Пропел телефон – будильник. Надежда потянулась в постели.
Э-эх! Славный денёк! Открыла глаза – новое постельное белье радовало, она давно хотела такое вот – черное, и вот Лерка ей подарила на День рождения. Спасибо, дочка!
За окном – дождь. Ну, что ж, дождь так дождь. Все равно день хороший: до часу – на приеме с замечательным Сан Санычем – позитивным ортопедом, который, столкнувшись с парочкой плохо обученных, плохо колющих и плохо говорящих с пациентами молодых медсестер, уцепился за Надежду двумя руками. Ну, а потом – пациенты поквартирно.
Надя работала в клинике, а ещё по совместительству – в медпункте школы. Частенько подрабатывала и частным образом: уколы, капельницы, процедуры на дому. И так как занималась этим она давно, уже были у нее клиенты постоянные. В их городском районе ее знали, рекомендовали друг другу. И было это совсем неплохо – подработка для женщины одинокой всегда важна. Благодаря ей и ремонт в квартире осилила, да и детям помочь хотелось. Особенно дочке, живущей неподалеку и перескочившей из декрета в декрет.
Она спустила ноги в любимые серые тапочки, потом попу – в любимое кресло. Чашка кофе, лёгкий макияж, непослушные волосы – в лак, укороченные джинсы – в обтяг, а мысль, что пора худеть – вон из головы...
На работу под зонтом Надежда шла с улыбкой. Она вообще была позитивна.
– Вы как лучик солнца, Наденька. Как приходите, и в доме светлее, и настроение – в гору, и, вроде, и болеть не так страшно, – говорила ей пациентка, – Видно, счастливая Вы женщина.
– Счастливая? – Надя рассмеялась, – Ну да, согласна, счастливая, – кивала.
Почему б не согласиться?
Надя была сторонником теории, что несчастным или счастливым человека делают только его мысли, а не внешние обстоятельства. Кто знает счастлива ль она? Всякое бывало.
Маленьким сильно болел сын – родовая травма. Она так привыкла бороться, делать всё, что только возможно, что уж срослась с таким деятельным образом жизни.
Муж преподносил сюрпризы по молодости – уходил к другой. Три года жили врозь. На кого ей, оставшейся с двумя детьми, было надеяться ? Тем более, что родом она издалека – из Перми. Тут, в Воронеже, осела Надя с мужем уже после учебы. На родине оставались мама, брат. Там тоже были проблемы: мама спасала сына, который в то время беспробудно пил.
Но и в тот сложный период она не впала в уныние, решила – вытянет. И вытянула. Больше года муж просил прощения – простила. И то темное пятно, которое осталось на сердце, тщательно затушевывала мыслями о хорошем.
А теперь ей прилично за пятьдесят, и она – вдова уже четыре года. Сын давно жил и работал в Омске, а дочь с семьёй совсем недалеко – через пару пятиэтажек. И проблем хватало у всех, но это такие проблемы, которые носят название – жизнь. А уж какой ее считать – счастливой или несчастной, дело каждого.
– Доброе утро, Сан Саныч!
Врач приходил к приему, уже все было готово.
– Доброе оно нынче для улиток и для цветов, Надежда Сергеевна. А у нас – ждите рост пациентов. И хоть связь между дождем и обострением ревматизма не доказана, народ об этом не знает. Так что ждём ...
Работу свою Надя любила, о приближении возраста пенсионного не задумывалась. Изредка встречалась с подругой Людмилой, устраивали посиделки дома или выходы "в люди". Люда работала учителем, тоже уставала, тоже помогала с внуками, поэтому встречи эти были не часты, но случались.
***
Но произошли однажды в жизни Надежды изменения – пришло время забрать ей к себе престарелую маму. Брат умер несколько лет назад, маме нужна была помощь. Везла она ее из Перми.
– Оох! Надь, как же без меня-то Витька и Женька!? И прийти-то им не к кому будет теперь. Бедные они. Несчастные...
– Да почему бедные-то, мам. Здоровые, молодые, всё впереди... Ты лучше себя пожалей. У меня хоть отдохнёшь от проблем.
