Ольга считала, что ей повезло. В двадцать два года она вышла замуж за Игоря, серьёзного, основательного мужчину, который сразу взял её под своё крыло. Его вопросы — «куда пошла?», «с кем говорила?», «когда вернёшься?» — казались ей тогда проявлением заботы, признаком того, что она небезразлична, что её берегут. Она, выросшая без отца, видела в этом надёжное мужское плечо. Мама Игоря, Тамара Павловна, тоже поначалу показалась ей женщиной строгих, но справедливых правил. Она учила Ольгу вести хозяйство, требовала ежедневных отчётов о расходах и приготовленных блюдах, и Ольга, стремясь быть идеальной женой и невесткой, старалась изо всех сил.
Шли годы. Незаметно, исподволь, мир Ольги сузился до размеров их трёхкомнатной квартиры, которую родители Игоря приватизировали ещё в 90-е, оформив на сына, его жену и внука и дачи по выходным. Подруги отсеялись сами собой. Сначала Игорю не нравилось, что они «слишком громко смеются», потом — что «учат её плохому». Один за другим номера телефонов удалялись из её записной книжки под его тяжёлым взглядом. «Зачем тебе эта вертихвостка? У неё мужья меняются каждый год», — говорил он про её однокурсницу Свету. «А эта зачем? Она одинокая, будет тебе завидовать и сглазит наше счастье», — это про Ленку, её школьную подругу. Ольга не спорила. Она верила, что он лучше знает, как защитить их семью.
Её днём управлял строгий ритуал: подъём в шесть, завтрак для Игоря и сына-подростка Павлика, проводы обоих, уборка, готовка обеда из трёх блюд (Тамара Павловна могла в любой момент зайти «проверить»), стирка, глажка. Вечером — встреча мужа и сына, ужин, мытьё посуды и короткий, как выдох, сон. Телефонные звонки свекрови стали ежедневной обязанностью.
— Оля, здравствуй. Что у вас на ужин сегодня? — начинала Тамара Павловна без предисловий.
— Добрый вечер, Тамара Павловна. Борщ сварила, на второе котлеты с пюре.
— Борщ на говяжьем бульоне? Не на свинине, надеюсь? Ты же знаешь, Игорю жирное нельзя.
— На говяжьем, конечно.
— А котлеты из какого мяса? Фарш сама крутила или покупной? В покупном одна соя и хлеб, отрава.
— Сама, Тамара Павловна, из телятины.
— Ну, смотри мне. А полы мыла сегодня? Под диваном тоже? Там вечно пыль скапливается. Павлик как учится? Ты уроки его проверила?
И так — каждый день. Ольга отвечала монотонно, привычно, как автомат. Она уже не помнила, когда в последний раз смеялась от души или просто сидела с книгой в тишине. Тишина стала роскошью. Даже когда в квартире никого не было, в её голове звучали голоса Игоря и Тамары Павловны, их указания, упрёки, их незыблемые «правильно» и «неправильно». Она была винтиком в хорошо отлаженном механизме их семьи, и этот механизм работал без сбоев.
Привычный уклад рухнул в одночасье, в самый обычный вторник, когда в почтовом ящике среди счетов за коммуналку и рекламных листовок она нашла плотный казённый конверт. Письмо было адресовано ей, Ольге Петровне Волковой. Руки слегка дрожали, когда она вскрывала его. Сердце забилось чаще — от кого могло быть официальное письмо? Она давно не получала ничего, кроме открыток от сестры на день рождения.
Внутри лежал документ, отпечатанный на гербовой бумаге. Извещение от нотариуса. Сухие строчки сообщали, что её двоюродная тётка, Антонина Сергеевна, о которой она почти забыла, скончалась три месяца назад, оставив завещание. И она, Ольга, является её единственной наследницей. Наследство состояло из однокомнатной квартиры в старом, но добротном кирпичном доме в их же городе и небольшого денежного вклада.
