Звонок прозвучал в четыре часа дня, когда Алина вытаскивала из духовки противень с морковными маффинами для сына. Павел, которому недавно исполнилось четыре, не ел мясо. Не потому что Алина была фанатичной вегетарианкой, просто сын наотрез отказывался. Она не заставляла.
— Алина Викторовна? — произнес сухой, безжизненный женский голос в трубке. — Инспектор по делам несовершеннолетних, лейтенант Маркова. Нам поступил анонимный сигнал по поводу вашего сына, Павла Игоревича.
Противень выскользнул из рук Алины. Грохот, с которым он врезался в кафельный пол, показался ей оглушительным. Маффины, похожие на маленькие оранжевые планеты, раскатились по всей кухне.
— Сигнал? Какой сигнал? — прошептала она, чувствуя, как леденеют пальцы.
— Сигнал о том, что ребенок истощен, наблюдается авитаминоз, родители отказывают ему в нормальном питании и медицинской помощи. Мы обязаны проверить. Ждите нас завтра в первой половине дня.
Короткие гудки.
Алина опустилась на пол прямо среди рассыпанных маффинов. Воздуха не хватало. Истощен? Пашка, ее румяный, крепкий, шилопопый Пашка? Он болел реже всех на детской площадке. Кто? Кто мог сделать такое? В голове был туман, но сквозь него, как очертания в густом молоке, начали проступать два лица. Галина Петровна и Анатолий Семенович. Свекровь и свекор.
Двумя неделями ранее. Воскресный обед у родителей Игоря. Трехкомнатная квартира на проспекте Ветеранов, где все пахло нафталином, валокордином и чем-то неуловимо-советским.
— Пашенька, иди к бабушке, я тебе супчик налила, — ворковала Галина Петровна, ставя на стол тарелку с дымящимся борщом. На поверхности плавали жирные оранжевые круги и одиноко дрейфовала фрикаделька.
— Мам, спасибо, но он не будет, — устало сказала Алина, усаживая сына за стол. — Он мясо не ест. Мы же сто раз говорили.
Галина Петровна поджала губы. Ее лицо, обычно мягкое и округлое, заострилось.
— Это не мясо, Алина. Это фрикаделька. Для крепости. Ребенку нужен гемоглобин. Ты посмотри, какой он у тебя бледненький. Прозрачный просто.
— У него прекрасные анализы, мы сдавали месяц назад, — Алина почувствовала, как внутри закипает знакомое раздражение. — Гемоглобин сто тридцать два.
— Анализы, анализы... — свекровь махнула рукой, будто отгоняя назойливую муху. — Я сорок лет на "скорой" отработала, я детей насквозь вижу. Ему белок нужен! Анатолий, ну ты скажи хоть слово!
Анатолий Семенович, до этого молчаливо изучавший газету, поднял тяжелый взгляд.
— Мужик должен есть мясо. И точка.
Игорь, пытавшийся разрядить обстановку, заюлил на стуле.
— Мам, пап, ну давайте не будем. Алин, может, он хоть бульончик поест?
— Он не хочет, Игорь. Почему мы должны его заставлять? Это называется пищевое насилие.
Галина Петровна всплеснула руками.
— Насилие? Господи, слова-то какие выучила! Насилие — это морковкой ребенка кормить! Он у тебя в рахита превратится!
В тот вечер, когда они ехали домой, Алина молчала. Игорь пытался ее разговорить.
— Алин, ну ты чего? Мать же из лучших побуждений. Она беспокоится.
— "Лучшие побуждения" — это когда уважают выбор родителей, — отрезала Алина. — А это — террор. На следующий день я нашла у Паши в кармане куртки фантик от шоколадной конфеты. Он сказал, бабушка дала, "только маме не говори". Ты понимаешь? Она учит его врать мне!
Игорь вздохнул.
— Я поговорю с ней.
— Ты уже три раза с ней "говорил", — Алина отвернулась к окну. — Результат нулевой.
Сейчас, сидя на полу своей кухни, Алина понимала, что "подкормка запрещенкой" была лишь первым залпом в этой войне. Потом был "случайный" поход к знакомому педиатру, о котором проболтался сам Паша. "Бабушка с дедушкой водили меня к тете-доктору, она мой животик слушала".
Тогда Игорь все-таки поехал к родителям один. Вернулся серый.
— Они не видят в этом ничего такого, — развел он руками. — "Мы просто хотели получить второе мнение". Мать уверена, что у Пашки анемия, и ты ее скрываешь. Говорит, что у него синяки под глазами.
— Это потому что он встает в шесть утра! — закричала Алина. — Игорь, они лезут не в свое дело! Они подрывают мой авторитет!
— Я все сказал. Обещали больше так не делать.
"Обещали", — горько усмехнулась Алина про себя. В голове все сложилось в одну страшную, уродливую картину. Жалобы воспитателям в частной развивашке, куда Паша ходил два раза в неделю. "А вы уверены, что он у вас наедается?" — спросила ее как-то смущенно молоденькая девушка-администратор. Звонки ей на мобильный с незнакомых номеров, где молчали в трубку. И вот теперь — опека. Апогей. Удар под дых, нанесенный "заботливыми руками".
Когда Игорь вернулся с работы, Алина встретила его у порога.
— Твои родители позвонили в опеку. Анонимно. Сказали, что мы морим Пашу голодом. Завтра к нам придет инспектор.
Игорь смотрел на нее, и его лицо медленно белело. Он не спрашивал, уверена ли она. Он все понял. В его глазах был ужас.
— Я... я сейчас им позвоню, — пробормотал он, вытаскивая телефон.
