Полтора десятилетия назад в Москве произошло одно из самых значимых событий постсоветской политической истории: 28 сентября 2010 года занимавший тогда пост главы государства Дмитрий Медведев отправил в отставку мэра Юрия Лужкова с резкой и редкой формулировкой «в связи с утратой доверия президента». Сегодня кажется, что это было будто в прошлой жизни.
Давайте вспомним, что представляла собой Москва в 2000-е. Ежедневные пробки. Неизбывные ларьки и торговые палатки. Кажущиеся сегодня кислотными желто-зеленые бордюры и еще более пестрая реклама на улицах. Очаги напряженности вокруг точечных застроек и разгорающийся конфликт из-за строительства автодороги через Химкинский лес, который стал репетицией большой протестной волны 2011–2012 годов. Наконец, коррупционные скандалы и влияние жены тогдашнего мэра, одной из самых богатых бизнесвумен России Елены Батуриной, о чем вовсю говорили не в оппозиционных СМИ, а по центральному телевидению. Знаменитое «казалось бы, при чем тут Лужков» от Сергея Доренко было цветочками времен миллениума. Ягодки поспели к осени 2010 года, когда город окутала мгла от горящих торфяников.
В 2017 году в своей автобиографической книге «Москва и жизнь» Юрий Лужков писал, что намеревался уйти в отставку еще весной 2010-го: «Что пора уходить, мне ясно дали понять, когда накануне 9 Мая, Дня Победы, в 2010 году по телевидению показали колоннаду Большого театра, увешанную портретами Сталина. Та компьютерная картинка Сталина с Большим театром стала в один ряд с картинкой Петра с ногами Колумба. Провокация накануне Дня Победы — на совести телевидения и политических разводчиков. Они хорошо знали: никакого подобного решения правительства Москвы о портретах Сталина на Большом театре нет и быть не может. <… > Чем вызвал я недовольство президента Медведева? Тем, что публично вопреки ему заявил: глав регионов должен выбирать народ, а не депутаты местных собраний. После чего Медведев посоветовал несогласным с ним подавать в отставку. Что я и сделал. Но он тогда ее не принял».
Далее, судя по всему, в конце лета и начале осени 2010-го, по версии Юрия Лужкова, события развивались следующим образом: «Последняя капля ненависти, которая вылилась в мое “отрешение” от власти, связана с историей Ленинградки за пределами Москвы, не связанной с решениями российского правительства. В “Российской газете” по просьбе редакции я написал в статье [от 5 сентября 2010 года], что можно спорить и дальше протестовать защитникам Химкинского леса, но мой подход состоит в том, что проложенный магистральный путь нужно завершать (фактически Лужков раскритиковал решение Медведева об остановке строительства автотрассы через Химкинский лес и о проведении дополнительных консультаций. — “Москвич Mag”). Химкинский лес не следовало рубить, а дорогу вводить в город где-то у Новой Риги, там больше пространства, меньше лесов. Но раз дорогу государство спроектировало, построило, и если Химкинский лес вырублен на 80% и путь проложен, то останавливать работу, платить невероятные штрафы фирмам за понесенные убытки не стоит. Меня вызывали в Администрацию президента и не скрыли, что готовится указ “по недоверию”, предлагали подать заявление об уходе по собственному желанию. И тогда “уйду по-хорошему”. Дали время подумать и, чтобы быстрее соображал, по центральным каналам показали фальшивки, документальные телефильмы “Дело в кепке” и “Москва, которую мы потеряли”».
Его отставке предшествовал самый настоящий экологический армагеддон. Из-за аномально жаркого и сухого лета 2010 года в Московской и соседних областях загорелись леса и торфяники. Дым от них и запах гари к началу третьей декады июля стал окутывать сначала южные и юго-восточные районы, а к августу — всю Москву. Город стал задыхаться от смога, а главный санитарный врач России Евгений Онищенко, по сути, посоветовал москвичам спасаться бегством: «По возможности нужно сделать перерыв в работе, взять отгулы или уйти в отпуск. У кого есть возможность, нужно покинуть Москву, уехать даже в ближайшее Подмосковье, но не в те районы, где идет сильное горение».