Ольга перечитала письмо трижды. Тётя Нина… Мамина двоюродная сестра, одинокая, немного странная женщина, которую она видела последний раз лет пятнадцать назад на похоронах у бабушки. Они никогда не были близки. Почему она? Почему ей?
Она села на пуфик в прихожей, прижав письмо к груди. В голове был туман. Квартира. Своя. Не мужа, не свекрови, а её. Эта мысль была такой дикой, такой невозможной, что не укладывалась в сознании. В её мире у неё не было ничего своего, кроме старого халата и пары стоптанных тапочек. Всё остальное было «наше»: «наша» квартира, купленная родителями Игоря, «наша» машина, «наша» дача.
Первым порывом было немедленно позвонить Игорю, поделиться, но что-то её остановило. Какой-то смутный, ещё не оформившийся инстинкт самосохранения. Она знала, какой будет реакция. Он скажет: «Отлично, продадим и купим мне новую машину, эта уже барахлит». А Тамара Павловна добавит: «Правильно. Зачем вам лишняя квартира? Лишние расходы на коммуналку. А деньги молодой семье всегда пригодятся. На ремонт на даче, например». И они даже не спросят её мнения. Потому что её мнения не существовало.
Она спрятала письмо в ящик с нижним бельём, под стопку старых ночных рубашек. Весь день она ходила как во сне. Механически готовила, убирала, но мысли были далеко. Они кружились вокруг этой неожиданной, свалившейся с неба квартиры. Она представляла её: маленькая, уютная, с геранью на подоконнике. И тишина. Главное — тишина. Место, где никто не будет спрашивать, почему она сидит и смотрит в окно, а не трёт полы.
Вечером, когда Игорь вернулся с работы, он сразу почувствовал неладное.
— Ты какая-то странная сегодня. Витаешь в облаках. «Что-то случилось?» —спросил он, снимая ботинки.
— Нет, всё в порядке. Просто голова немного болит, — соврала Ольга, впервые за много лет глядя ему прямо в глаза.
— Таблетку выпила?
— Да.
— Ну, смотри. Ужин готов? Я голодный как волк.
За ужином он был не в духе, жаловался на начальника, на пробки. Павлик ковырялся в тарелке, уткнувшись в телефон. Обычный семейный вечер. Но для Ольги всё было другим. Она смотрела на мужа, на его тяжёлый подбородок, на привычку громко хлебать суп, и впервые за долгие годы видела не защитника, а тюремщика. Она смотрела на сына и с горечью понимала, что он растёт точной копией отца — такой же эгоистичный, требовательный, уверенный, что мир вращается вокруг него.
На следующий день она поехала по адресу, указанному в письме. Сказала Игорю, что нужно в поликлинику, к терапевту. Он долго расспрашивал, что у неё болит, почему она не сказала раньше, но в итоге отпустил, велев вернуться строго к двум, чтобы успеть приготовить обед.
Дом оказался именно таким, как она и представляла — старая «сталинка» с высоким потолком и лепниной на фасаде, тихий зелёный двор. Квартира тёти Нины была на третьем этаже. Ольга долго стояла перед дверью, обитой коричневым дерматином, не решаясь позвонить нотариусу, чтобы договориться о просмотре. Она просто стояла и смотрела на эту дверь, за которой была её, Ольги, территория. Территория свободы.
Именно в этот момент её и застала соседка, любопытная старушка в цветастом халате.
— Вы к кому, милая? — спросила она, щурясь. — К Нине, что ли? Так её уж нет, померла.
— Я… я её племянница, — нашлась Ольга. — Вот, приехала…
— А-а-а, племянница! — обрадовалась старушка. — А мы уж думали, квартира государству отойдёт. Нина-то говорила, что у неё есть кто-то, да мы её сто лет не видели. Хорошая была женщина, тихая. Вы вступать в наследство будете? Правильно, нечего добру пропадать. Квартирка хорошая, тёплая. Только ремонта требует, конечно.
Они разговорились. Соседка, баба Маша, с удовольствием выложила всё, что знала о тёте Нине, о других жильцах, о проблемах с трубами в подвале. И среди этого потока бытовой информации Ольга вдруг услышала то, что заставило её похолодеть.
