За чашкой чая

Последний контейнер с моими фирменными фрикадельками ("только разогреть, Анечка!") был утрамбован в сумку-холодильник, которая теперь напоминала беременного пингвина. Я с материнской гордостью оглядела поле боя: коридор нашей четырехкомнатной "сталинки" был заставлен баулами, коробками и пакетами, словно мы провожали дочь не на учебу в соседний областной центр, а минимум в кругосветную экспедицию. — Мам, ну куда столько? Я же не на Северный полюс еду, — Аня, моя девятнадцатилетняя кровиночка, обвела взглядом плоды моих трехдневных трудов...

Телефон в кармане завибрировал ровно в тот момент, когда пальцы моей новой ученицы, Лизы Воробьевой, в очередной раз запутались в простейшем пассаже из этюда Клементи. Я поморщилась. Вибрация была долгой, настойчивой — так мне названивал только один человек во вселенной. Сын. Наверняка опять что-то срочное в духе "мам, у нас соль кончилась, ты купишь?". Срочность, достойная вызова МЧС, не иначе. — Лиза, стоп, — мой голос прозвучал суше, чем я планировала. — У тебя здесь не нота "фа", а какой-то диез головного мозга...

Первая битва за место под солнцем — вернее, за кусок асфальта под старым Volvo — началась на третий день их новой жизни. Анна Николаевна смотрела из окна двадцать второго этажа на муравейник внизу. Раньше из ее окон была видна ажурная решетка Летнего сада и золотой шпиль Михайловского замка. Теперь — бесконечное поле одинаковых машин, припаркованных так плотно, будто их высыпали из гигантской коробки. Ее Volvo S80, двадцатилетний, темно-синий, еще помнящий руки покойного мужа, выглядел среди блестящих белых и черных кредитных кроссоверов ископаемым аристократом...

Звонок прозвучал в четыре часа дня, когда Алина вытаскивала из духовки противень с морковными маффинами для сына. Павел, которому недавно исполнилось четыре, не ел мясо. Не потому что Алина была фанатичной вегетарианкой, просто сын наотрез отказывался. Она не заставляла. — Алина Викторовна? — произнес сухой, безжизненный женский голос в трубке. — Инспектор по делам несовершеннолетних, лейтенант Маркова. Нам поступил анонимный сигнал по поводу вашего сына, Павла Игоревича. Противень выскользнул из рук Алины...

Дверь родительской квартиры Андрей открыл своим ключом. С порога ударил знакомый с детства запах — жареная курица с чесноком и где-то на фоне тонкая, тревожная нотка валокордина. Мать всегда капала его себе, когда нервничала. А сегодня был повод. Первый семейный ужин после возвращения Кирилла. На кухне, за накрытым старой клеенкой столом, уже сидели все. Отец, молчаливо уставившийся в телевизор в углу, где какой-то политик обещал светлое будущее. Мать, Галина Петровна, с красными, заплаканными, но улыбающимися глазами...

Руль липкий. Двенадцать часов в этой проклятой консервной банке — и руль становится продолжением твоих потных, усталых ладоней. Дешевая кожаная оплетка, купленная на авторынке за восемьсот рублей, пахнет ванилью и отчаянием. Вонючка-"елочка" давно сдохла, но ее химический призрак въелся в пластик навсегда. Как и запах чужих духов, вчерашнего перегара и дешевого фастфуда. "Дзынь!" Экран телефона на присоске вспыхивает. Заказ. Улица Народного Ополчения – Профсоюзная. Коэффициент х1.2. Копейки. Павел смаргивает усталость...

Идея поездки в Гусь-Хрустальный из категории "абсурд" стремительно перетекала в категорию "неизбежность". Я сопротивлялась еще три дня. Придумывала отговорки: работа, отчеты, плохой прогноз погоды. Но на самом деле я просто боялась. Панически. Встреча с отцом, с призраком из детства, казалась мне страшнее, чем ночное купание и экзамен в ГИБДД вместе взятые. - Ты боишься не его, - сказал мне Иван по телефону, выслушав очередной мой лепет про "квартальный баланс". - Ты боишься того, что твоя идеально выстроенная история про "отца-предателя" может оказаться… не такой уж идеальной...

Он подъехал ровно в два часа ночи. Его ржавая "копейка", кашляя выхлопной трубой, нарушила мертвую тишину нашего респектабельного двора, как панк-рокер на балу у герцогини. Я наблюдала за ним из окна, судорожно прижимая к груди рюкзак. Внутри лежали два больших махровых полотенца, шерстяные носки и термос с чаем, который я заварила так крепко, что в нем могла стоять ложка. Это был мой арсенал для выживания. Совесть, страх и здравый смысл устроили в моей голове бунт. "Остановись, - шептал Здравый Смысл...

- Итак, завершаю оглашение. "Квартира двухкомнатная, расположенная по адресу город Москва, улица Строителей, дом двадцать пять, корпус три, квартира сорок семь, завещается моей дочери, Беляевой Варваре Сергеевне, но…" Я замерла. Нотариус, пожилая женщина с лицом, похожим на печеное яблоко, сделала театральную паузу и осуждающе посмотрела на меня поверх очков. В этом "но" содержалась вся моя мать, Людмила Беляева. Вся ее непрактичность, вся ее любовь к дешевой драматургии и вся ее способность превратить...

Война началась с двойки по математике. Не с измены, не с долгов, не с пьяной ссоры. С жирной, красной, унизительной двойки, которую наш восьмилетний сын Лёшка принес в своем дневнике, как партизан - плохую весть. Мой муж, Вадим, увидел ее первым. Я видела, как его спина, до этого расслабленная после рабочего дня, мгновенно окаменела. Он не закричал. Сначала. Он медленно закрыл дневник, положил его на кухонный стол и посмотрел на сына взглядом, от которого, казалось, скисало молоко. - Алексей, подойди, - сказал он тихо, и эта тишина была страшнее любого крика...

Счастье пахло свежесваренным кофе и типографской краской. Я сидела за нашим обеденным столом, который мы с Артёмом сами отреставрировали, и с любовью смотрела на приглашения на нашу свадьбу. Плотная дизайнерская бумага, элегантный шрифт, и наши имена, соединенные витиеватым амперсандом. Лена & Артём. Это выглядело так правильно, так нерушимо. Как будто сам вселенский каллиграф вывел эту формулу вечности. Артём был моим миром. Не тем, который дарят, а тем, который строят вместе. Он - успешный молодой архитектор в фирме своего отца, я - реставратор в небольшой частной мастерской...

Тарелка с гречкой стукнулась о стол чуть громче, чем требовалось. Игорь вздрогнул, не отрывая взгляда от смартфона. Мать поставила перед ним вторую тарелку - с котлетой - и села напротив. На кухне повисло тяжелое, вязкое молчание, которое уже вторую неделю заменяло им ужин. - Игорь, я хотела поговорить, - начала Марина, теребя уголок клеенки. Он демонстративно медленно заблокировал телефон, положил его экраном вниз. Великое одолжение. - Я слушаю. - Мы с Олегом решили ремонт в спальне сделать. Ну,...