Начать, пожалуй, стоит с того, что я, Анна Павловна, сорока двух лет от роду, специалист по выгоранию. Не в том смысле, что я коуч или психолог, боже упаси. Я — практикующий специалист. Мое выгорание можно потрогать руками. Оно проявляется в виде дергающегося левого глаза в конце квартального отчета, в виде седой пряди, которая появляется после каждого родительского собрания, и в виде моего тихого, почти неслышного воя в подушку по ночам, когда я вспоминаю, что за ипотеку платить еще двенадцать лет. Я выгорела до состояния уголька, на котором еще можно попытаться что-то поджарить, но дыма будет больше, чем огня.
И вот, в один прекрасный вторник, когда мой уровень выгорания достиг точки "хочу уехать в тайгу и общаться только с бобрами", в мою жизнь ворвалась настоящая драма. Она ворвалась в лице моей шестнадцатилетней дочери Лизы.
Лиза — дитя новой эпохи. Она не говорит, она "транслирует вайбы". Она не грустит, у нее "экзистенциальный кризис". Она не ленится, она "находится в ресурсосберегающем режиме". Ее лексикон состоял из слов, которые я, человек с высшим образованием, была вынуждена гуглить, чтобы поддерживать подобие диалога.
В тот вечер я сидела на кухне, пытаясь силой мысли заставить пельмени свариться быстрее. Глаз дергался в привычном ритме. И тут в кухню вплыла Лиза. Она не вошла, а именно вплыла, с трагическим выражением лица, которое обычно бывает у героинь бразильских сериалов, только что узнавших, что их брат на самом деле их отец.
— Мам, — произнесла она голосом, полным вселенской скорби. — Нам надо серьезно поговорить. О моем ментальном здоровье.
Я напряглась. Последний раз, когда мы говорили о ее ментальном здоровье, это закончилось покупкой кроссовок за пятнадцать тысяч рублей, потому что они, цитирую, "поднимали ее самооценку до приемлемого уровня".
— Что случилось, котенок? — спросила я, мысленно прощаясь с идеей купить себе новые зимние сапоги.
— Мам, я больше так не могу, — она драматично оперлась о косяк. — У меня... эмоциональное выгорание.
Пельмени в кастрюле от удивления перестали всплывать. Мой дергающийся глаз замер.
— Что, прости? — переспросила я. — От чего у тебя выгорание? Ты же не работаешь на трех работах. Ты не платишь по счетам. Ты даже мусор выносишь только после пятого напоминания и угрозы отключить интернет.
— От школы! — трагично воскликнула Лиза. — Ты не представляешь, какая это токсичная среда! Контрольные, домашние задания, давление социума... Моя нервная система истощена. Мои энергетические ресурсы на нуле. Я прошла тест в интернете. У меня стопроцентное выгорание.
Я смотрела на ее свежее, румяное лицо, на котором не было и тени усталости, и пыталась подобрать слова. Но Лиза не дала мне такой возможности. Она, как заправский фокусник, извлекла из-за спины планшет и включила презентацию. Да-да, вы не ослышались. Презентацию. С диаграммами и красивыми картинками.
— Итак, — деловито начала она, переключив слайд. — Проблема: эмоциональное выгорание, стадия "уголек". Симптомы: апатия к алгебре, снижение мотивации к уборке комнаты, раздражительность при виде учебника по химии.
На следующем слайде была фотография райского пляжа с белым песком и лазурным океаном.
— Решение! — торжественно объявила Лиза. — Глубокая перезагрузка. Полное восстановление ресурса. Мне необходим ретрит.
— Ретрит? — я с опаской посмотрела на фотографию.
— Да! — глаза Лизы загорелись. — Это не просто отдых! Это духовная практика! Медитации на рассвете, йога на закате, детокс-смузи, сессии с мастером по раскрытию внутреннего потенциала! Это полное обнуление! Я нашла идеальный вариант. На Бали. Всего десять дней. Это инвестиция в мое будущее! В мою продуктивность!