— А племянник её, Серёжка, приходил тут. Двоюродный, что ли. После похорон. Дверь пытался вскрыть, скандалил. Говорил, что Нина ему квартиру обещала. Мы полицию вызывали. Еле уняли его. Он такой, непутёвый, пьющий. Вы с ним поосторожнее.
Серёжка. Ольга смутно помнила его — сын ещё одной двоюродной сестры её матери. Они виделись в детстве. Он всегда был задирой и хулиганом. Значит, есть ещё один претендент. И, судя по всему, настроен он решительно.
Эта новость выбила её из колеи. Она-то думала, что всё просто. А теперь… теперь на горизонте маячила борьба. Борьба, к которой она была совершенно не готова.
Вернувшись домой, она наткнулась на Игоря. Он был мрачнее тучи.
— Где ты была? — прорычал он вместо приветствия. — Время половина третьего! Я звонил в поликлинику, в регистратуре сказали, что Волкова Ольга Петровна сегодня к ним не обращалась.
Ольга замерла в прихожей. Ложь, такая простая и невинная, была раскрыта.
— Я… я была в другом месте, — пролепетала она, не зная, что придумать.
— В каком ещё «другом месте»? — он надвигался на неё, и Ольга инстинктивно вжалась в стену. — Ты мне врёшь! Я двадцать лет с тобой живу и вижу, когда ты врёшь! У тебя кто-то появился? Решила хвостом крутить на старости лет?
Его лицо исказилось от ярости. Обвинение было настолько диким, настолько несправедливым, что Ольга на миг потеряла дар речи. Она, которая не выходила из дома без его разрешения, которая забыла, как выглядят её подруги…
— Ты с ума сошёл? — вырвалось у неё.
— Я с ума сошёл?! — заорал он. — Это ты у меня спроси! Я тебе доверяю, а ты за моей спиной… Куда ты ездила? Говори!
И в этот момент в прихожую вышла Тамара Павловна. Она приехала, как обычно, без предупреждения, открыв дверь своим ключом.
— Что здесь за крики? «На весь подъезд слышно!» —властно произнесла она. — Игорь, что случилось? Оля, почему ты мужа доводишь? У него сердце больное!
Игорь тут же переключился на мать, выкладывая ей свою версию событий: как он поймал жену на лжи, как она, видимо, завела себе любовника. Тамара Павловна слушала, поджав губы, и её взгляд, холодный и оценивающий, буравил Ольгу.
— Так и знала, — вынесла она вердикт. — Я всегда говорила Игорю, что нельзя тебе столько воли давать. Распустилась. В подоле принесёшь — куда мы тебя денем? С позором-то!
— Мама, да какой подол, о чём ты, — поморщился Игорь, но было видно, что слова матери легли на благодатную почву.
— Где была, я спрашиваю? — он снова повернулся к Ольге.
Она поняла, что отступать некуда. Они загнали её в угол, как зверя. И страх вдруг сменился холодной, звенящей злостью.
— У нотариуса я была, — отчётливо сказала она, выпрямляясь. — И в поликлинику я не ходила, потому что ездила смотреть квартиру.
В прихожей повисла тишина. Игорь и Тамара Павловна переглянулись.
— Какую ещё квартиру? — первой нашлась свекровь. — Что ты выдумываешь?
— Не выдумываю. Мне в наследство квартира досталась. От тёти.
Она с вызовом посмотрела на них. Она ожидала удивления, вопросов, может быть, даже сочувствия. Но увидела совсем другое.
На лице Игоря промелькнуло недоверие, а затем — жадный, хищный блеск. Тамара Павловна же смотрела на неё с откровенной враждебностью, будто Ольга не получила наследство, а украла что-то у них.
— Квартира? — переспросил Игорь, и его тон резко изменился. Он стал вкрадчивым, почти ласковым. — Оленька, что же ты сразу не сказала? Мы же семья! Это же такая радость!
Он попытался обнять её, но Ольга отстранилась. Фальшь в его голосе была почти осязаемой.