Но по иронии судьбы в тот непростой момент город покинул его руководитель: 2 августа 2010-го Юрий Лужков уехал в отпуск, откуда ему пришлось возвращаться через шесть дней. Но уже 18-го числа, как только смог над Москвой более или менее рассеялся, он снова улетел в Австрию, где собирался в кругу семьи отметить свой 74-й день рождения. А через два дня после возвращения в Москву, 28 сентября, Дмитрий Медведев издал указ об отставке Лужкова. Зубодробительная формулировка «в связи с утратой доверия президента» применительно к руководителям субъектов РФ до этого случая использовалась только трижды.
Юрий Лужков избежал серьезных приключений после отставки, хотя в декабре 2010 года, уже после утверждения нового мэра Москвы — экс-главы Администрации президента и бывшего руководителя аппарата правительства РФ Сергея Собянина, Медведев недвусмысленно намекал на возможные проблемы прежнего градоначальника: «Мы Москву все знаем и любим. В этом городе колоссальное количество проблем. Коррупция — невиданные масштабы, пробки на дорогах, транспортный коллапс, и не только из-за того, что президент или премьер на машине проехали. Бездумно натыкали зданий. Неблагоприятная конкурентная среда: все подряды и тендеры кто выигрывал до последнего времени? Знаю, как такие решения принимались, всему этому надо положить конец».
В итоге транзит столичной власти прошел относительно мягко. Лужков пересел в кресло декана факультета управления крупными городами Международного университета в Москве, который возглавлял его предшественник на посту руководителя столицы Гавриил Попов. Отстраненный за утрату доверия президента экс-мэр оставался системным человеком, к которому не было особых вопросов. А в 2016 году, уже под занавес жизни (Лужков умер в 2019-м), Владимир Путин наградил его орденом «За заслуги перед Отечеством».
Спустя 15 лет важно понять, кем был «человек в кепке» для Москвы и что значит его отставка, ставшая водоразделом эпох в жизни города. Политолог и главный редактор портала Forum.msk Анатолий Баранов в беседе с «Москвич Mag» вспоминает, что Юрий Лужков на момент его назначения мэром в 1992 году был представителем так называемой новой номенклатуры, хозяйственником: «На тот момент он уже успел поруководить заводом, был лауреатом Госпремии, кавалером ордена Ленина. По статусу был зампредом Мосгорисполкома, руководил Мосгорагропромом — это все овощные базы столицы и прилагаемая к ним логистика, солидное хозяйство. Когда его спросили на утверждении перед Моссоветом, на чьей он стороне, ответил: “На защите овощей!” Естественно, все менялось, и из доступного хозяйственника (у меня, например, был его домашний телефон, звонил пару раз, разговаривал с его мамой Анной Ивановной, это был самый простой путь для встречи, через маму) он превратился в настоящего диктатора, такого царька. Судился со всеми, со мной тоже, но проиграл, кстати».
Отставка Лужкова, по мнению Анатолия Баранова, «значила только одно — пришла другая номенклатура»: «Лужков ведь был первым в истории москвичом в кресле градоначальника. [После его отставки] политика в Москве закончилась. Осталось только региональное управление. Мосгордума и при Лужкове была не сильно самостоятельной, но могла иметь свое мнение. Буквально недавно встречался с Владимиром Платоновым, тогда почти бессменным председателем МГД, он тоже напомнил, что бывали случаи, когда законопроекты Лужкова не проходили через городской парламент. Сейчас это даже представить себе трудно».