Мама сидела на нижней полке в купе и качала головой. Она жалела оставленных дома внуков, детей умершего пять лет назад сына, жалела и его, Надиного брата, жалела престарелых соседок, свою Пермь и всё, что оставила там. Она так привыкла – о ком-то заботиться, кого-то жалеть.
Думать о себе – ерунда. Мама из того поколения, которое не научили заботиться о себе. Им нужны объекты заботы. Без этого жизнь теряет смысл.
А Надежда еле вырвалась, чтоб забрать ее. С работы отпросилась. Вернее – с двух своих работ. Везла – как спасала. Долгое время боролась мать за пьющего сына, спасала от пьянства и историй, в которые он из-за этого пьянства попадал. Не спасла, сил старческих не хватило – умер брат, замёрз по пьяни на осенней рыбалке.
А мама, спасая его, потеряла здоровье. Да ещё, как-то незаметно, наверное, из-за чрезмерного чувства вины за смерть сына, которое взвалила она опять же на себя, легли на ее плечи заботы о двух его сыновьях, ее внуках.
– Ты ж пойми! Мать у них крутится, как белка в колесе, когда ей их кормить -то? Вот они ко мне и бегут, – рассказывала прежде мама Надежде о внуках по телефону, – А мне чё? Трудно что ли? Я утром встала, супу наварила, тесто поставила, а сама – в магазин. Придут же, а Женька творожок любит.
– Мам, не много ты на себя взвалила? Они ж уже каждый день у тебя обедают.
– Нууу... Да не каждый. И не трудно мне. Рада я даже...
Надежда, будучи далеко, пыталась мать убедить, что помощь ее превратилась в тяжкую для нее обязаловку, но проблемы внуков не кончались.
– Так ить учится Витька-то, а у матери откуда деньги? Без отца ведь мальчишка. Кроссовки вот купил. Дала ему денег. Говорит, фирменные, – в голосе мамы довольство, – Вот уж отучится, тогда и сам пусть...
Надежда заглядывала в интернет частенько. Племянники и их мама совсем не бедствовали, красиво одевались, сидели в кафе, бывали на курортах, а ее мама неизменно тянула из магазина сумку на колесах, оставаясь без пенсии, жалея их и стараясь помочь.
В конце концов поняла Надя, что по-другому жить там мама просто не сможет. Один выход – забрать ее к себе. Но и это долгое время сделать было нелегко.
– Да забери ты ее уже! – взмахивала руками Людмила, кода рассказывала ей Надя о ситуации матери.
– Она что – чемодан? Вот так взял за ручку и забрал... Не едет она, Люд.
И вот только сейчас, когда здоровье матери пошатнулось, привезла она ее к себе.
Начали привыкать. Обе. Мама – к жизни на новом месте, в новых условиях, а Надя – к жизни с мамой. Естественно, маму обследовали, подлечили и очень скоро чувствовать себя она стала лучше.
Были и конфликты. Как без этого? Если человек всю жизнь принимал решения сам, ему сложно смириться с тем, что теперь кто-то указывает, что делать. А обе они – привыкли принимать решения самостоятельно. И Надежде странно было в свои "под шестьдесят" просить разрешения у мамы, чтоб вечером прогуляться с Людой.
– Куда ты пойдешь? Темно уж. Дома сиди!
– Пойду, мам.
Мама обижалась, дула губы, не разговаривала какое-то время.
Но оно шло, обе привыкали. Мама часто звонила в Пермь, подолгу разговаривала с внуками, с бывшей снохой, с подругами, просила Надю перевести внукам деньги. Надя послушно переводила, сколько скажет.
В конце концов мама начала понимать, что внуки без нее не пропали, а вполне себе живут и без ее участия, да ещё и забывают ей звонить. Теперь рядом с ней была дочь. Мать уже въезжала в уклад ее жизни, в ее эмоциональный фон, в ее заботы и ее настроение. Она начала чутко подлавливать малейшие изменения настроения Нади по интонации голоса, по внешнему виду, даже по шагам.
