— Леонид, что это?
Голос Лилии прозвучал призрачно, едва слышно, но вкрадчивой змеей проскользнул в тишину бархатного вечера, полоснув по нервам острее бритвы. Она застыла посреди гостиной, словно громом поражённая, в дрожащей руке зажат единственный лист бумаги – предательский огрызок, выпавший из папки с ипотечными документами. Пожелтевший от времени, измятый, он кричал о кошмарной тайне, словно древний манускрипт, написанный кровью.
Леонид, утонувший в полудреме кресла перед мерцающим экраном телевизора, вздрогнул, словно от удара, и медленно распахнул затуманенные глаза.
— Что «что», милая? Опять эти проклятые квитанции? Оставь до завтра, голова чугунная, — пробормотал он, лениво потягиваясь и смакуя ускользающие остатки сна.
— Нет, это не квитанции, Лёня, – прошептала Лилия, шагнув вперед. Дрожь в руке усилилась, и бумага затрепетала, словно раненная птица. Она протянула листок мужу, ткнув пальцем в жирную печать и зловещую подпись внизу. – Это… кредитный договор. На полтора миллиона. Под залог нашей квартиры. Датирован семнадцатым марта.
Она буравила взглядом его лицо, наблюдая, как гримаса беспечности сползает с него, словно маска, обнажая нутро, полное трусости и отчаяния. Лень испарилась мгновенно, уступив место первобытной, животной панике. Глаза, только что сонные, заметались между её лицом и документом, ища спасительную лазейку, тень оправдания. Он рывком поднялся, словно его пронзил разряд тока.
— Где ты это взяла? – Голос сорвался на истеричный фальцет. — Отдай сюда!
— Там, где ты это спрятал, — отрезала Лилия, отдергивая руку. Её собственный голос звучал чужим, ледяным, как скрежет металла по стеклу. – В папке с нашими документами на квартиру. Гениально. Так надёжно. Кто бы мог подумать? Дата, Леонид! За месяц до того, как мы подписали ипотеку! Ты что, совсем спятил? Ты взял кредит под залог еще несуществующего жилья?
— Лиль, послушай, я всё объясню… – Он попытался приблизиться, его движения стали суетливыми, угодливыми, почти жалкими. Протянул руку, пытаясь обнять её, но она отпрянула, словно от прикосновения прокаженного.
— Объяснишь? – В ее смехе слышалась такая бездонная горечь, что горло сдавило спазмом. – Объясни мне, зачем тебе понадобилось полтора миллиона рублей за месяц до покупки квартиры, на которую мы семь лет горбатились? Объясни, почему ты сделал это у меня за спиной? И самое главное, – голос звенел, как натянутая струна, – объясни, каким чудом эти деньги пошли на "срочную операцию для твоей мамы," если мы вчера пили чай на её даче, где она бодро отчитывала строителей?
Леонид замер, словно его превратили в статую. Рот его судорожно раскрылся, но не издал ни звука. Он напоминал выброшенную на берег рыбу, беспомощно хватающую воздух. Эта виноватая суетливость, жалкое замешательство – всё это было до боли знакомо. Так он выглядел, когда впервые признался, что спустил в карты свою первую зарплату, когда скрыл, что разбил машину, когда находил сотни других «маленьких» оправданий для своих «больших» проступков.
— Мама… маме было очень плохо, — пробормотал он, заплетающимся языком утопая во лжи. – Тебе не говорили, чтобы не расстраивать. Сердце… предынфарктное состояние. Нужна была дорогая процедура, какая-то импортная… Я не мог бросить родную мать!
— Не смей лгать! — вскричала Лилия, и от её крика он вздрогнул всем телом. – Я сейчас же позвоню Тамаре Петровне и спрошу, какая именно операция спасла её от неминуемой смерти, и почему она, выздоровев, продолжает выпрашивать у нас деньги на "лекарства"?
Она резко развернулась, потянувшись к сумке за телефоном. Этот жест, простой и решительный, окончательно лишил Леонида остатков самообладания.
