– Ну и буря! – Анна Ивановна с кряхтением прикрыла тяжёлую дверь. – Прямо не свекровь бывшая, а ураган «Ирина». Прошлась, всё вверх дном перевернула и умчалась.
Она подошла к Кате и обняла её за плечи.
– Ты не реви, внучка. Слёзы – вода, они утекут. А правда останется. Правильно ты сделала, что не поддалась. Гордость – она не в кошельке, она в хребте. Если один раз прогнёшься, так и будешь всю жизнь ползать.
Катя уткнулась в плечо бабушки, вдыхая знакомый запах сухих трав и чего-то печёного. Слёзы уже высохли, осталась только звенящая пустота и гулкая усталость. Ультиматум матери, полный презрения взгляд, которым она одарила Сергея, беспомощность отца – всё это смешалось в горький клубок.
Сергей всё ещё стоял рядом, молча переминаясь с ноги на ногу. Он чувствовал себя неловко, понимая, что стал невольной причиной семейной драмы.
– Анна Ивановна, Катя… Может, я пойду? – нерешительно проговорил он. – Неудобно как-то.
– Куда это ты собрался? – строго зыркнула на него бабушка. – А ну, оба в дом! Сейчас самовар поставлю, чай с малиновым вареньем пить будем. Нервы успокаивать. Ты, Серёга, мужик, так что будь добр, поддержи девку. Ей сейчас ой как нелегко.
Они сидели на кухне, за тем же столом, где Катя всего месяц назад рассказывала о своём побеге. Горячий, ароматный чай согревал изнутри. Мурзик, почуяв мирное настроение, запрыгнул Кате на колени и громко замурчал, тычась мокрым носом в её ладонь.
– Спасибо тебе, – тихо сказала Катя, глядя на Сергея.
– За что? – удивился он.
– За то, что не ушёл. И за то, что дал мне самой решать.
Он невесело усмехнулся.
– А кто за тебя решать-то должен? Жизнь твоя. Я, конечно, понимаю твоих родителей. Наверное. Они тебе лучшей доли хотят. В их понимании, конечно. Только вот что для одного «лучше», для другого – каторга.
– Ты не «тракторист», – с горечью сказала Катя, вспомнив ядовитые слова матери. – Ты… ты самый лучший.
Сергей смущённо кашлянул и отвёл взгляд.
– Ладно, брось. Чего теперь говорить. Главное – ты свой выбор сделала. А раз так, значит, надо жить дальше. Работы у нас – непочатый край. Скоро сенокос. А там и картошку копать.
Его слова, простые и приземлённые, подействовали на Катю лучше любого успокоительного. Да, надо жить дальше. Надо работать. Доказывать – не родителям, а самой себе, – что она сделала правильный выбор.
Лето катилось дальше, жаркое, наполненное трудом и новыми открытиями. Катя с головой окунулась в деревенскую жизнь. Она больше не была гостьей, «столичной штучкой». Она стала своей. Научилась управляться с мотоблоком, отличать гриб-белянку от ложной поганки, солить огурцы по бабушкиному рецепту так, чтобы они хрустели.
Анна Ивановна делилась с ней премудростями.
– Вот смотри, внучка, крапива. Для городского – сорняк, а для нас – и щи сварить, и волосы укрепить, и удобрение для огурцов отменное. Зальёшь её водой, дашь постоять недельку – вонища, конечно, знатная, зато огурцы потом как на дрожжах растут. В природе, Катюша, ничего лишнего нет. Всё с умом сделано.
Их вечера с Сергеем стали ещё дороже и теплее. После тяжёлого дня они сидели на брёвнах у реки и строили планы. Сергей мечтал расширить хозяйство: купить ещё одну корову, завести пчёл, построить новую, просторную баню.
– А потом и дом поправим, – говорил он, глядя на звёзды. – Веранду застеклим, печь новую сложим. Места всем хватит.
Катя слушала его и улыбалась. Её больше не пугало будущее. Рядом с этим сильным, надёжным человеком любая работа была по плечу. Она и сама изменилась. Загар лёг на её кожу, руки огрубели от работы, но в глазах появился спокойный, уверенный блеск. Она больше не была растерянной девочкой, сбежавшей из золотой клетки. Она была женщиной, нашедшей своё место.
Сплетни в деревне, конечно, не утихали. Местная всезнайка, тётка Зина, сестра Ирины и, соответственно, родная тётка Кати, то и дело заглядывала к Анне Ивановне «на чаёк».
