Марина склонилась над машинкой, и ровная строчка, словно послушный ручеек, побежала по краю шёлковой блузки. В маленьком ателье пахло мелом, горячим утюгом и немного — надеждой. Каждая вещь, попадавшая в её руки, несла свою историю: вот это платье принесла молоденькая девушка перед первым свиданием, а эти брюки — пожилой профессор, который носил их ещё со времён своей аспирантуры. Марина любила свою работу. В ней была магия — дарить вещам вторую жизнь, а людям — маленькую радость.
Стежок за стежком, сантиметр за сантиметром — так проходили её дни. Она подшивала, ушивала, перекраивала, латала чужие жизни, пока её собственная расползалась по швам. Муж, Кирилл, уже четвёртый месяц сидел без работы. Его «поиски» обычно начинались у телевизора с кружкой пива и заканчивались в компании таких же «искателей» во дворе. Он возвращался поздно, с мутным взглядом и пустыми обещаниями, что «завтра точно всё изменится».
Марина вздохнула, отложив блузку. Вечер опускался на город, зажигая окна в домах напротив. Скоро домой. Туда, где её ждали остывший ужин, немытая посуда и молчаливый укор в глазах кота Барсика — единственного существа в доме, которое, кажется, понимало её без слов.
В последнее время она всё чаще ловила себя на мысли, что живёт не свою жизнь. Будто кто-то дал ей сложное, запутанное шитьё с заданием распутать узелки, а она всё тянет и тянет нитку, а узел лишь затягивается туже. Она вспоминала того Кирилла, за которого выходила замуж десять лет назад, — весёлого, энергичного парня с горящими глазами, который обещал ей звезду с неба. Звезда давно погасла, а небо затянули серые тучи быта.
Марина закрыла ателье и побрела домой. Осенний ветер трепал полы её пальто, бросая в лицо горсти холодных капель. Она знала, что её ждёт дома. Кирилл, скорее всего, снова «устал» от поисков работы и теперь отдыхал на диване. Так и оказалось. Он даже не повернул головы, когда она вошла, — был слишком увлечён какой-то перестрелкой на экране.
— Привет, — тихо сказала она, снимая промокшую обувь.
— Угу, — промычал он в ответ.
На кухонном столе сиротливо стояла тарелка с недоеденным супом и лежала краюха хлеба. Рядом — пустая бутылка из-под пива. Марина молча убрала всё в холодильник, вымыла посуду и принялась готовить ужин. Руки двигались на автомате, а в голове роились мысли. Сколько ещё она выдержит? Где та точка невозврата, после которой уже ничего нельзя будет исправить?
Именно в этот момент, когда она с тоской смотрела на сковородку с шипящим маслом, в дверь пронзительно позвонили. Так настойчиво и требовательно, будто за дверью стояла как минимум пожарная команда.
Кирилл недовольно оторвался от телевизора.
— Кого там принесло? — проворчал он. — Иди, открой.
Марина вытерла руки о фартук и пошла в прихожую. На пороге стояла её свекровь, Регина Константиновна. Женщина-ураган, женщина-театр, одним своим появлением способная превратить тихий семейный вечер в премьеру трагикомедии. В руках она держала объёмную папку, а на лице было написано такое вселенское горе, что любой режиссёр немедленно дал бы ей главную роль в драме о конце света.
— Дочка, выручай! — выдохнула она с порога, отталкивая Марину и проходя в комнату. Она даже не поздоровалась. Её взгляд хищно обежал скромную обстановку их квартиры, задержался на стареньких обоях и скрипучем паркете, и в глазах мелькнуло плохо скрываемое презрение.
Регина Константиновна плюхнулась на стул за кухонным столом, который Марина только что протёрла, и с громким стуком водрузила на него свою папку. Из комнаты, привлечённый шумом, выплыл Кирилл. Увидев мать, он тут же принял подобострастный вид.
— Мама, ты чего так поздно? Что-то случилось?
— Случилось! — трагически произнесла Регина Константиновна и распахнула папку. На стол посыпались бумаги, испещрённые мелким шрифтом и пугающими цифрами. — Я кредит оформила. На себя взяла! Понимаете? На свою пенсию!
Марина подошла ближе, пытаясь понять, что происходит. Свекровь тем временем продолжала свой моноспектакль, жестикулируя так, будто выступала на сцене Большого театра.
— Захотела в свою квартиру купить новую кухню! По-человечески всё обставить! Я всю жизнь на государство проработала, неужели я не заслужила на старости лет пожить в красоте? А теперь… — она сделала драматическую паузу, — теперь проценты такие, что хоть в петлю лезь!
