— Да не Ваня... Хуже. В школе... Людмила твоя... Совсем озверела.
Оказалось, Людмила, всё ещё работавшая в школьной столовой, узнала, что Ваня, чтобы не обременять соседку, стал ходить в столовую завтракать. И решила “поучить” его.
Таня примчалась в школу так быстро, как только смогла. Она вошла в столовую как раз в тот момент, когда Людмила, громко, на всю округу, с притворной слащавостью, обращалась к её брату, который робко стоял в очереди с пустой тарелкой:
— Ой, Ванюша, а тебе-то что дать? Может, объедки со вчерашнего дня собрать? Или ты, как твоя мамаша, только деликатесы городские употребляешь?
По столовой прокатился сдержанный смешок. Ваня покраснел до корней волос и опустил голову.
Таню будто ветром сдуло к раздаче. Она была бледна как полотно, но глаза её горели ледяным огнём.
— Людмила Ивановна, — голос её прозвучал звеняще-чётко, так, что в столовой сразу воцарилась мёртвая тишина. — Повторите. Что вы ему предложили?
Людмила смутилась, но быстро взяла себя в руки:
— А что? Я по-доброму! Ребёнок одинокий, голодный... Может, ему что со стола перепадет... Мы не гордые!
— Мы? — Таня медленно обвела взглядом зал, где замерли ученики и учителя:
— Кто это Мы? Вы говорите за всю школу или за себя лично? Вы, женщина, которая работает с детьми, предлагаете ребёнку объедки? Вы считаете это нормальным?
— Да что ты разоралась! — вспылила Людмила. — Шутка это была! Не понял он, что ли? —Шутка? — Таня сделала шаг вперёд. Её тихий голос был страшнее любого крика. — А вы знаете, почему он “одинокий и голодный”? Потому что его мама умерла.Вы годами травили его в своем доме! А теперь травите здесь, на людях? Вы кто после этого?
Она не договорила, но и так всё было ясно. В столовой стояла гробовая тишина. Все смотрели на бледную, трясущуюся от гнева Людмилу и на хрупкую, но несгибаемую Таню.
— Я... я пожалуюсь директору! — выдохнула Людмила. — Хамка! Неблагодарная!
— Пожалуйтесь! — громко сказала Таня, обращаясь уже ко всем. — И я пойду! Пойду в РОНО! В газету районную напишу как в школе детей кормят объедками и травят за сиротство! Давайте, разберёмся!
В этот момент в столовую вошёл директор, привлечённый шумом. Выслушав взволнованных учителей и увидев заплаканного Ваню, он был мрачнее тучи.
— Людмила Ивановна, с сегодняшнего дня вы свободны. Зарплату расчетную получите. И больше в моей школе не появляйтесь.
Скандал получился громкий. Людмилу уволили с волчьим билетом. А Таня в тот же день пошла к директору кафе в соседнем от школы здании.
— Вам повар не нужен? — спросила она прямо. — Я диплом колледжа через два месяца получу. Готовлю на отлично. Могу хоть сейчас выйти на кухню и доказать.
Директор, наслышанный уже о скандале, с сомнением посмотрел на юную худенькую девушку. — Опыта ведь у тебя нет, — развел руками директор.
— Опыт будет. Дайте шанс.
Ей дали шанс. Сначала на мойку посуды. Но через неделю основной повар заболел, и Таню бросили на замену. Она работала за троих. Готовила так, как учили в колледже и как подсказывало её сердце — с любовью, с душой, щедро приправляя блюда своей неукротимой энергией.
Через месяц она была уже вторым поваром. А ещё через полгода — шеф-поваром. Её стряпня стала легендой района. В кафе специально приезжали из города, чтобы попробовать её знаменитые томлёные щи, нежные котлеты по-киевски и яблочный штрудель, тающий во рту.
Брат и сестра так и жили вдвоём в бабушкином доме, который Таня теперь понемногу подлатала на свои заработки. Таня воспитывала брата, следила за его учебой, за его нравственными принципами. Он называл её не иначе как “сестромама”.
Однажды, уже когда Ваня учился в старших классах, в кафе зашёл Фёдор. Он сел за столик в углу и молча смотрел, как его дочь в белом поварском колпаке, уверенно командует на кухне, смеётся с работниками кухни. Она была такой уверенной в себе, такой сияющей. Совсем не той затравленной девочкой, что сбежала от него когда-то ночью.
Федор дождался, когда дочь выйдет на минуту в зал:
— Танюша... — позвал он тихо.
Она обернулась. Улыбка сошла с её лица:
— Здравствуйте. Что будете заказывать?