– Ой, Ань, ну что скажешь! – тараторила она, ещё не переступив порог. – Звонила мне Ирка-то! Вся в слезах, в соплях! «Дочь, – кричит, – опозорила! С нищим связалась! Всю жизнь ей под откос!» Я ей говорю: «Ира, ты чего? Серёга – парень работящий, непьющий. Дом вон какой отгрохал, хозяйство справное». А она ни в какую! «Ты ничего не понимаешь в нашей жизни!» – кричит. Тьфу, прости господи!
Анна Ивановна слушала её молча, поджав губы.
– Ты, Зинаида, сестре своей передай, чтоб нос не совала, куда собака хвост не суёт. Разберутся без неё. А Катьку мою в обиду не дам.
Неприятности начались в конце июля. Лето выдалось на редкость сухим и жарким. Неделями не было ни капли дождя. Земля потрескалась, трава пожухла, в воздухе висела удушливая дымка от лесных пожаров, бушевавших в соседней области. Все только и говорили о засухе и возможном неурожае.
– Плохо дело, – качал головой Сергей, глядя на пожелтевшую ботву картошки. – Если дождя не будет, останемся без второго хлеба.
Как-то ночью Катя проснулась от тревожного чувства. В окно бил странный, оранжевый свет. Пахло гарью. Она вскочила с кровати и подбежала к окну. Сердце замерло от ужаса: за огородами, со стороны заброшенных сараев, полыхало зарево.
– Бабушка! Пожар! – закричала она, выбегая в коридор.
В деревне уже проснулись. Залаяли собаки, зазвучали тревожные крики. Кто-то бил в рельс у старой водокачки – это был местный набат.
Анна Ивановна, на удивление спокойная, уже накидывала на плечи старую фуфайку.
– Беги к колодцу, Катя, хватай вёдра! А я – документы и иконы.
Улица уже гудела. Мужики с вёдрами и лопатами бежали в сторону огня. Ветер, как назло, дул в сторону деревни, неся искры и едкий дым. Горел старый сарай соседа, дяди Мити, а от него огонь уже перекидывался на сухую траву и подбирался к бабушкиному сараю, где спали куры и коза Зорька.
Катя, кашляя от дыма, таскала воду из колодца, но это была капля в море. Пламя жадно пожирало сухое дерево, трещало, гудело, взмывая в чёрное небо. Женщины плакали, кто-то растерянно кричал. В воздухе стоял запах паники и безысходности.
И тут сквозь дым и суету она увидела Сергея. Он не бегал с ведром. Он выкатывал из своего двора мотоцикл. Но не тот, старенький, а другой, с приделанным к нему каким-то агрегатом. Это была самодельная мотопомпа: Сергей переделал старый мотор, присоединил к нему шланг, и она качала воду прямо из реки.
– Мужики, ко мне! – зычно крикнул он, перекрывая шум огня. – Шланг к реке тащите! Быстро!
Его спокойный, уверенный голос подействовал на всех отрезвляюще. Несколько мужчин тут же бросились ему помогать. Они разматывали длинный брезентовый шланг, волокли его через огороды к реке. Сергей тем временем что-то подкручивал в своём агрегате. Мотор чихнул раз, другой и заработал, натужно гудя. Через несколько мгновений из шланга, который Сергей направил на огонь, ударила мощная струя воды.
Он работал молча, сосредоточенно, командуя мужиками.
– Петрович, ты с того бока заходи, отсекай огонь от дома! Васька, на крышу сарая лей, не жалей!
Но огонь не сдавался. Бабушкин сарай уже начал тлеть. Коза Зорька, обезумев от страха, металась внутри и жалобно блеяла.
– Сгорим! – запричитала Анна Ивановна, прижимая к себе узелок с документами.
Сергей оглянулся. Оценил обстановку.
– Катя, воды на меня! – крикнул он и, намочив свою куртку, накинул её на голову и бросился в горящий сарай.
Катя замерла, похолодев от ужаса. Секунды тянулись, как часы. Из сарая доносился треск, кашель, испуганное блеяние козы. И вот, когда уже казалось, что всё кончено, из дыма вывалилась фигура Сергея. Он тащил за собой упирающуюся Зорьку. Его волосы были опалены, лицо в саже, но он улыбался.
– Жива твоя погорелица, Анна Ивановна!