Она переключила последний слайд. На нем была написана сумма. Сумма, от которой у меня выгорело все, что еще могло гореть. Все мои внутренние органы, остатки нервных клеток, надежда на светлое будущее. Невыгоревшей осталась только она. Ипотека. Она смотрела на меня с экрана моего онлайн-банка немым укором. Сумма ретрита была равна трем моим зарплатам. Или стоимости шестидесяти семи пар зимних сапог.
— Лиза, — сказала я голосом, который, казалось, шел со дна Марианской впадины. — Ты это серьезно? Бали?
— Мам, ты не понимаешь! Это не прихоть, это необходимость! Мне нужно восстановить связь с собой! Найти свой внутренний компас!
— Лиза, твой внутренний компас сейчас показывает на мой кошелек! Какой Бали? У нас дача не достроена! У кота корм заканчивается! У меня пальто одно на зиму и осень!
— Вот! — всплеснула руками она. — Вот оно! Ты обесцениваешь мои чувства! Ты занимаешься газлайтингом! Ты не создаешь для меня безопасное пространство, где я могу быть уязвимой!
Она разрыдалась (слезы были на удивление натуральными) и, заявив, что я "токсичный родитель", заперлась в своей комнате. Я осталась на кухне наедине с переварившимися пельменями и ощущением полного, тотального абсурда. Мой ребенок, который никогда в жизни не держал в руках ничего тяжелее смартфона, требовал отправить его на другой конец света лечить выгорание от школы. Я, которая пахала с девятнадцати лет, о таком слове, как "ретрит", узнала только что, и то в контексте разорения семейного бюджета.
Первым делом я позвонила бывшему мужу, Сергею, отцу этого "выгоревшего" чуда. Сергей был человеком хорошим, но инфантильным. Его отцовский долг заключался в ежемесячном переводе алиментов и покупке Лизе дорогих подарков, чтобы компенсировать свое отсутствие.
— Сереж, привет. У нас проблема, — начала я.
— Что, опять новый телефон нужен? — беззаботно спросил он.
Я пересказала ему историю про выгорание и Бали. Он помолчал, а потом выдал гениальное:
— Ну, не знаю, Ань... Может, и правда девочке надо отдохнуть? Устала, наверное. Давай я ей тысяч тридцать подкину на "перезагрузку"?
— Тридцать тысяч?! — закричала я. — Сергей, там нолей в пять раз больше! И дело не в деньгах! Дело в принципе! Она должна понять, что в жизни так не бывает!
— Ой, ну не начинай, Ань. Вечно ты все усложняешь. Ладно, сам с ней поговорю.
Через час Лиза вышла из комнаты с просветленным лицом.
— Мама, папа все понял! Он сказал, что мои чувства важны! Он переведет мне денег на "первоначальный взнос". Остальное, я уверена, мы как-нибудь решим!
Я поняла, что артиллерийской поддержки с этого фланга не будет. Нужно было подключать тяжелую артиллерию. Я позвонила своей маме, бабе Гале. Баба Галя, семьдесят два года, женщина, которая пережила дефицит, перестройку и три инфаркта на ногах, была моим моральным камертоном.
— Привет, мам, — сказала я устало.
— Здравствуй, дочка. Что с голосом? Опять работа?
— Хуже, мам. Лиза.
Я пересказала ей ситуацию. С выгоранием, Бали и детокс-смузи.
На том конце провода наступила тишина. Такая густая, что, казалось, ее можно резать ножом.
— Что, прости? — переспросила баба Галя. — Эмо-цио-наль-ное... что? Выгорание? Это что, когда проводка горит?
— Нет, мам. Это когда устал. От жизни.
— А-а-а, — протянула баба Галя. — Понятно. У нас в деревне это называлось "лень-матушка". Лечилось очень просто. Берешь мокрую тряпку...
— Мам!
— Ладно, ладно. Не тряпку. Берешь ведро. И на огород. Картошку копать. Два часа такой терапии — и вся дурь из головы выходит вместе с потом. Какое Бали? Вы там в своей Москве совсем с ума посходили? Ей чего не хватает? Кормят, поят, одевают. Уроки делать не хочет, вот и выдумала себе болезнь заграничную!