Отставка Юрия Лужкова и назначение Сергея Собянина — поворотный момент в российской политике, потому что эра бывшего главы города ознаменовала завершение эпохи губернаторов-тяжеловесов, отмечает в беседе с «Москвич Mag» директор Центра развития региональной политики Илья Гращенков: «К 2000 году Лужков подошел с собственной партией “Отечество — Вся Россия”, в которой собрал ресурсных глав субъектов, таких как Муртаза Рахимов из Башкортостана, Минтимер Шаймиев из Татарстана, Эдуард Россель из Свердловской области и многих других. Губернаторы-тяжеловесы пытались противопоставить федеральной России Россию региональную, и лужковская партия какое-то время превалировала над “Единством”. Только ко второму сроку Путина [единороссам] удалось достигнуть некоего паритета с Лужковым как лидером своей группы. К 2010 году Лужков уже не заботился о собственной электоральной поддержке. Прежний мэр Москвы был звездой публичной политики, представал перед общественностью с метлой или кружкой пива. А Лужков конца 2000-х — это закрытый человек, который не ориентировался на горожан и прежде всего конкурировал с Борисом Громовым как губернатором Подмосковья, которое Москва тогда хотела подчинить себе. С тех пор нам атавизмом досталась двойная смена губернаторов — когда сменили Лужкова, сменили и Громова, а на их место пришли Собянин и сначала Сергей Шойгу, а затем Андрей Воробьев. Новые главы Москвы и Подмосковья сначала зарекались от конфликтов, но через какое-то время два субъекта перешли к очередной фазе конкуренции за дороги, ресурсы и так далее. В каком-то смысле Юрий Лужков променял претензию на формат организации государства по принципу сильных регионов на конкурирование исключительно в собственной нише, но изложив основы “новой Московии” — государства в государстве, которое досталось Собянину».
Вспоминая противоречия Медведева и Лужкова в конце 2000-х, Илья Гращенков отметил, что бывший президент к мэру Москвы «относился плохо, потому что сам не чувствовал себя тяжеловесом при тяжеловесе-премьере Путине».
«Замена старых губернаторов Лужкова и Громова на молодых технократов, — продолжает Гращенков, — начала вызревать еще в начале медведевского президентского срока. Но окончательно оформиться она смогла только после возвращения прямых выборов губернаторов в конце 2012 года, когда после протестов на Болотной площади было решено либерализовать электоральное поле и дать людям возможность больше выбирать. Но власть сама воспользовалась этой возможностью. [При позднем Лужкове] многим не нравилось, как убирают и благоустраивают Москву, как проявляется волюнтаризм по насаждению памятников и так далее. В каком-то смысле приход Собянина воспринимался как либерализация Москвы. И полагаю, что Кремль поставил ему задачу — превратить Москву из крупного, но простого города в лучший город Земли, где не столько хорошо жить местным жителям, сколько должна быть жизнь совершенно иного типа. В этом крылся дальнейший конфликт между коренными москвичами и теми, кто покупал квартиры уже в собянинской Москве. Коренные москвичи привыкли к Москве-городу, а новые москвичи — к Москве как месту обособленной столичной жизни. Но, с другой стороны, Москва при Собянине стала витриной и неким пилотным образцом России будущего».
Смена руководства Москвы стала не только перелопачиванием политической парадигмы, но и отразилась на экономике и инфраструктуре города. Руководитель центра урбанистики при экономическом факультете МГУ имени Ломоносова, в 2011–2015 годах глава департамента культуры Москвы Сергей Капков в разговоре с «Москвич Mag» напомнил, в чем было различие условных «модели Лужкова» и «модели Собянина».