В этот момент подоспела и пожарная машина из райцентра, которую кто-то успел вызвать. Общими усилиями огонь удалось потушить уже под утро.
Когда всё кончилось, наступила странная, выгоревшая тишина. Рассветное небо было серым от дыма. От сарая дяди Мити остались только обугленные головешки. Бабушкин сарай удалось отстоять, хоть он и почернел, и крыша в нескольких местах прогорела.
Все были уставшие, чумазые, но счастливые. Деревня отстояла себя. И все знали, кто был главным героем этой ночи. Соседи подходили к Сергею, жали ему руку, хлопали по плечу. Тётка Зина, вся в слезах и саже, обняла его.
– Серёженька, спаситель ты наш! Если б не ты, вся бы улица полыхнула!
Катя смотрела на него и не могла наглядеться. На этого простого деревенского парня, который в решающий момент не растерялся, не испугался, а взял на себя ответственность за всех. В его чумазом лице, в его уставших, но счастливых синих глазах было столько силы и настоящего мужского достоинства, что у Кати перехватило дыхание.
Она подошла к нему и просто взяла его за руку. Он обернулся, посмотрел на неё, и в его взгляде она прочла всё. Им не нужны были слова. Этой страшной ночью они стали ещё ближе, спаянные общей бедой и общей победой.
***
Новость о пожаре докатилась до города с быстротой молнии. И, конечно, не обошлось без тётки Зины. Она обзвонила всех, кого могла, включая свою сестру Ирину. Её рассказ, полный драматических подробностей и преувеличений, произвёл нужный эффект.
– Иришка, ты не представляешь! – задыхаясь, вещала она в трубку. – Мы чуть все не сгорели заживо! Пламя до небес! И если бы не Серёжа, наш-то, Катькин… Он её, можно сказать, из огня вынес! И бабку Аню спас, и козу ихнюю! Герой! Вся деревня ему в ноги кланяется!
Ирина Петровна, которая до этого момента предпочитала делать вид, что «деревенская история» её не касается, впервые почувствовала настоящий, липкий страх. Одно дело – принципы и воспитание, и совсем другое – реальная угроза жизни единственной дочери.
Первым не выдержал отец. Андрей Викторович, всегда такой тихий и нерешительный, вдруг проявил характер.
– Хватит! – сказал он вечером жене. – Я еду в Малиновку. Прямо сейчас. Я должен увидеть дочь.
– Что ты там забыл? – попыталась возразить Ирина. – Зинаида вечно всё преувеличивает.
– А если нет? – жёстко спросил он. – Если бы с Катей что-то случилось? Ты бы себе этого простила? Я – нет. Всё, я сказал.
В Малиновку он приехал на следующее утро. Один. Без водителя, на своей машине. Когда он вошёл во двор, Катя и Сергей как раз чинили обгоревшую крышу сарая. Увидев отца, Катя замерла.
Андрей Викторович выглядел растерянным. Он неловко переминался с ноги на ногу, не зная, что сказать.
– Здравствуй, дочка, – проговорил он наконец. – Я… мы волновались.
Он подошёл к Сергею, который спустился с крыши, и протянул руку.
– Спасибо тебе. За дочь.
Сергей крепко пожал его руку.
– Да не за что, Андрей Викторович. Кто бы на моём месте не помог.
В этот день отец не уехал. Он остался, сняв дорогой пиджак и засучив рукава белоснежной рубашки. Он помогал мужчинам разбирать завалы, таскал обгоревшие доски. Он разговаривал с Сергеем – о хозяйстве, о видах на урожай, о планах на будущее.
И Катя видела, как меняется выражение лица её отца. Удивление, недоверие, а затем – неподдельное уважение. Он увидел не «нищего тракториста», а крепкого, толкового хозяина, который своими руками строит свою жизнь. Он увидел, как горит у Сергея работа, как ладится любое дело, за которое тот берётся.
Вечером, когда они сидели на веранде и ужинали жареной картошкой с грибами, Андрей Викторович сказал:
– Знаешь, Катя, а я ведь тоже когда-то мечтал о своём доме. На земле. Отец у меня плотником был, руки золотые… А потом город, бизнес, всё закрутилось. Забылось.
Он помолчал, а потом посмотрел на Сергея.
– Ты молодец, парень. Не побоялся пойти своим путём.
Это было признание. Маленькая, но очень важная победа.