Я слушала ее и понимала, что она, конечно, права по сути, но ее методы безнадежно устарели. С современными подростками так нельзя. Они тут же запишут тебя в абьюзеры и напишут об этом пост в соцсетях.
Но в ее словах про огород... что-то было. Какая-то здравая, сермяжная правда. И в моей выгоревшей голове начал зарождаться план. План дерзкий, иезуитский, но, как мне казалось, гениальный. Если гора не идет к Магомету, то Бали само придет к Лизе. В несколько адаптированной версии.
На следующий день я села с Лизой за стол переговоров.
— Лизонька, — начала я самым сладким голосом, на какой была способна. — Я все обдумала. Ты права. Твое ментальное здоровье — это приоритет. Но, к сожалению, Бали нам сейчас не по карману. И лететь далеко, акклиматизация... Но я нашла альтернативу! Не хуже! Даже лучше!
Я протянула ей телефон с открытой презентацией, которую я ваяла полночи. Я использовала ее же оружие.
На первом слайде была фотография покосившегося домика, утопающего в зелени. Подпись гласила: "Эксклюзивный ретрит-центр "Тихая Заводь".
— Это... это же бабушкина дача? — с сомнением протянула Лиза.
— Это не дача! — возмутилась я. — Это эко-локация! Полное единение с природой!
На следующем слайде была фотография колодца. Подпись: "Источник живой, структурированной воды для очищения организма".
Дальше — фотография грядок с укропом. "Практика осознанного земледелия для заземления и снятия стресса".
Фотография старой бани по-черному. "Аутентичная детокс-сауна для выведения токсинов и негативных мыслей".
И, наконец, фотография бабушки Гали с тяпкой в руках. "Духовный наставник и мастер аутентичных практик — Галина".
— Это уникальная программа, — вещала я, копируя интонации дикторов из телемагазина. — "Путь к себе через корнеплоды"! Никаких телефонов, никакого интернета! Полный цифровой детокс! Ты будешь просыпаться с первыми петухами, медитировать на грядках, питаться исключительно органическими продуктами, которые сама же и вырастишь! Десять дней полного погружения! И, что самое приятное, — я сделала драматическую паузу, — для тебя, как для члена семьи, это совершенно бесплатно!
Лиза смотрела на меня широко открытыми глазами. Она была в замешательстве. С одной стороны, я говорила на ее языке. "Детокс", "заземление", "духовный наставник". С другой стороны, картинка как-то не очень совпадала с ее балийскими фантазиями. Вместо подтянутого гуру с дредами — ее собственная бабушка в телогрейке. Вместо смузи из манго — вода из колодца.
— Но... мам... это же...
— Это аутентично, Лизонька! — прервала я ее. — Никакого глянца, никакой показухи. Только ты, природа и твой внутренний мир. Ты же этого хотела? Восстановить связь с собой? Вот и восстановишь. Заодно и с картошкой связь наладишь. Поедем в эти выходные. Бабушка уже ждет. Она сказала, что у нее как раз "энергетический застой в теплице", нужна твоя помощь.
Лиза была в ловушке. Отказаться — значило признать, что дело было не в выгорании, а в желании потусоваться на модном курорте. Согласиться — значило обречь себя на десять дней трудовой повинности под руководством сурового "наставника". Она выбрала второе, видимо, в надежде, что я шучу.
Я не шутила.
Поездка на дачу напоминала этапирование заключенного. Лиза сидела на заднем сиденье, уставившись в окно с таким видом, будто ее везут на каторгу. Она пыталась возражать:
— Мам, я не взяла с собой коврик для йоги!
— Ничего, постелешь старый половик. Это более аутентично.
— А где я буду заряжать телефон?
— А зачем тебе телефон на цифровом детоксе? Он будет мешать тебе слушать свой внутренний голос.
Когда мы приехали, нас встретила баба Галя. Она окинула Лизу, одетую в белый спортивный костюм, который был явно не предназначен для контакта с реальностью, строгим взглядом.