И оказалось, что у ее такой, казалось бы, устроенной дочери тоже есть проблемы. Вот тогда и появился у мамы новый объект для жалости.
Надя уставала. Вечером порой и язык не ворочался после работы. Особенно после работы в школе, после проведения массовых медицинских мероприятий. Шум-гам. Частенько приходилось внучат из садика забирать, дочке помочь тоже хотелось. Пациенты, хоть и жили в их районе, но не близко, да и этаж – не первый, да и характеры у всех разные, хоть и умела Надя находить общий язык со всеми.
Но уставала она и раньше. Приходила домой, протягивала ноги на полчасика. Так хорошо было просто полежать, посмотреть в потолок, чтоб пришли в себя ноги, спина и мысли. А потом вставала и принималась за дела вечерние, готовила ужин, сидела у телевизора. Накрутившись среди людей, свои одинокие вечера она очень любила.
Первое время, когда притирались, мама пыталась с порога ставить задачи. Из чистых побуждений пыталась, ничего такого. Просто она насиделась одна, ей хотелось общения.
Надя ещё не разулась, а она уже тараторила:
– Я вот картошки начистила, но ты поди, сама поставь. И вот тут у меня таблетки какие-то, ты прочитай... Звонила Вите, а у него девушка новая, знаешь ...
Пришлось объяснить, попросить у матери эти полчаса на отдых.
Теперь эти полчаса Надежда слушала из уст мамы, доносившуюся из другой комнаты оду жалости к дочери.
– Устала! Опять вон она устала... Сколько можно работать-то? Ох, где б тебе денег-то найти, а? Взять бы где ей миллион, да и жить. Скорей бы уж пенсия. Да разве не хватает нам? Брала б вон мои деньги-то? Прожили б. Бросать надо эту работу, а ей всё мало. Хватает и хватает...
Надя лежала, чувствовала усталость и, под эти причитания, начинала тоже себя жалеть. Да-а... Не молода... Ножки гудят, да и так ли велика оплата за ее труд? Она бегает-бегает, угодить пытается, а от людей никакой благодарности. Вон у Лебедевых вместо десяти двенадцать раз была, и оплату не взяла, а они ещё смотрят косо. Как будто это она виновата, что дед их так и продолжает кашлять. И такая обида всплывала на людей!
Материнская жалость – штука сильная.
Все чаще слышалась в голосе мамы забота.
– На-адь, полежи! Чё ты встала? Выходной же.
– Да выспалась я, мам.
– Ну, и лежи. Чё вскочила -то? Валяйся хошь весь день. Ведь всю неделю бегала. Я-то чего? Сама что ли не поем?
И Надя наливала кофе и возвращалась в постель с чашкой. И верно – ведь всю неделю бегала. А ведь уж не тридцать... Звонила дочке, говорила, что не придет, отдохнёт сегодня.
– И чего ты за эти окна взялась, а то не помыла б попозже... Ниче с ними не будет, дождутся они тебя, – стояла над душой мама, когда принималась она за дела.
И другие окна остались не домыты. И правда – дождутся.
– Мам, Артюшку с Лизой заберу на выходные. Лера с Юркой на свадьбу приглашены.
– Да-а? Ну, забирай. Опять не отдохнёшь, – вздыхала мама, – Из меня уж какая помощница? А тебя так жаль, просто сил нет. Что за жизнь у тебя!
– Да вроде нормальная, мам, жизнь.
– Ну уж, – махала та рукой, – Маета одна. Никакого отдыха. Туда-сюда, туда-сюда. А ведь тебе уж не семнадцать. Пора и о покое подумать. Вон как устаешь!
Энергетика матери, ее жалость впитывались, проникали и убеждали. Очень жаль становилось себя. И уже не казалась жизнь такой уж счастливой. Наоборот, казалось, что судьба ее испытывает и наказывает.
Она с кислой физиономией вставала, устало и небрежно готовила ужин. Потому что надоело всё, потому что жаль себя, потому что завтра – опять в эту круговерть...