«Юрий Лужков как первый эксплуатант постсоветской Москвы сделал две важные вещи — накормил город и сделал его светлым, — напоминает Капков. — Мало кто уже помнит, что Москва была очень темной, неосвещенной. Также качество уборки снега сильно изменилось: Юрий Михайлович, по сути, эту систему создал, ведь у нас раньше снег не вывозили, как сейчас в Санкт-Петербурге. А Сергей Собянин уже смотрит на Москву через жителей, рядовых москвичей. Базовые вещи, которые он изменил — это отношение к общественному транспорту, общественным пространствам и районам массового проживания людей. [Современная] Москва ярко отличается от времен Лужкова. Если, например, брать строительный комплекс города, то сейчас он максимально открыт и работает по понятным правилам и принципам рынка. На московский рынок поэтому сейчас выходят даже региональные девелоперы, так понятны эти правила. Сергей Собянин открыл Москву и для всех участников рынка, от строителей до банков. Экономика за 15 лет изменилась. С того момента, как из [московской юрисдикции] ушли крупные налогоплательщики, такие как “Газпром” [который сменил регистрацию на Петербург], в Москве появились национальные цифровые компании — Яндекс, “Сбер”, Т-Банк и другие. Это тоже очень крупные налогоплательщики, мегакомпании, и Москва стала центром мировых цифровых технологий. Любой город-миллионник сейчас живет по тем сервисам, которые опробованы и созданы у нас, начиная с доставки и заканчивая цифровой коммерцией, а также всем, что связано с МФЦ и программами электронной школы, цифровой медицины, цифрового горожанина».
Как отмечает в беседе с «Москвич Mag» генеральный директор фонда «Институт экономики города», завкафедрой экономики города и муниципального управления НИУ ВШЭ, профессор Высшей школы урбанистики Александр Пузанов, изменения в городе зависят не только от кадровых перестановок, но в первую очередь от изменений макроэкономических условий, бюджетных возможностей и других факторов: «При Лужкове экономическая модель 1990-х существенно отличалась от экономической модели первой и второй половины 2000-х. При Собянине экономическая политика первых пяти лет была сфокусирована на преодолении инфраструктурных ограничений и градостроительном развитии, а затем в фокус экономической политики вошли научно-технологическое развитие и активная промышленная политика. В арсенале последней — расширяющийся набор инструментов поддержки (от особой экономической зоны “Технополис Москва” до внедрения системы офсетных контрактов). При Лужкове экономика Москвы во многом основывалась на трансформации ресурсных потоков, формируемых в других регионах России: достаточно сказать, что совокупная доля торговли и операций с недвижимостью формировали в начале 2010-х более 53% валовой добавленной стоимости (ВДС) в экономике Москвы. В 2023 году эти два сектора формировали уже менее трети ВДС. Соответственно, в период после 2010-го, особенно после 2015 года, опережающими темпами росли сектора экономики, определяющие инвестиционную активность в городе (доля сектора “строительство” в ВДС увеличилась с 3,9% в 2012 году до 5,3% в 2023-м), а также развитие высокотехнологичных отраслей. Например, деятельность в области информации и связи увеличилась с 6,3% в 2016 году до 10,9% в 2023 году. Также существенно вырос вклад финансовой и страховой, профессиональной, научной и технической деятельности».
Также Александр Пузанов добавил, что при Лужкове в стране начались «процессы деиндустриализации», которые продолжались при Собянине. К 2016 году доля обрабатывающей промышленности в ВДС составила только 10,5%, а затем начался тренд умной реиндустриализации с «опережающим развитием высокотехнологичных подотраслей обрабатывающей промышленности». В итоге доля обрабатывающей промышленности в последние годы находится в диапазоне 12–16%, отметил ученый.
«Нередко можно встретить суждение, что при Лужкове малый бизнес чувствовал себя лучше и играл более активную роль в экономике. Статистика показывает несколько иную картину: действительно, с 2010 по 2019 год доля малого и среднего предпринимательства в валовом региональном продукте снизилась с 25% до 22%, но уже к 2023 году увеличилась до 27,5%, превысив “позднелужковские” показатели. Но это во многом другой малый бизнес. До 2010 года он имел выраженную торгово-палаточную окраску, и в этой части при Собянине с ним обошлись достаточно жестко, что до сих пор является предметом дискуссий. Но в настоящее время облик малого бизнеса во многом определяет высокотехнологичный и инновационный бизнес», — резюмировал Александр Пузанов.