— Прибыла, выгоревшая? — спросила она вместо приветствия. — Ну, проходи, целительница грядок. Работы — непочатый край.
"Ретрит" начался в шесть утра следующего дня.
— Подъем, Лизавета! — скомандовала бабушка, войдя в ее комнату. — Солнышко встало! Время для "динамической медитации"!
"Динамической медитацией" оказалась прополка морковных грядок. Лиза, сонная и несчастная, сидела на корточках и выдергивала сорняки, с ужасом глядя на свои руки, которые покрывались землей.
— Ба, а где тут можно смузи сделать?
— Вон, в бочке дождевая вода. Бери кружку, чем не смузи?
"Практика осознанного питания" заключалась в чистке горы картошки на обед. "Арт-терапия" — в покраске старого забора. "Сессия по работе с внутренними блоками" — в попытке растопить баню, которая дымила, как паровоз, и никак не хотела разгораться.
Сначала Лиза пыталась бунтовать. Она жаловалась на боль в спине, на мозоли, на отсутствие вай-фая. Баба Галя на все ее жалобы отвечала с невозмутимостью буддийского монаха:
— Ничего, деточка. Это у тебя токсины выходят. Через труд. Самая лучшая детокс-программа.
К вечеру третьего дня Лиза сломалась. Я застала ее сидящей на крыльце. Она не плакала. Она просто смотрела на закат каким-то новым, осмысленным взглядом.
— Мам, — сказала она тихо. — А бабушка всегда так живет?
— Всегда, — ответила я, садясь рядом.
— Это же очень тяжело.
— Да. Это называется жизнь, Лизонька.
Она помолчала.
— Знаешь, я тут подумала... У меня, наверное, не выгорание было.
— Да что ты? — я сделала удивленное лицо. — А что же?
— Дурь, наверное, — она виновато улыбнулась. — Как бабушка говорит.
Это был прорыв. Не то чтобы она мгновенно превратилась в сознательную комсомолку, готовую к труду и обороне. Нет. Но в ее голове что-то щелкнуло. Она впервые увидела другую жизнь. Жизнь, где усталость — это не модное слово, а результат реального, тяжелого труда. Где нет времени на поиски "внутреннего компаса", потому что нужно успеть полить огурцы до захода солнца.
Остальные семь дней прошли на удивление мирно. Лиза все так же ворчала, но уже без надрыва. Она научилась колоть дрова (правда, одно полено улетело в соседский огород), доить козу (коза была в шоке, но дала немного молока) и печь блины на старой печке. Вечерами мы сидели на крыльце, пили чай с мятой и разговаривали. Не о "вайбах" и "ресурсах", а о простом. О том, как прошел день, о том, вкусная ли получилась картошка, о том, какие звезды красивые.
Когда мы уезжали, Лиза подошла и обняла бабушку. Крепко-крепко.
— Спасибо, ба, — сказала она. — Это был... самый аутентичный ретрит в моей жизни.
Баба Галя хмыкнула, но я видела, как в ее глазах блеснула слезинка.
Обратно мы ехали в тишине. Но это была уже другая тишина. Не враждебная, а спокойная, наполненная чем-то новым.
Уже подъезжая к городу, Лиза вдруг спросила:
— Мам, а у тебя бывает выгорание?
— Каждый день, дочка, — честно ответила я.
— И что ты делаешь?
— Терплю. И жду, когда вы вырастете.
Она посмотрела на меня внимательно, а потом взяла мою руку.
— Знаешь, — сказала она. — А давай в следующие выходные снова на дачу съездим? Я там забор не докрасила. И бабушке помочь надо.
Я чуть не врезалась в соседнюю машину. Я посмотрела на свою дочь. Повзрослевшую, немного обветренную, с землей под ногтями. И поняла, что моя инвестиция в ее "ретрит" все-таки окупилась. Просто не на Бали, а на шести сотках подмосковной земли.
А ипотека... что ипотека? Она никуда не денется. Она — мой личный, пожизненный ретрит. Практика осознанного смирения. И выгореть она мне точно не даст.
Чтобы канал развивался нужны Ваши лайки и комментарии.
***Конец***