— Не звони! — Он бросился к ней, выхватывая смартфон из её рук. Лицо его исказилось гримасой ужаса. – Не надо её волновать! Ты что, не понимаешь? Она старый человек, ей вредно волноваться!
— О, как интересно? — Лилия окинула его взглядом, полным презрения. – А взять кредит на её имя, который висит над нами дамокловым мечом, это её не волнует? Это, наверное, полезно для её сердечного здоровья?
Она видела, как на его лбу проступила испарина. Он отводил взгляд, шаря глазами по комнате, словно ища пути к бегству.
— Я всё верну! Клянусь! Я всё исправлю! – Это прозвучало как заученная мантра, которую он повторял из года в год. – У меня премия на работе, я подрабатываю! Просто нужно немного времени!
— Время? – Лилия медленно подошла к журнальному столику и взяла в руки тяжелую хрустальную вазу – подарок на новоселье от коллег. Холодная и невероятно прочная. Как и её жизнь до этого мгновения. – У нас нет времени, Леонид. Есть ежемесячный платеж. Который высасывает половину нашего бюджета. И я, подписывая ипотеку, автоматически стала твоим поручителем. Ты осознаёшь, что ты натворил? Ты подложил меня, как кролика, под дуло финансовой гильотины!
— Поставь вазу, Лиль, — пробормотал он сдавленным голосом. – Давай спокойно поговорим.
— Я спокойна. Я так спокойна, что мне самой страшно, — её голос дрогнул, но она тут же взяла себя в руки. – Сейчас я еду в банк. И обо всём узнаю. Всё доподлинно. А ты пока подумай, что ты скажешь мне, когда я вернусь. Чистую правду. А не сказку про больную мать.
Она резко развернулась и направилась к прихожей. Сердце её колотилось, как пойманная птица, в висках гудело. Она чувствовала себя не бухгалтером, привыкшим к сухим цифрам, а следователем, вышедшим на след матерого преступника. Но страшнее всего было осознание, что этот предатель – человек, с которым она делила постель и строила планы на будущее.
— Лилия, подожди! — Он бросился за ней, схватив за локоть. Его пальцы были липкими и холодными. – Куда ты? Уже поздно! Банки закрыты!
— Существует онлайн-банкинг, дорогой, — она вырвала руку из его хватки. – А завтра утром я буду стоять на пороге твоего отделения. И мне покажут все выписки. Все переводы. Ты же помнишь, где я работаю? Я умею читать между строк. Особенно когда они пахнут ложью.
Она захлопнула дверь, не дав ему сказать ни слова. Спускаясь по лестнице, прислонилась лбом к холодной стене и закрыла глаза. В голове проносились обрывки воспоминаний. Его странная нервозность в последние месяцы. Постоянные задержки на «работе». Новый дорогой телефон, который он якобы «выиграл в корпоративной лотерее». Его неуклюжие попытки убедить её, что с мамой всё в порядке, сквозь которые сочилась какая-то липкая, нездоровая тревога. Она всё видела, но отказывалась верить. Гнала прочь сомнения. Находила оправдания. «Переутомление», «нервы», «тяжелая работа».
А он в это время плел свою паутину лжи. И ставил на кон не что-нибудь, а крышу над их головами.
«Может, он действительно хотел помочь? - прошептал наивный внутренний голос. – Может, мама и правда была больна, а он просто не хотел меня пугать?»
Но если это так, то почему он прятал договор? Почему врал ей в глаза? Почему, глядя на неё за ужином, говорил о планах на отпуск, понимая, что каждый его рубль уходит на погашение чудовищного кредита?
Лилия глубоко вздохнула, расправила плечи и направилась к своей машине. Она не поехала домой к родителям – не хотела лишних, ненужных расспросов. Она направилась в офис. Ночной город проплывал за окном, равнодушный калейдоскоп огней. Ей было жутко от этой холодной, расчетливой ясности, которая сменила первую волну отчаяния. От ярости на него, на себя, на эту паутину лжи.