– Мам, ты чего такая? – уже спрашивала ее Лера.
– Какая?
– Ну, не знаю. Удручённая какая-то. Не заболела?
– Да нет, Лер. Устала просто. Возраст, наверное, сказывается.
Сан Саныч на приеме посмотрел на нее исподлобья, когда рявкнула она на непонятливую пациентку.
– У Вас дома что-то, Надежда Сергеевна?
– Нормально все. Просто вы уж пять раз объяснили, а она...
А мама дома все о том же – пожалей себя, бросай работу.
– Поди, ляг полежи.
И Надя послушно шла, хоть совсем и не собиралась лежать, но ведь лежать было проще, лежать было так хорошо, и соглашаться, что надо отдохнуть – так приятно. Квартиру подзапустила? Да и ничего страшного. Мама вон кое-где пометет, да и ладно. Близкие переживут, а посторонние и не ходят к ней.
Вскоре Надя написала заявление "по-собственному" в школе – больше в школе она не работала. И правда, пора уж себя и пожалеть.
Пришла к любимой пациентке Ксении Ивановна.
– Устала я, Наденька! – жаловалась та, лёжа под капельницей, – Так устала от этого лечения!
– Думаете я не устала бегать к Вам на четвертый этаж? – вдруг грубо отрезала Надя, – Уже сил никаких нет, а все ноют и ноют. Одна я – двужильная.
Ксения Ивановна замолчала, посмотрела на Надю с удивлением. Сколько она с ней знакома, но такого настроения у Наденьки не было никогда. Всегда – с улыбкой, с поддержкой.
– А сами-то Вы здоровы ли, голубушка? – спросила ласково.
– Здоровы, – усмехнулась Надя, – Относительно ... Разве может человек моего возраста быть абсолютно здоров?
– Да-а, сам себя не пожалеешь, дак никто не пожалеет, – протянула расстроенная Ксения Ивановна.
А на Надю напала какая-то обида. Сама себя не пожалеешь... сама себя не пожалеешь... Обида на дочь, на сына. А почему, собственно, она должна кому-то помогать? Не пора ль уж ей помочь?
И ничего, что о помощи особо ее никто не просил, что помощь предлагала она сама, все равно обида росла.
Прошло полгода, и Надя отказалась от подработок на дому.
– Надежда Сергеевна? Здравствуйте! Вы весной маму нашу кололи, а теперь надо повторить курс. Вот звоним...
– Я больше не работаю на дому, – отвечала резко, потому что всегда была на грани – согласиться или нет?
– Правильно...правильно, – радостно кивала мама, – Всех денег не заработаешь.
И Надя делала горестное лицо, вспоминая про какие-нибудь свои болячки.
– Надька, ну ты чего? Зовем-зовем... , – в который раз звонила Людмила, звала встретиться с общими подругами.
– Да чего-то неохота, Люд. Да и желудок шалит, нельзя мне ничего.
– А у меня, можно подумать, не шалит? – у Людмилы оперированная язва.
– Нет, Люд, в следующий раз.
Денег лишних на кафе теперь не было, да и настроения – тоже.
Надя уже не ходила к парикмахеру – забрала волосы в хвост. Появились выходные дни, она валялась на кровати, листала страницы интернета, смотрела – что там происходит в жизни детей, друзей, но давно уж не выставляла истории своей жизни, потому что ничего там интересного и не происходило.
– Наденька, лежишь? Ну лежи-лежи. Оладушек хочу растворить..., – трепетно охраняла покой дочери счастливая мама.
Звякнул телефон – будильник. Надежда проснулась, привычно потянулась в постели ... О-ох... Тяжелый денёк! Огляделась – давно не смененное чёрное постельное белье не радовало.
Опять этот дождь!
– Всю ночь ведь не спала я, так стучал этот дождь по подоконнику. Так стучал..., – с утра поднывала мама, охая и держась за спину, – А тебе на работу. Бедная ты, несча-астная! Как пойдешь? Под такой-то дождь. Господиии ...
