За чашкой чая

Все началось с чашки. Вернее, с липкого, коричневого кольца, которое она оставила на белой столешнице из искусственного камня. Я вытирала ее уже в третий раз за утро, а она появлялась снова, как упрямое родимое пятно. Лёшкино клеймо. Знак его присутствия в моем идеальном, выстроенном по линеечке мире. — Лёш! — мой голос, как я и хотела, прозвучал не раздраженно, а устало-заботливо. Это был мой фирменный тон, отточенный годами материнства. Тон праведной мученицы. — Ты опять поставил чашку без подставки!...

Всё началось с глянцевой страницы. Николай сидел в своем старом, продавленном кресле, том самом, что помнило еще густые вихры его молодости, и водил узловатым пальцем по фотографии. На ней огромный, как плавучий город, белый лайнер рассекал бирюзовую гладь фьорда. — Ань, ты погляди только, а? — прошептал он, и в его голосе, обычно дребезжащем, как старая пластинка, я услышала мальчишеский восторг. — Скалы… прямо из воды растут. И домики красные, как игрушечные. А мы с тобой что видим? — он кивнул в сторону окна, за которым серый ноябрьский день лениво перетекал в серый ноябрьский вечер...

Всё началось в прошлый четверг. День, который должен был войти в анналы моей личной истории как «Первая успешная интеграция Павла в Августовский матриархат». Августа Матвеевна — это моя бабушка. Восемьдесят один год. Тверда, как вольфрам, и остра, как медицинский скальпель. Она мой единственный опекун, спонсор моего образования на психфаке и мой личный домашний тиран с тех пор, как не стало родителей. Павел — мой… ну, назовем его «партнер». Я же психолог, я должна использовать правильные термины...

В тот день на старой маминой кухне, пахнущей валокордином и пыльными шторами, время остановилось. Мы с сестрой Ириной сидели за столом, покрытым треснувшей клеенкой, а мама, Людмила Андреевна, стояла напротив. Как судья, зачитывающий приговор. Только в роли подсудимых были мы, её дочери, а на кону стоял главный актив нашей семьи — мамина двухкомнатная квартира. — Девочки, я собрала вас не просто так, — начала она, и её дрожащие руки разгладили несуществующую складку на стареньком халате. — Годы мои уходят...

Курсор мыши замер над кнопкой «Оплатить». Оранжевый прямоугольник манил, обещая десять дней безмятежности, соленого ветра и детского смеха, не заглушаемого шумом города. Я уже чувствовала запах солнцезащитного крема и слышала крик чаек. Три месяца планирования, выбора отеля, чтения отзывов — всё свелось к этому одному клику. Наша первая за три года семейная поездка на море. Настоящая. Не к родственникам в Анапу, а в приличный отель с «всё включено», горками для шестилетнего Артёма и коктейлями для нас с Олегом...

Ключи в замке провернулись с незнакомым, наглым скрежетом. Не так, как это делал мой муж, Андрей, — два быстрых, чётких щелчка. И не так, как я — мягко, почти неслышно. Этот звук был медленным, хозяйским. Как будто кто-то не просто открывал нашу дверь, а вскрывал консервную банку. Мою жизнь. Я замерла со стаканом воды посреди нашей просторной кухни. Нашей с Андреем трехкомнатной квартиры, за которую мы ещё семь лет будем дышать на банк, а не на полную грудь. За спиной, в детской, тихо сопел пятилетний Мишка...

«Я больше не приеду. Никогда». Голос брата в трубке был таким тихим и твердым, что я почувствовала, как по спине пробежал ледяной холодок. Он не кричал. Не ругался. Он выносил приговор. А когда мой старший брат Дима что-то решал, это было навсегда. «Дим, подожди, что случилось? — спросила я, инстинктивно понижая голос, хотя в моей съемной комнате в университетском общежитии меня никто не слышал. — Вы опять с мамой?..» «А ты как думаешь? — в его голосе проскользнула горькая усмешка. — Я просто сказал, что мы с Леной и детьми на майские поедем на море...

Меня зовут Анна. Мне сорок два года, и последние пятнадцать лет я — партнер в крупной юридической фирме. Моя специализация — сложные корпоративные споры и враждебные поглощения. Мой мир — это залы судебных заседаний, многочасовые переговоры, анализ тысяч страниц документов и разработка стратегий, где каждое слово имеет вес, а каждая эмоция — это либо слабость, либо оружие. Я привыкла контролировать всё: факты, риски, и, что самое важное, — собственную реакцию. Мой рабочий день расписан по минутам, а жизнь подчинена железной логике...

Звонок от матери застал меня в самый неподходящий момент — я стояла в пробке, опаздывая на встречу с важным клиентом. На экране высветилось улыбающееся лицо мамы, Людмилы Ивановны, и я, вздохнув, приняла вызов, переключив на громкую связь. «Верочка, дочка, привет! Не отвлекаю?» — ее голос звучал бодрее обычного, даже с какими-то заговорщическими нотками. «Привет, мам. Немного, я в пробке стою. Что-то срочное?» «Ну, как сказать… Я тут подумала и приняла одно решение. Очень важное. В общем, я продаю квартиру»...

Моя жизнь была идеальной картиной, написанной обманом. Я искренне верила, что если ложь достаточно красива, она становится правдой. Я ошибалась. Однажды раздался звонок, и спокойный голос из прошлого сообщил, что пришло время платить. Не деньгами. Чем-то гораздо более страшным, чем я могла себе представить. Я погасила медийный пожар так, как гасят спичку — одним холодным выдохом. Мой голос по громкой связи лился ровно, без единой эмоции, но я знала, что в переговорной за стеной каждое моё слово с хирургической точностью отсекает панику...

Утро понедельника, казалось, ничем не отличалось от любого другого утра. Оля шла по коридору их трёхкомнатной квартиры, направляясь на кухню, чтобы поставить чайник.  Однако, проходя мимо комнаты свекрови, Валентины Аркадьевны, Оля заметила, что дверь приоткрыта. Обычно она всегда была плотно закрыта, будто там хранились государственные тайны. Оля невольно бросила взгляд внутрь. И тут её взгляд зацепился за знакомый синий пакет. Внутри комнаты, склонившись над кроватью, стояла Валентина Аркадьевна...

Ключ повернулся в замке, и Алина толкнула дверь. Воздух в прихожей пах непривычно – чем-то тяжёлым, сладковатым, напоминающим старые шкафы. Она поставила чемодан на пол, огляделась. Что-то было не так. На вешалке, рядом с её лёгкой курткой, висело плотное шерстяное пальто, явно не Андрея. На полке для обуви, где обычно стояли только их с мужем кроссовки и туфли, красовались новые пушистые тапки, размера эдак сорок второго. Алина нахмурилась, прошла в гостиную. На диване, вместо её любимого пледа,...