— А что за тётя? — тут же встряла Тамара Павловна. — Почему мы о ней ничего не слышали? Большая квартира? Где?
Ольга молча достала из сумки письмо от нотариуса и протянула мужу. Он быстро пробежал глазами по тексту, и его лицо расплылось в довольной улыбке.
— Однокомнатная… Ну, тоже неплохо. Деньги на дороге не валяются. Продадим — тысяч пять-шесть миллионов выручим. Как раз мне на новый внедорожник хватит, и на даче веранду достроим. Молодец, Олька! Вот так сюрприз!
— Погоди, Игорь, — остановила его мать. — Продавать… А может, лучше сдавать? Лишняя копейка в семью. Будем Павлику на институт откладывать.
Они уже всё решили. Они делили её квартиру, её наследство, её внезапно свалившуюся на голову свободу. Они говорили о ней так, как будто её самой здесь не было.
— Это моя квартира, — тихо, но твёрдо сказала Ольга.
Они оба посмотрели на неё с удивлением, как на неодушевлённый предмет, который вдруг заговорил.
— Ну, твоя, — снисходительно усмехнулся Игорь. — А мы что, чужие тебе? Всё в семью, Оленька, всё в семью. Ты же у меня умница, понимаешь.
— Я не хочу её продавать. И сдавать не хочу, — голос Ольги креп.
— Это ещё почему? — нахмурилась Тамара Павловна. — Что за глупости? Деньги лишними бывают? Ты в своём уме?
— В своём. Я просто хочу, чтобы она была. Моя.
— «Моя, моя», — передразнил её Игорь. — Что за эгоизм? Мы двадцать лет вместе, у нас всё общее! Или ты уже не считаешь себя частью семьи? Может, ты к своему любовнику туда переехать собралась?
Старое обвинение, брошенное пять минут назад, снова всплыло, но теперь уже как удобный инструмент для манипуляции.
— У меня нет никакого любовника! — крикнула Ольга. — Перестаньте меня оскорблять! Я просто… я просто хочу иметь что-то своё!
— У тебя есть семья! — отрезала Тамара Павловна. — Муж, сын. Этого мало? Захотелось ей своего! А о сыне ты подумала? Ему скоро восемнадцать, ему будущее обеспечивать надо! А ты — «моё, моё»! Бессовестная!
Они давили на неё с двух сторон, используя привычные рычаги — чувство вины, долг перед семьёй, обвинения в эгоизме. И Ольга почти сдалась. Почти. Но что-то внутри, какой-то новый, доселе незнакомый стержень, не давал ей сломаться.
— Кроме того, — сказала она, вспомнив разговор с соседкой, — там, возможно, есть и другие наследники.
— Какие ещё наследники? — встрепенулся Игорь. — В завещании же написано — ты единственная!
— Есть двоюродный племянник, Сергей. Соседка сказала, он уже приходил, пытался вскрыть дверь. Говорит, что тётя ему квартиру обещала.
Эта новость им явно не понравилась.
— Алкаш какой-нибудь? — брезгливо спросила Тамара Павловна.
— Не знаю. Говорят, пьющий.
— Ну вот, — подвёл итог Игорь. — Тем более надо быстрее вступать в права и продавать, пока этот алкаш не подсуетился и не начал по судам таскать. Завтра же едем к нотариусу, подаём заявление. И не спорь. Я лучше знаю, как надо.
Он сказал это своим обычным тоном, не терпящим возражений. Тоном, которым он двадцать лет отдавал ей приказы. Но в этот раз что-то пошло не так. Ольга молчала, но её молчание было не знаком согласия, а знаком сопротивления. Внутри неё росло холодное, твёрдое решение. Они не получат эту квартиру. Ни он, ни его мать, ни этот внезапно появившийся Сергей. Эта квартира — её шанс. Шанс на другую жизнь. И она его не упустит.