Сказать, что за последние 15 лет сильно изменился архитектурный облик города, значит не сказать ничего. Руководитель образовательного проекта «Глазами инженера», искусствовед и историк архитектуры Айрат Багаутдинов в беседе с «Москвич Mag» напомнил, какое значение имеет для города так называемая лужковская архитектура: «Про время Лужкова, как про любую эпоху, можно сказать, что были тогда и хорошие произведения архитектуры, средние и слабые. Архитектура тогда была очень разная, но господствовали в ней два направления. Первое, наиболее распространенное — это эклектика, смешивание в рамках одного проекта элементов разных исторических стилей. Ее и называют лужковской архитектурой. Это когда на зданиях появляются какие-то башенки, декор с колоннами и наличниками и прочее. На мой взгляд, такая архитектура редко становилась ценной; это было простое декорирование, чтобы создать презентабельное здание, но какой-то мысли там особо не было. Также [при Лужкове] архитекторы работали в духе постмодернизма. Например, какой-нибудь торговый центр “Наутилус”. Я склонен видеть в нем серьезную задумку: он очень активно вторгается в Лубянскую площадь и как бы спорит со своим окружением — штаб-квартирой ФСБ и другими зданиями вокруг. Эта постройка яркая, крикливая, но крикливость именно там и была нужна. Хороших постмодернистских проектов довольно много. Это и дом “Патриарх” на углу Малой Бронной улицы и Ермолаевского переулка, и дом-яйцо на улице Машкова. Тут происходит работа с разными образами мировой архитектуры и искусства, например образом Вавилонской башни в доме “Патриарх” и образом яйца Фаберже и русского модерна, воплощенного в игровой форме в случае с домом-яйцом. Еще примечательным направлением архитектуры при Лужкове был неоклассицизм. Это яркие работы Михаила Филиппова, Михаила Белова, Дмитрия Бархина. Здесь хочется отметить Помпейский дом в Филипповском переулке или Римский дом во 2-м Казачьем переулке.
Те или иные архитектурные стили — это примета времени, как хрущевская архитектура была приметой второй половины 1950-х и начала 1960-х, брежневская архитектура тоже примета своего времени и так далее. Так устроено искусство, которое выражает свое время необязательно в лучших образцах, причем как в архитектуре, так и в кино, литературе и так далее. Если бы Сергей Собянин управлял Москвой в 1990-е и 2000-е, архитектура была бы точно такой же, как и при Юрии Лужкове. Словосочетание “лужковская архитектура” маркирует период, когда городом руководил определенный человек, но не особенности мэра, хотя Юрий Михайлович был выразителем своей эпохи, которая говорила через него точно так же, как она говорила в то же время через мэров других российских городов».
По мнению Багаутдинова, восприятие лужковской архитектуры как чего-то некрасивого связано с тем, что «современникам всегда очень сложно смириться с тем, что делается при них»: «Это никакая не особенность 1990-х и 2000-х. Можно вспомнить, что писали об архитектуре модерна в начале XX века. Я на своих лекциях показываю цитаты про модерн и спрашиваю: “Угадайте, про какую эпоху это говорится?” И люди зачастую говорят: “О, да это, наверное, про лужковскую эпоху!” Ведь даже слова, которыми характеризовали модерн 120 лет назад, ровно те же самые, которыми критиковали и продолжают критиковать архитектуру 1990-х и 2000-х. Эти эмоции совершенно нормальные, в них нет ничего страшного — во все эпохи большая часть современников ненавидела то, что делается при них. Но проходит время, и то, что современники считали уродливым и ужасным, потомки воспринимают как что-то хорошее. Поэтому я уверен, что лет через сто, двести или триста и лужковскую архитектуру, и собянинскую люди будут воспринимать иначе. Но до того времени доживет немногое, как и до нас из прошлых эпох дошло немного, скажем, из петровской эпохи. Время производит своеобразный отсев, оставляя самое ценное и важное».