Марина взяла в руки один из листов. Это был договор с микрофинансовой организацией. Она пробежала глазами цифры: сумма — почти полмиллиона рублей, а переплаты… Переплаты были просто чудовищными. Голова пошла кругом. Как можно было в здравом уме подписать такое?
— Регина Константиновна, зачем? — тихо спросила Марина. — Зачем вы связались с этими… ростовщиками? Можно же было в обычном банке взять, под нормальный процент.
Свекровь фыркнула, будто Марина сказала величайшую глупость.
— В банке! Конечно! Им же справки о доходах подавай, поручителей ищи! А тут — пришёл с паспортом, и через час деньги у тебя в кармане. Удобно! Мне менеджер, такой приятный молодой человек, всё объяснил. Говорил, что это специальное предложение для пенсионеров, очень выгодное.
Марина молчала. Она представила этого «приятного молодого человека», который с улыбкой загнал пожилую женщину в долговую яму. Но жалости к свекрови почему-то не было. Было только холодное, глухое раздражение. Регина Константиновна всегда жила по принципу «хочу здесь и сейчас», никогда не думая о последствиях.
— Ты обязана помочь, — вдруг резко, сменив трагический тон на повелительный, заявила свекровь, в упор глядя на Марину. Кирилл, стоявший рядом, согласно закивал, как китайский болванчик.
— Почему это я обязана? — не выдержала Марина.
— Потому что я — мать твоего мужа! — отчеканила Регина Константиновна. — А значит, твой долг — поддержать семью в трудную минуту! Мы же одна семья!
Кирилл, который до этого молча покачивался, переминаясь с ноги на ногу, вдруг хихикнул. Он смотрел в пол, и по его лицу было видно, что вся эта ситуация его скорее забавляет. Он ждал, чем закончится представление.
В этот момент в груди у Марины что-то оборвалось. Та самая ниточка, которую она так долго и мучительно пыталась распутать. Она посмотрела на мужа, на его глуповатую ухмылку, на его мать с её наглой уверенностью в собственной правоте. И волна ярости, которую она так долго подавляла, поднялась из самых глубин души.
Она смахнула рукой бумаги со стола. Листы разлетелись по полу, как осенние листья.
— Если ты взяла кредит, то и отдавай сама, — процедила она, сверля свекровь ледяным взглядом.
В комнате наступила тишина. Тяжёлая, вязкая, как болотная жижа. Она была страшнее любого крика. Кирилл перестал хихикать и уставился на Марину с испуганным недоумением. Регина Константиновна застыла с открытым ртом. Казалось, она не могла поверить в то, что услышала.
Первой опомнилась свекровь. Она медленно, словно в замедленной съёмке, опустилась на стул и залилась слезами. Но это были не тихие, горькие слёзы обиды. Это был рёв. Она рыдала громко, навзрыд, заламывая себе пальцы и раскачиваясь из стороны в сторону.
— Неблагодарная! — выкрикивала она сквозь всхлипы. — Ядовитая змея, которую мой сынуля пригрел на своей груди! Я его родила, я его растила, ночей не спала, думала невестка будет у меня добрая! А ты! Ты мне даже помочь не хочешь!
Она схватилась за сердце, картинно закатив глаза.
— Ох, сердце! Сердце моё больное! Не выдержит оно такого! Жить мне недолго осталось, так ты решила меня в могилу свести!
Марина стояла, скрестив руки на груди, и молчала. Она знала этот спектакль наизусть. «Больное сердце» было главным козырем Регины Константиновны, который она доставала из рукава всякий раз, когда что-то шло не по её сценарию. Марина видела, как свекровь искоса наблюдает за ней сквозь пальцы, которыми якобы утирала слёзы. Она ждала реакции: раскаяния, мольбы о прощении, обещаний всё исправить.
Но Марина молчала. Её спокойствие, её холодное, непроницаемое лицо действовали на Регину Константиновну, как красная тряпка на быка. Чем дольше невестка молчала, тем быстрее свекровь теряла терпение. И вот, в один момент, её рыдания резко прекратились. Слёзы высохли, будто их и не было. Лицо перекосилось от злобы, а голос, ещё секунду назад полный трагизма, зазвенел, как натянутая струна.
— Да кто ты вообще такая? — выкрикнула она, вскакивая со стула. — Швея! Портниха! Лохушка…! Целыми днями за машинкой своей тарахтишь за три копейки! Это с моим сыном тебе повезло, а не ему с тобой!
Она ткнула пальцем в сторону Кирилла, который от страха вжал голову в плечи.
— Без него ты бы нищенкой ходила! Он мог бы жениться на любой! На дочке профессора, на дочке директора завода! Они за ним толпами бегали! А он тебя, сиротку, пожалел! Взял в свой дом, в свою семью! А ты… ты как смеешь мне указывать?!