В пустом офисе она включила компьютер. Яркий свет монитора резал глаза. Она вошла в онлайн-банк под своими данными, проверив их совместный счет. Он выглядел удручающе, хотя всего пару месяцев назад там была приличная сумма. Она открыла историю операций по счету Леонида, к которому у неё был доступ в качестве доверенного лица. Последние месяцы – сплошные снятия наличных, причем крупными суммами. Пятьдесят тысяч, сто, двести… И всё в один день – семнадцатого марта, в день подписания рокового договора!
Затем она заметила еще кое-что. Мелкие переводы на какие-то подозрительные номера счетов. По пять, десять тысяч. Регулярно, почти каждый день. Она скопировала номера и вбила их в поисковик. Результат выскочил мгновенно. Это были электронные кошельки азартных онлайн-платформ.
Всё сложилось в единую, отвратительную картину. Кредит. Часть денег - на дачу матери, чтобы та не ворчала и не проклинала неблагодарного сына. Часть – на погашение долгов его непутевого брата, о чем она позднее нашла переписку, случайно обнаруженную в его телефоне, забытом в машине. А остальное… остальное он проигрывал. По мелочи, но стабильно, методично, как заведенный.
Она сидела и смотрела на экран, а по щекам у неё текли слезы. Но это были не слезы жалости или отчаяния. Это были слезы чистой, ледяной ярости. Ярости обманутого доверия. Она представила его лицо – жалкое, испуганное, лицо пойманного с поличным преступника. И в этот момент она вдруг поняла, что не знает его вовсе. Что жила с незнакомцем, который мастерски играл роль любящего мужа.
Она дождалась утра. Ровно в девять она стояла возле дверей банка. Менеджер, молодой человек в безупречном костюме, выслушал её сдержанно и внимательно. Он подтвердил всё, что она успела выяснить за ночь. Да, кредит. Да, под залог недвижимости. Да, выдан наличными, по личному распоряжению управляющего. На её вопрос о медицинских документах он удивленно приподнял бровь: «Для потребительских кредитов под залог недвижимости такие бумаги не требуются, Лилия Ивановна».
А потом он произнес ту фразу, которая окончательно добила её, придав всей ситуации леденящий душу юридический вес: «Вы, Лилия Ивановна, как совладелица залоговой недвижимости, так же ответственны по этим обязательствам. В полном объеме».
Выйдя из банка, она зажмурилась от яркого солнечного света. Мир не изменился. Люди спешили на работу, урчали автобусы, жизнь текла своим чередом. А её мир только что рухнул. Но вместе с обломками к ней пришла странная, злая решимость. Она не позволит этому негодяю разрушить всё, что она строила годами. Она – квалифицированный бухгалтер. И она знает, что нужно делать с долгами. Их нужно закрывать. Любой ценой.
Она вернулась домой. Леонид сидел на том же диване, бледный и небритый, будто его мучила бессонница, как привидение. Он встретил её взглядом полным мольбы.
— Ну? — тихо спросил он. – Что ты узнала?
Лилия не ответила. Она подошла к тому самому журнальному столику, где стояла хрустальная ваза. Она взяла её в руки, ощутив ее холодный, идеальный вес. Посмотрела на Леонида, на его испуганные, бегающие глаза. И с силой швырнула вазу на пол.
Звон разбитого стекла был оглушительным. Тысячи осколков, сверкая на солнце, разлетелись по всей комнате. Символично, подумала она. Именно так разбиваются мечты. Именно так рушится доверие. Именно так умирает любовь.
— Поздравляю, — произнесла она ледяным тоном, глядя на него поверх осколков их прежней жизни. – Ты подписал себе приговор. Сам.
Тишина после взрыва застыла липким саваном, провисев до хрупкого рассвета. Лилия, не сомкнув глаз, сторожила пустынную улицу из темного окна гостиной. Осколки вазы, как хрустальные слезы, остались лежать на полу – безмолвные свидетели крушения. Леонид забаррикадировался в спальне, и оттуда, словно из преисподней, доносилось приглушенное бормотание – она знала, он вымаливал прощение у той, что заварила всю эту кашу, у Тамары Петровны.