Уже во времена Собянина господствующим направлением в архитектуре стал неомодернизм, отмечает собеседник «Москвич Mag». В 2010-е произошел некоторый откат к 1960-м и 1970-м: в большинстве своем в городе появляются лаконичные и геометричные здания с большим количеством стекла, бетона и стали, без использования исторических отсылок. Но при этом по инерции продолжили появляться неоклассические и эклектичные здания, поскольку «из архитектуры никогда ничего не исчезает».
«Лужковская эклектика — это продолжение той эклектики, которая существует с середины XIX века, — считает Багаутдинов. — Лужковский неоклассицизм — продолжение того неоклассицизма, который возник в начале XX века в Российской империи, далее прошел через советский период и дошел до 1990-х и 2000-х. Но я не думаю, что [в появлении нынешних архитектурных трендов] есть специальная заслуга Сергея Семеновича. Просто так устроена человеческая цивилизация: нас постоянно болтает как минимум между двух полюсов — большим лаконизмом и простотой и большей декоративностью и вычурностью. Так получилось, что время Лужкова пришлось на очередное усиление интереса к декоративности и вычурности, точнее, этот вектор начался еще в 1980-е и продолжился в последующие годы. Так происходит во всем мире, и это не связано со спецификой Москвы или России. Неомодернистский тренд превалирует сейчас во всем мире, он просто пришелся на время Собянина».
Говоря о градостроительстве и урбанистике, Багаутдинов также отметил, что фокус на благоустройстве среды сейчас «в значительной степени характерен для всего глобального Запада», а не только для Москвы. Раньше этого тренда не было ни у нас, ни в Европе. Теперь же, несмотря на международные конфликты и попытки отгородиться от мира, глобализация стандартов жизни подтачивает искусственные стены и занавесы. И Москва, перенимая новые веяния, распространяет их на другие города и регионы страны.
Еще одна тенденция, которая сильно изменила Москву после Лужкова, это комплексное развитие территорий: «Мы мыслим уже не точечной застройкой, а крупными городскими пространствами, иногда размером с целый район, как это случилось на “ЗИЛ-Юг” или с “Южным портом”, “Северным портом” и прочими проектами. Это важный тренд последних десяти лет, до этого было совершенно иначе. Наверное, это во многом специфический, именно московский тренд, хотя в мире он тоже есть и был. В СССР он тоже существовал, когда застраивались огромные территории типа Ясенево. Но при этом конкретно в Москве это ушло в небытие из-за кризиса 1990-х и 2000-х. А сейчас, когда мы накопили ресурсы, снова вернулись к масштабному комплексному мышлению».
Эту же тенденцию подмечает и Сергей Капков: «Москва по уровню развития культуры, науки, инфраструктуры и многого другого находится в конкуренции с Гонконгом, Стамбулом, Сингапуром, Лондоном и другими мегаполисами мира. Новая скоростная трасса и высокоскоростная железная дорога до Санкт-Петербурга, расширение МЦК, которое дойдет до Калуги, Коломны и других городов… Собянин по факту создает Московскую агломерацию, большой научный, медицинский, цифровой и культурный хаб. Но и вызовы [у Москвы] такие же: миграция, старение населения, поддержание и развитие инфраструктуры. Любой город — это сообщество разных, и Москва максимально разнонаправленная по интересам жителей. И Собянин, занимаясь новой московской эстетикой с общественным транспортом, дизайном города, общественными пространствами и общественными праздниками, создал новый город. Масштабы [достигнутых за последние 15 лет] результатов весьма разные: мы прошли эволюцию от лужковской Москвы до Московской агломерации, в которую войдет не только Подмосковье, но и другие соседние регионы».
Текст: Антон Морван