Ночью она не спала. Лежала рядом с громко храпевшим Игорем и думала. Мысли, которые она гнала от себя годами, теперь лезли в голову с неотвратимой ясностью. Она вспоминала свою молодость — весёлую, лёгкую, полную надежд. Куда всё это делось? Как она позволила превратить себя в бессловесную домашнюю прислугу? Она вспоминала свою сестру Веру, которая живёт в другом городе. Они почти не общались. Игорь не одобрял. Вера была «слишком независимая», «разведёнка с прицепом», «плохой пример». Сейчас Ольга думала о ней с тоской. Только Вера могла бы её понять.
Она тихо встала, чтобы не разбудить Игоря, и прошла на кухню. Налила стакан воды. В окне отражалось её лицо — уставшее, с потухшими глазами и морщинками в уголках губ. Ей было всего сорок два, а она выглядела на десять лет старше. «Кто ты?» — спросила она у своего отражения. И не нашла ответа.
На следующий день Игорь с самого утра начал её торопить.
— Давай быстрее, Оля, чего копаешься? Опоздаем к нотариусу!
— Я не поеду, — тихо сказала она.
— Что? — он не поверил своим ушам.
— Я не поеду. Я сама схожу, когда мне будет удобно.
— Ты что себе позволяешь? — он начал закипать. — Я сказал — поедем вместе!
— А я сказала — нет, — Ольга удивилась собственному спокойствию. — Это моё наследство, Игорь. И я буду сама им заниматься.
Он смотрел на неё несколько секунд, потом его лицо побагровело.
— Ах ты… Ах ты, дрянь! — прошипел он. — Ты, значит, вот как? Решила меня за нос водить? Думаешь, я не понимаю, к чему ты клонишь? Хочешь втихаря квартирку оформить и свалить? Не выйдет! По закону, всё, что нажито в браке — общее!
— Наследство не является совместно нажитым имуществом, — отчётливо произнесла Ольга. Эту фразу она ночью нашла в интернете, когда искала информацию. Она прозвучала для неё как заклинание.
Игорь опешил. Он не ожидал от неё такой осведомлённости.
— Это мы ещё посмотрим! — рявкнул он. — Ты у меня попляшешь! Я тебе устрою сладкую жизнь!
Он ушёл, хлопнув дверью так, что зазвенела посуда в шкафу. Ольга осталась одна. Она не чувствовала ни страха, ни облегчения. Только пустоту и странную, холодную решимость. Она подошла к телефону. Пальцы сами нашли в памяти номер, который она не набирала уже много лет. Номер сестры.
Гудки шли долго. Ольга уже хотела положить трубку, когда на том конце провода раздался сонный, но такой родной голос Веры:
— Алло?
— Вер, это я, Оля, — сказала она, и её голос предательски дрогнул.
— Олька? Привет! Что-то случилось? У тебя голос такой…
И тут Ольгу прорвало. Сквозь слёзы, захлёбываясь словами, она рассказала всё: про двадцатилетнее рабство, про унижения, про письмо, про квартиру, про вчерашний скандал. Вера молча слушала, лишь изредка вставляя: «Тише, тише, успокойся».
Когда Ольга закончила, Вера помолчала секунду, а потом твёрдо сказала:
— Собирай вещи. Самые необходимые. И приезжай ко мне. Прямо сейчас. Билет я тебе куплю онлайн, через час скину на ватсап.
— Но… как же Игорь? Павлик?
— О них подумаешь потом. Сейчас подумай о себе. Оля, ты слышишь меня? Ты имеешь право жить своей жизнью. Просто приезжай. Мы со всем разберёмся.
В голосе сестры была такая уверенность, такая сила, что Ольга поверила ей. Она повесила трубку, вытерла слёзы и пошла в спальню. Открыла шкаф и достала дорожную сумку, которую они использовали для поездок на дачу. Борьба только начиналась, она это понимала. Впереди были суды, скандалы, раздел имущества. Но впервые за двадцать лет она чувствовала не страх, а надежду. Надежду на то, что за дверью этой квартиры её ждёт не Игорь с очередным упрёком, а новая, её собственная жизнь. И первый шаг к этой жизни она делала прямо сейчас.