Марина стиснула зубы так, что заходили желваки. Каждое слово свекрови было как пощёчина. Но она держалась. Она понимала, что именно этого та и добивается — вывести её из равновесия, заставить кричать в ответ, чтобы потом обвинить в истерике и неуважении к старшим.
— Да если бы не я, — не унималась Регина Константиновна, — ты бы до сих пор жила в своей дыре! Это я Кирилла уговорила на тебе жениться! Я видела, что ты девка работящая, хозяйственная. Думала, будешь моему сыну хорошей женой, опорой. А ты оказалась эгоисткой! Только о себе и думаешь!
Она перевела дух и с новой силой обрушилась на Марину:
— Ты должна быть благодарна нам по гроб жизни! За то, что мы тебя в люди вывели! А ты что? Тебе жалко денег для матери своего мужа? Для женщины, которая подарила ему жизнь? Да эти деньги, которые ты зарабатываешь, ты должна нам в ноги класть и благодарить! Потому что всё, что у тебя есть, — это благодаря моему сыну!
В этот момент на кухню, сонно потягиваясь, вышел кот Барсик. Он подошёл к ноге Марины, потёрся о неё и громко замурчал, будто пытался её поддержать. Регина Константиновна скривилась.
— И этого притащила! Обглодыша помоечного! Только заразу в дом носить!
Это было последней каплей. Оскорбления в свой адрес Марина ещё могла стерпеть, но за своего кота… Она наклонилась, взяла Барсика на руки и крепко прижала к себе. Его тёплое, мурчащее тельце было единственным источником спокойствия в этом сумасшедшем доме.
— Знаете, что, Регина Константиновна, — медленно, разделяя слова, произнесла Марина. Её голос был тихим, но в нём звучал металл. — Кухня — ваша. Кредит — ваш. И проблемы — тоже ваши. А теперь, будьте добры, покиньте мою квартиру!
— Что?! — взвизгнула свекровь. — Твою? Да ты в своём уме? Это квартира моего сына!
— Эту квартиру мы с Кириллом покупали вместе, — так же спокойно ответила Марина. — И моя доля в ней точно такая же, как и его. И я не желаю видеть вас здесь.
Она повернулась к мужу.
— Кирилл, проводи свою маму.
Кирилл растерянно переводил взгляд с жены на мать. Он был похож на нашкодившего школьника, пойманного на месте преступления.
— Марин, ну ты чего? — промямлил он. — Это же мама…
— Я всё сказала, — отрезала Марина.
Регина Константиновна поняла, что представление окончено. Антракт. Она смерила невестку презрительным взглядом, подхватила с вешалки своё кричаще-яркое пальто и, не попрощавшись, вылетела из квартиры, громко хлопнув дверью.
Кирилл остался стоять посреди кухни.
— Ну и зачем ты так? — с упрёком сказал он. — Не могла по-хорошему? Теперь обидится.
Марина посмотрела на него. На своего мужа. И впервые за долгие годы увидела перед собой не любимого мужчину, а чужого, слабого, инфантильного человека, прячущегося за мамину юбку.
— По-хорошему — это как, Кирилл? — спросила она. — Молча взять на себя полмиллиона долга и пахать на двух работах, чтобы твоя мама обставила себе кухню, а ты продолжал лежать на диване?
— Ну не полмиллиона же сразу… — начал было он. — Потихоньку бы выплатили…
— Кто «мы»? — перебила его Марина. — Ты и я? Или я одна?
Он промолчал. Ответ был очевиден.
Марина прошла в комнату, всё ещё прижимая к себе кота. Она села в старое кресло и закрыла глаза. Ярость ушла, оставив после себя звенящую пустоту и холодную, ясную решимость. Она больше не позволит вытирать об себя ноги.
Она открыла глаза и посмотрела на свою швейную машинку, стоявшую в углу. Её верная кормилица. Она умела шить. Она умела создавать красоту из кусков ткани. Значит, она сумеет сшить и свою новую жизнь. Без чужих долгов, без унижений, без слабого, безвольного мужа.
Строчка за строчкой. Стежок за стежком.
Кирилл ещё что-то говорил на кухне, оправдывался, обвинял. Но Марина его уже не слышала. Она думала о том, какой фасон будет у её новой жизни. И знала наверняка: в ней точно не будет места для Регины Константиновны и её сына.
Она ещё не знала, что главный узел ей только предстоит распутать. И что сегодняшний вечер — это лишь начало. Но впервые за долгое время она почувствовала не страх, а азарт. Азарт швеи, перед которой лежит сложная, но интересная задача.