— Нет, — остановила его Алина. Голос ее был спокоен и холоден, как сталь. — Мы поедем к ним. Все вместе.
Дверь им открыла Галина Петровна. Увидев их на пороге — Алину с каменным лицом, Игоря с перекошенным от гнева ртом и сонного Пашу на руках у отца, — она даже не дрогнула. Только глаза блеснули торжествующе.
— Проходите, раз пришли.
Анатолий Семенович сидел в кресле перед выключенным телевизором. Он даже не повернул головы.
— Мама, — начал Игорь, и голос его сорвался. — Как ты могла? Опека? Ты в своем уме?
— А что мне оставалось делать?! — вдруг закричала Галина Петровна, и в ее голосе звенел металл. — Смотреть, как вы ребенка калечите?! Он же прозрачный! Я сорок лет жизни людям спасала, а собственного внука спасти не могу, потому что его мать читает дурацкие книжки в интернете! Он не ходит в сад, не общается с детьми! Сидит с тобой дома целыми днями! Ест одну траву!
Мысли Алины: "Она даже не отрицает. Она гордится. Она считает себя героиней. Господи, какая же она сумасшедшая..."
— Мы на семейном обучении до пяти лет, это наш выбор! — выкрикнула Алина, делая шаг вперед. — У него прекрасное здоровье! Вы видели его анализы!
— Бумажки твои! — отмахнулась свекровь. — Я глазам своим верю! Ребенку плохо! А вам плевать! Вы только о себе думаете, о своих модных теориях!
— Опека, мама! — Игорь схватился за голову. — Они же могут... они же могут Пашку забрать!
— Вот и хорошо! — отрезала Галина Петровна. — Может, хоть тогда у вас мозги на место встанут! Может, хоть они вас заставят его нормально кормить!
Мысли Галины Петровны: "Они не понимают. Неблагодарные. Я же для Пашеньки стараюсь. Он потом мне спасибо скажет, когда вырастет здоровым мужиком, а не этим... задохликом. Игорь, сынок, и ты против меня? Я же тебя так же спасала, когда ты маленький был..."
Тут подал голос Анатолий Семенович. Он медленно повернул голову, и его взгляд был тяжелым, как чугун.
— Доигрались. Мы предупреждали. Порядок должен быть.
Алина почувствовала, как что-то внутри нее оборвалось. Последняя ниточка, связывавшая ее с этими людьми. Это была не забота. Не любовь. Это была грязная, удушающая борьба за власть, где ее ребенок был просто оружием.
— Вы... — прошептала она, глядя в холодные глаза свекрови. — Вы не бабушка. Вы враг. Враг моей семье. И моему сыну.
Она развернулась, взяла у ошеломленного Игоря ключи от машины.
— Мы уходим.
Она уже стояла в дверях, когда Галина Петровна крикнула ей в спину, и в голосе ее не было раскаяния, только стальная, несгибаемая уверенность в своей правоте:
— Я спасала своего внука! И буду спасать!
Инспектор, уставшая женщина лет пятидесяти, пришла на следующий день. Она долго осматривала квартиру, заглянула в холодильник, набитый овощами, йогуртами и крупами. Поговорила с улыбчивым, активным Пашей, который тут же показал ей свою коллекцию динозавров. Полистала медицинскую карту — толстую, пухлую от записей плановых осмотров и справок.
— Да уж, "истощенный", — хмыкнула она, закрывая папку. — Ладно, Алина Викторовна. Сигнал не подтвердился. Я напишу рапорт. Но вы знаете... такое обычно на пустом месте не бывает. Конфликты в семье?
Алина молча кивнула.
— Берегите себя, — сказала инспектор на прощание, и в ее голосе прозвучало что-то похожее на сочувствие.
Вечером, уложив сына спать, Алина села напротив Игоря. Он не был у родителей со дня того страшного разговора. Он звонил, они не брали трубку.
— Я не хочу их больше видеть, — сказала Алина тихо, но твердо. — Никогда. И я не хочу, чтобы они видели Пашу. Они опасны.
— Алин, но это же мои родители... — начал Игорь, и в его голосе была мука. — Мать... она, наверное, уже поняла...
— Она не поняла. И не поймет, — перебила Алина. — Человек, который готов подставить под удар собственного сына и внука ради того, чтобы доказать свою правоту, не способен что-то понять. Сегодня была опека. Что будет завтра? Она подсыпет ему что-нибудь в еду "для здоровья"? Отведет к какому-нибудь шарлатану? Нет. Хватит.
Игорь молчал, глядя в одну точку. Он вырос в парадигме, где мать была святой, а ее забота — абсолютным благом. Сейчас этот мир рушился, погребая его под обломками. Он смотрел на жену, которую любил, и понимал, что она ставит ультиматум. И он знал, что она права. Но между "знать" и "сделать" лежала пропасть.
Алина смотрела на мужа и видела всю его боль, всю его нерешительность. И впервые за все время она задала себе вопрос, который боялась произнести вслух. А сможет ли он? Сможет ли он по-настоящему выбрать свою семью?
Она встала и подошла к окну. Внизу, на детской площадке, смеялись дети. Ее мир сузился до этой квартиры, до сопения сына в соседней комнате. И этот мир нужно было защищать. Любой ценой. Даже ценой полного разрыва с теми, кто называл свою подлость "любовью".
Игорь смотрел на ее напряженную спину и понимал, что его мать, отчаянно пытаясь спасти внука, возможно, только что навсегда его потеряла. А может, и не только его.
Чтобы канал развивался нужны Ваши лайки и комментарии.
Спасибо за Ваше время.
***Конец***
Рекомендую почитать
Выгорание по-балийски, или Дачная терапия строгого режима