— Я... я не поесть... Я просто... Посмотреть на тебя. Горд тобой. Сильная ты у меня выросла.
— Жизнь заставила, — сухо ответила Татьяна. — Вам что-нибудь или нет? У меня кухня без присмотра.
Он понял, что мост сожжён. Навсегда.
— Ладно... Не буду мешать. — Отец поднялся и, уже уходя, обернулся. — Ваня... как он?
— Растёт, — в её глазах мелькнула искорка тепла. — Умный. Добрый. Спасибо, что спросили.
Татьяна вернулась на кухню. К своим котлам, своим ножам, своему делу. К своему долгу, который она выбрала сама и несла с честью. Она была не просто сестрой. Она была воином, защитницей, хранительницей очага. И её очаг, несмотря на все ветра, горел ровно и ярко.
*****
Прошло ещё десять лет. Деревня Озёрное потихоньку менялась. Молодёжь по-прежнему уезжала в город, но теперь у них была веская причина вернуться ненадолго — знаменитое кафе Татьяны Крутиковой “У Танюши”.
Из небольшой забегаловки оно превратилось в уютный, стильный ресторанчик, куда специально приезжали из райцентра и даже из области. Таня была не просто шеф-поваром — она стала душой этого места. Её уважали, ценили. Она выкупила помещение старой колхозной столовой и полностью его отреставрировала. Теперь это был не покосившийся сруб, а крепкий, красивый дом с резными наличниками и палисадником, полным цветов. Ресторанчик вы деревенском стиле пользовался очень большой популярностью.
Иван окончил аграрный университет и вернулся в деревню. Не один, а с однокурсниками-энтузиастами, чтобы возрождать местное хозяйство. Он вырос в высокого, статного парня с умными глазами и твёрдым характером. И всю свою любовь и благодарность он отдавал сестре.
— Тань, без тебя я бы никем не стал, — часто говорил брат, помогая сестре накрывать столы в кафе по выходным. — Ты мне и мама, и папа, и сестра. Моя Вселенная!
— Да брось, — отмахивалась Татьяна, но глаза её светились счастьем. — Ты сам всего добился. Я лишь немного помогла.
Она и правда была счастлива. Но в её жизни не хватало лишь одного — своей семьи. Её роман с Сергеем из колледжа не сложился — он не смог принять её жертвенность и уход за братом. Потом был короткий, неудачный брак. От него осталась единственная радость — дочь Настя, весёлая, озорная девчушка, к которой Иван относился как семейному сокровищу.
Однажды Иван привёл в кафе своего нового коллегу, агронома из соседней области — Сергея Павловича. Мужчина лет сорока, вдовец, с тихим голосом и добрыми, уставшими глазами. Он приехал поднимать разрушенное хозяйство и сразу нашёл общий язык с Иваном.
Сергей Павлович стал заходить в кафе часто. Сначала по делу, потом — просто так. Он мог часами сидеть за столиком, пить чай с фирменным пирогом и наблюдать, как Таня ловко управляется в зале и на кухне. Он был немногословен, но его взгляд говорил обо всём.
Как-то раз он задержался допоздна, дождавшись, когда Таня будет закрываться:
— Татьяна, можно Вас на минуту? — мужчина подошёл к ней, нервно теребя в руках кепку.
— Конечно, Сергей Павлович, — устало улыбнулась она. — Что-то случилось?
— Нет... Всё хорошо. Я просто... хочу Вас пригласить В кино Или в театр, в райцентре. Если, конечно, Вы не против.
Она посмотрела на него — на его седеющие виски, на его честные глаза, на его сильные рабочие руки. И поняла, что ждала этого момента давно.
Так в её жизни появился Сергей. Он не пытался затмить её свет, а стал тихой, прочной гаванью для её уставшей души. Он обожал Настю и с уважением относился к Ивану.
Через год они поженились. Скромно, без пафоса, только самые близкие. Иван был свидетелем. А когда Сергей Павлович, взяв на руки смеющуюся Настю, сказал: “Теперь у меня два ангела в доме — Танюшка и Настенька”, — Таня поняла, что обрела наконец то, о чём так долго мечтала — настоящую, полноценную семью.
Жизнь постепенно налаживалась. Иван возглавил одно из успешных фермерских хозяйств. Таня стала известным на всю область ресторатором. Её “У Танюши” теперь было визитной карточкой района.