Опять нудный прием до часу. Доктор теперь другой – ей сменили специалиста. Отоларинголог была женщиной неприятной, высокомерной. Надежда с трудом выдерживала смену с ней. И было ещё жальче себя, хоть последнюю работу бросай.
Скорей бы уж пенсия...
Этот образ несчастной задерганной женщины, который нарисовала ей мама, начал работать в реальности. Жалость мамы шла от чистого сердца – ей хотелось покоя для дочери, хотелось, чтоб дочь отдыхала, была рядом с ней. Она нашла объект заботы, она готова была окружить этот объект своим вниманием, теплом и помощью. Она так привыкла – жить, ради кого-то, жалеть.
Вот только Надю начала заедать дикая тоска, навалилась депрессия. Утром хотелось плакать, а вечером нападало раздражение. Ее бесили мамины заботы, она раздражалась по мелочам – не там стоит, не туда положила, не досолила, достала разговорами об одном и том же. Мама вечерами начала закрываться в комнате, и это раздражало ещё больше.
Надежде казалось, что ее заперли в душном пространстве, что нет дальше ничего интересного – осталось только себя жалеть. И на нее напали болезни. Она начала набирать вес, болел желудок, периодически кружилась голова. Она обследовалась, но ничего серьезного, так и не обнаружилось. Лечилась, глотала таблетки, старалась больше лежать, и мама жалела бедную дочь ещё больше.
– Несчастная ты у меня какая, Надюшка. Ох, несчастная...
– Да почему несчастная-то, мам?
– Так счастливая что ли? Одна-а, муж помер, детям ещё столько всего надо, Артюшка вечно болеет, и пенсию ещё не заработала ...
Первой тревогу забила Лера, дочка.
– Мам, ты чего это? Даже Лизка уже заметила, что бабушка не смешит ее больше. Что случилось? Мне кажется с появлением бабушки ты очень изменилась ... Или я ошибаюсь? Подумай об этом.
Подумай подумай...Чего тут думать? Возраст...
Но Надя начала размышлять. Приезд мамы и ее настроение действительно взаимосвязаны. А ведь Лера права. И чем больше она размышляла, тем страшнее ей становилось. Аж покрылась испариной.
Мама всю жизнь жалела брата. Он болел в детстве, потом – проблемы в школе, потом – спиртное... Она всю жизнь "боролась" за него.
А результат?
Надежда приезжала домой в Пермь обычно летом, в отпуск. Брат, как правило, находился в процессе поиска очередной работы. Жил он отдельно от мамы, но ежедневно приходил, плотно обедал, садился или ложился на диван и лежал до вечера в телефоне или в беседах с ней.
Надежда за это время успевала переделать в доме массу дел – приезжала она ненадолго, и хотелось маме помочь по максимуму.
– Надь, ляг полежи! Чё все крутишься-то... , – жалела ее мама, мечтая, чтоб оба ее ребенка просто отдыхали. Это ж так здорово. Это просто мечта, когда у детей – сплошная благодать. Какая мать не хочет этого?
Но Надя не поддавалась, продолжала осуществлять запланированное.
А брат лежал. Надежда, привыкшая экономить каждую минуту, считать, что "время-деньги", удивлялась. Она тут две недели, и он две недели лежит...
А мама говорила, что он сова, и что трудно ему подняться утром на работу. Жалела его очень. Да и работа не находилась. И люди ему встречались очень злые. И политика в стране – полное безобразие. И жизнь – сплошное горе.
Горе заканчивалось, когда находились деньги на спиртное.
Неужели...?
Неужели можно предположить, что светлое чувство материнской жалости погубило его? Нет, такое невозможно. Мы не ответственны за счастье кого-либо. Мы не можем быть причиной несчастья. Человек сам за все ответственен. Но...
Почему тогда мы с кем-то рядом расцветаем, а с кем-то – гаснем. Нам кажутся приятными люди, которые нас видят в светлом активном образе, мы чувствуем вдохновение и силы рядом с такими людьми. И начинаем себя жалеть, если рядом живущие жалеют нас.