Утром он выполз из спальни бледной тенью, с воспаленными от мольбы глазами. Искал ее взгляда, просил о милосердии. Лилия отвернулась, с холодной сосредоточенностью колдуя над кофеваркой.
— Лиль… — прохрипел он.
— Не сейчас, — отрезала она, словно лезвием. — Сначала банк. Потом исповедь.
В отделение ехали в могильном молчании. Она – за рулем, прямая и собранная, словно натянутая струна, он – скрючившись на пассажирском сиденье, съежившийся комок вины и страха. В банке их встретил все тот же менеджер, с непроницаемым лицом, будто высеченным из камня. Ни тени любопытства, ни намека на сочувствие.
— Мы хотели бы обсудить варианты реструктуризации долга, — Лилия говорила четко, твердо, словно выносила приговор, а Леонид в это время, опустив голову, бессмысленно ковырял носком ботинка ковер.
— Понимаете, Лилия Ивановна, — менеджер соединил кончики пальцев, — кредит был выдан наличными. Фактически, доказать целевое использование средств невозможно. Реструктуризация… да, она возможна. Но потребует предоставления дополнительных справок о доходах и, возможно, нового обеспечения.
— Нового обеспечения? — в голосе Лилии прозвучал ядовитый смех. — У нас есть квартира. Она и так уже в залоге. Или вы предлагаете в залог почку моего мужа?
Леонид судорожно сглотнул. Менеджер позволил себе легкую, профессиональную улыбку хищника.
— Я бы предложил менее радикальный вариант. Вы можете попытаться оформить кредит на более выгодных условиях в другом банке и погасить этот. Или… продать часть имущества.
Лилия перевела взгляд на Леонида. Он понимающе кивнул, но в его глазах плескался первобытный ужас загнанного зверя.
— Мы подумаем, — сухо сказала она, поднимаясь.
На пороге квартиры их ждала зловещая встреча. Дверь была приоткрыта, словно приманка. В прихожей – знакомая, видавшая виды сумка, а из гостиной доносился повелительный голос Тамары Петровны, разрушающий остатки тишины.
— Ну и намусорили тут! Лёня, ты что, живешь как свинья? Осколки по всему полу! Дочка, у тебя ведь тряпка есть?
Лилия вросла в порог, парализованная отчаянием. Свекровь, румяная, бодрая, словно и не было ничего, усердно вытирала пыль с телевизора, как полноправная хозяйка. Увидев их, раскинула руки для объятий, полных фальшивой теплоты.
— Ну вот и мои детки! Пришли! Я уж думала, заждаться вас.
— Мама, что ты здесь делаешь? — в голосе Леонида звучала обреченность.
— А как же? Сыночек мой в беде, а мать должна быть рядом! — она притянула его к себе, потрепала по щеке, будто маленького ребенка. — Всё уладим, всё образуется. Не переживай ты так.
Потом ее взгляд скользнул по Лилии, и на лице расцвела слащаво-заботливая гримаса, сменившаяся укоризненным выражением.
— Лилечка, а ты чего же мужа-то так довела? Он же ночь не спал, весь извелся! Кредит… эка невидаль! Все живут в долг. Главное, чтобы семья цела была. Ты уж прости его, дурака. Он же из лучших побуждений…
Лилию затрясло мелкой дрожью. Лед внутри треснул, и наружу хлынула обжигающая лава гнева.
— Лучших побуждений? — ее голос звенел от ярости. — Снять полтора миллиона и проиграть их в казино – это лучшие побуждения? Отдать триста тысяч своему брату-алкоголику, который их пропьет за неделю – это лучшие побуждения? Или, может быть, лучшие побуждения – это обмануть жену и поставить под удар единственное жилье?
Тамара Петровна отшатнулась, изображая оскорбленное достоинство.
— Какое казино? Что за чушь ты несешь? Лёня никогда! Он эти деньги маме на лечение отдал! На операцию! Я чуть не умерла!