*****
А тем временем Фёдор остался совсем один. Людмила, годами копившая злобу на весь мир, тяжело заболела и после недолгой болезни умерла. Фёдор остался в большом, пустом доме, с которым его связывали лишь горькие воспоминания. Он постарел, ссутулился. Рейсы уже были не по силам. Он жил тихо, почти затворником, и единственной ниточкой, связывающей его с внешним миром, были случайные новости о детях — от соседей, из газет.
Однажды зимним вечером, когда метель заметала все дороги, с ним случился сердечный приступ. Острая, рвущая боль в груди, холодный пот, предсмертная тоска. Он понял, что умирает. В полубреду он стал звать на помощь, но голос был слабым, а вой ветра заглушал всё.
И тогда, собрав последние силы, он дополз до телефона и нажал всего одну кнопку — кнопку быстрого набора. Он звонил не в скорую, он звонил Тане.
Таня как раз собиралась закрывать кафе. Услышав натужное, хриплое дыхание в трубке и едва различимое: “Дочка... помоги…”, — она не стала ничего выяснять. Она поняла — беда.
— Ваня! — крикнула она брату, который был в подсобке. — Заводи машину! Быстро! Едем к отцу!
Брат и сестра помчались по заснеженной дороге, рискуя сорваться в кювет. В доме они нашли Фёдора без сознания на полу. Иван, не раздумывая, на руках отнёс его в машину.
Дорога в больницу казалась вечностью. Таня сидела на заднем сиденье, держа на коленях тяжёлую, безжизненную голову отца, и гладила его седые волосы. —Держись, пап... Держись, мы уже близко... — шептала она, сама не веря своим словам.
В больнице поднялась суматоха. Фёдора отправили в реанимацию. Таня и Иван молча сидели в холодном коридоре, не в силах вымолвить ни слова.
Через несколько часов вышел врач:
— Время покажет. Инфаркт обширный, но вы вовремя успели. Ещё бы полчаса... — он развёл руками.
Когда Фёдор пришёл в себя, первое, что он увидел, — это лица Татьяны и Ивана у его койки. Таню с красными от слёз глазами и Ваню — серьёзного, взрослого, смотрящего на него без тени упрёка.
— Вы... — прошептал Фёдор, и слёзы медленно поползли по его старческим щекам. — Вы меня спасли... Я не достоин этого...
— Молчи, папа, — тихо сказала Таня, беря его руку в свои. — Всё уже прошло. Всё позади. —Нет... не прошло... — он с трудом повернулся к Ивану. — Ваня... Прости меня... старого дурака... Я... я видел в тебе чужую боль... а ты... ты просто ребёнок был... Ни в чём не виноватый... Я всю жизнь... всю жизнь ошибался...
Иван молчал, глядя на Федора. В его глазах не было ни злобы, ни торжества. Была лишь лёгкая грусть.
— Вам нужно отдыхать, — мягко сказал он. — Не надо сейчас.
— Надо! — упрямо прошептал Фёдор. — Пока я ещё могу... Таня... Ваня... Я горжусь вами. Такими сильными... такими добрыми... Вы настоящие. А я... я из-за своей гордости... из-за обиды... потерял всё. Простите вы меня... глупого старика...
Он плакал, как ребёнок, сжимая их руки своими слабыми пальцами. Это было горькое, запоздалое, но искреннее раскаяние.
С того дня всё изменилось. Фёдор выжил, но стал совсем другим — тихим, смиренным, бесконечно благодарным. Он переехал из своего большого дома в дом Тани. Гулял во дворе с Настей, которая сразу же прозвала его “дедушкой Федей”, помогал Сергею по хозяйству, мог часами говорить с Иваном о фермерских делах.
Однажды вечером они все сидели за большим столом в доме Тани — она, Сергей, Настя, Иван и Фёдор. Пахло пирогами и чаем. Было шумно, тесно и по-настоящему уютно.
Фёдор смотрел на них — на свою дочь, сияющую счастьем, на её мужа, надёжного и спокойного, на весёлую внучку, на Ивана и радовался.
— Знаешь, Таня, — тихо сказал он, когда все разошлись. — Я сегодня во сне маму твою видел. Дарью. И она мне улыбалась. Как тогда, в молодости. Я точно знаю, ваша мама, дети, радуется. За вас... за то, что вы такие выросли.
Таня обняла отца за плечи. На улице тихо падал снег. В доме пахло хлебом и яблоками. Где-то звенел голос Насти. Здесь и сейчас, после стольких лет боли, обид и ошибок, воцарился наконец мир. И самое главное — прощение.
«Секретики» канала.
Рекомендую прочесть
Интересно Ваше мнение, а лучшее поощрение лайк, подписка и поддержка ;)