Надя ясно поняла, что она сама погасила свою энергию, чтоб приблизиться к образу, который так хочет видеть в ней мама – образ несчастной женщины, которую стоит пожалеть. Ведь образ этот легче проживать. Тебя жалеют, и ты начинаешь жалеть себя...
Испарина покрыла лоб...
Счастливым человека делают только его мысли, а не внешние обстоятельства – разве не так она думала совсем недавно?
Что ж творит она со своей жизнью?
На следующий день после серьезного разговора с Лерой, она услышала разговор медсестер в коридоре.
– Да-а, изменилась наша Надежда. Такая веселая была, а теперь...
– Может заболела чем? Знаете, бывает же, что люди скрывают.
Заболела? Да, наверное... Жалостью к себе заболела.
В этот день она сидела на приеме у проктолога – мужчины средних лет. На прием пришел молодой парень. Он стеснялся, говорил завуалированно. Было видно, что он впервые столкнулся с проблемой подобного рода.
И тут к Наде вернулось хорошее расположение духа, она как-то быстро нашла общий язык с парнем, смешила, заставила его расслабиться. Врач прописывал ему свечи, объяснял, как применять.
– А потом? – вдруг спросил парень, – Потом ее вынуть как?
– Вынуть? – озадачился врач, такого вопроса он не ожидал, – Ааа, ну что Вы, не надо вынимать. Она растает.
– Растает? – пациент перевел удивленные глаза на Надежду.
– А Вы как это себе представляли? – улыбнулась Надежда.
Они все трое покатывались со смеха, и стало так хорошо на душе у Нади.
Нет, нельзя поддаваться этому чувству жалости к себе. Нель–зя!
Она позвонила и записалась в парикмахерскую. А потом набрала номер Ксении Ивановны, бывшей пациентки, поговорили о здоровье. Надя всем объявила, что опять готова оказывать услуги на дому. И как только сделала это, подумала – как же она соскучилась по своим пациентам!
– Людка, привет. Надо встретиться. Надоело мне дома сидеть.
– Ого! Рак на горе свистнул? Слава раку! С возвращением тебя, родная!
А мама дулась.
– Заче-ем? Зачем тебе это? Неуж денег мало? Всех ведь не заработаешь.
– Дело не в деньгах, мам. Я задыхаюсь дома. Привыкла жить по-другому.
– Так ведь себя не пожалеешь – никто не пожалеет.
– Ну, вот ты пожалела и хватит. Мам, порадуйся за меня. Счастливая я женщина. Я хочу, чтоб и ты так думала. Ведь мысли материализуются. А уж материнские – вдвойне.
– Глупости, – махала мать рукой, – Загонишь себя. У тебя ж болит всё. Здоровья нет. О годах пора думать!
Переубедить ее было невозможно. Да и надо ли переубеждать?
Мама теряла образ дочери, требующей ее заботы. Она теряла смысл своей жизни. А в возрасте за восемьдесят возможно ли найти другой? Поэтому она обижалась, дулась, тянула внимание на себя.
Осталось теперь помочь маме найти себя, и не потерять свое счастье в потугах жалости к ней.
Пропел телефон – будильник. Надежда потянулась в постели ... Э-эх! Славный денёк! Оглядела себя – новая леопардовая пижама, она давно хотела такую, и вот Лерка ей подарила. Спасибо, дочка!
– Ооо...всю ночь не спала, дождь проклятый.., – услышала из комнаты мамы.
Дождь? Ну, что ж, дождь так дождь. Она спустила ноги в любимые серые тапочки, потом попу – в любимое кресло. Чашка кофе, лёгкий макияж, непослушные волосы – в лак, укороченные джинсы – в обтяг, а мысль, что пора худеть – в голову ...
На работу под зонтом Надежда шла с улыбкой.
Всё равно день будет прекрасный.
День счастливой женщины.
***
"Жалость к себе - наш злейший враг, и если мы уступим ему, мы никогда не сможем сделать ничего хорошего в мире.“ А. Келлер
Пишу для вас ...