— Перестаньте врать! — закричала Лилия, теряя остатки самообладания. — Я была в банке! Я видела выписки! Никакой операции не было! Были переводы на счет «Рога и копыта», которым заправляет ваш любимый зять! Были платежи в онлайн-казино! А ваше «лечение» – это новый забор на даче, я уже все узнала!
Свекровь побледнела, как полотно. Глаза ее сузились, из них мгновенно исчезла фальшивая жалость, сменившись неприкрытой злобой.
— Ах так? — прошипела она, как змея. — Ну, раз ты такая умная, все знаешь, тогда слушай сюда. Осень длинная, а снимать жилье дорого! Так что готовься, мы у тебя до весны… — она бросила взгляд в сторону, даже не удосужившись посмотреть Лилии в глаза. — Я тут остаюсь. Буду за сыном смотреть, чтоб его тут совсем не заездили.
Леонид стоял, словно оплеванный, жалкий и растерянный. Он метался взглядом от матери к жене, разрываемый на части двумя безжалостными тираншами, каждая из которых считала его своей собственностью.
— Мама, ты с ума сошла! — попытался он возразить, робко поднимая голову. — У нас тут две комнаты! И без того…
— Молчи! — отрезала Тамара Петровна, словно отрубила ему голову. — Ты еще здесь свой голос подавать будешь? Из-за тебя все и вышло! Не умеешь деньги хранить – не бери! А раз взял, то будь добр, отвечай. И мать тебя в беде не бросит.
Лилия смотрела на эту жалкую сцену с отвращением. Ей вдруг стало очевидно, что ее муж – не взрослый мужчина, а инфантильный мальчик, кукла, которой всю жизнь управляла властная мамаша. И теперь эта мамаша пришла отстаивать свои права на свою игрушку.
— Прекрасно, — холодно сказала Лилия, прожигая их взглядом. — Раз вы здесь все решили без меня, я не буду вам мешать. Она повернулась к Леониду. — Выбирай. Сейчас. Или она уходит, и мы пытаемся решить эту проблему вдвоем. Или остается она, а ухожу я. И тогда ты остаешься с ней, с ее забором и с этим долгом, который ты никогда не выплатишь.
Леонид замялся, судорожно перебирая варианты в голове. Он посмотрел на мать – та смотрела на него с немым требованием. Он посмотрел на жену – Лилия видела в его глазах лишь панический страх принятия решения.
— Лиль… ну мама же пожилая… ее не выгонишь же на улицу… — пробормотал он, избегая ее взгляда. — Она просто побудет немного… пока все не уляжется…
Этого было достаточно. Лилия кивнула, не отводя от него взгляда. Все встало на свои места. Она молча прошла в спальню, достала чемодан и начала складывать вещи. Сквозь вакуум в ушах она слышала, как за спиной Тамара Петровна, поглаживая сыночка, умиротворяюще говорила: «Вот и правильно. Пусть остынет. Нагуляется – вернется. Они всегда возвращаются…»
Лилия усмехнулась. Горькой, язвительной улыбкой, лишенной тепла. Она складывала не просто вещи. Она складывала свою старую жизнь, свою наивность, свои мечты. Жизнь, в которой она верила словам и обещаниям. Теперь она будет верить только цифрам, фактам и своим собственным силам. Она вышла из спальни с набитым чемоданом в руках. Прошла мимо них, не глядя. В дверях остановилась, обернулась.
— Ключи от машины я забираю. Она моя. Свою ты, я смотрю, уже заложил. Квартира… что ж, она в залоге. Но моя доля – это моя доля. Считай, что твоя мама сняла у меня комнату. По рыночной цене. Платеж я буду ждать первого числа. Если его не будет, я обращусь к юристу.
Она вышла на лестничную площадку и с силой захлопнула дверь. За спиной, словно в зловещем спектакле, не последовало ни звука. Ни криков, ни упреков, ни проклятий. Только гробовая тишина. Она спустилась вниз, дрожащими руками открыла дверцу машины, села и, крепко сжав руль, тронулась с места. Куда? Она не знала, что будет дальше. Но она точно знала, что назад дороги нет. Справедливость оказалась горькой, отрезвляющей, но это была ее справедливость.