Ирина Петровна держала оборону ещё неделю. Но и её крепость пала. Что стало последней каплей – звонок отца, мнение подруг или собственный материнский инстинкт, – осталось загадкой. Но однажды она позвонила сама.
– Катя, здравствуйте, – её голос был непривычно тихим и лишённым властных ноток. – Как… как вы там?
– У нас всё хорошо, мама.
– Отец сказал… у вас крыша сгорела, – Ирина запнулась. – Я… мы хотели бы помочь. Деньгами. На ремонт.
Катя улыбнулась.
– Спасибо, мама. Но мы сами справимся.
Это был вежливый отказ, но в нём не было вызова. Было спокойное достоинство. И Ирина, кажется, это поняла.
Они приехали все вместе через две недели, на выходные. Привезли полный багажник гостинцев: и городские деликатесы, и то, что, по мнению Ирины, было необходимо в деревне – новый электрический чайник и микроволновку.
Встреча была немного натянутой, но уже без враждебности. Ирина Петровна ходила по двору, с опаской заглядывала в хлев, где мычала корова Марта, и пыталась найти правильный тон.
Прорыв случился неожиданно. Анна Ивановна вынесла на стол свои знаменитые пироги – с капустой, с картошкой, с яблоками.
– Угощайтесь, сваты, – сказала она без тени иронии.
Ирина Петровна осторожно взяла пирожок, откусила кусочек. И вдруг её лицо изменилось.
– Анна Ивановна, – сказала она удивлённо. – Это же… это же тесто по рецепту моей бабушки! Тонкое, слоёное… Как?
Бабушка усмехнулась.
– Так мы с ней, со сватьей моей, хоть и ругались почём зря, а рецептами лучшими всегда делились. У неё – пироги, у меня – огурцы солёные. Так и жили.
И эта простая фраза о пирогах и огурцах вдруг растопила лёд. Они проговорили весь вечер. Вспоминали прошлое, разглядывали старые фотографии. Ирина даже всплакнула, увидев на снимке себя – совсем юную, в ситцевом платье, рядом с молодым лейтенантом, её будущим мужем Андреем.
Сергей по большей части молчал, но его спокойное присутствие действовало на всех умиротворяюще. Ирина Петровна нет-нет да и бросала на него оценивающие взгляды. И в этих взглядах уже не было презрения. Было любопытство и, кажется, запоздалое признание.
Перед отъездом, когда все уже стояли у машины, она подозвала Сергея.
– Вы уж… берегите её, – сказала она тихо.
– Не сомневайтесь, Ирина Петровна, – так же тихо ответил он.
Это было благословение.
***
Прошло два года.
В Малиновке наступила ранняя осень. Воздух был прозрачным и прохладным, пахло яблоками и увядающей листвой. На краю деревни, рядом с домом Анны Ивановны, стоял новый, ладный дом из светлого бруса. От него ещё пахло свежим деревом и смолой. На просторной застеклённой веранде сушились связки лука и пучки лекарственных трав.
Во дворе, под навесом, Сергей мастерил что-то из дерева. Его движения были точными и уверенными. За эти два года он развернулся, стал настоящим хозяином: завёл пчёл, построил новую теплицу, купил небольшой трактор. Его хозяйство знали и уважали во всей округе.
На крыльце, укутавшись в тёплую шаль, сидела Катя и качала на руках их годовалую дочку в розовом чепчике.
Алёнка сладко спала, причмокивая во сне. Катя смотрела то на мужа, то на дочь, и её лицо светилось тихим, умиротворённым счастьем.
Она нашла себя. Окончив заочно курсы ландшафтного дизайна, она стала помогать городским дачникам обустраивать их участки. Её тонкий вкус, помноженный на знание растений, которое она переняла от бабушки, принёс ей известность. Заказов было столько, что приходилось выбирать. Она больше не зависела от родителей, она сама зарабатывала, и это давало ей чувство гордости.
Калитка скрипнула. Во двор, нагруженные корзинками с грибами, вошли Анна Ивановна и… Ирина Петровна. Теперь они были частыми гостями в Малиновке. Ирина, выйдя на пенсию, открыла в себе страсть к «тихой охоте» и с азартом спорила с Анной Ивановной, где лучше растут белые, а где – подосиновики.
– Смотри, Катюша, какой урожай! – с гордостью продемонстрировала она полную корзину. – Андрей будет в восторге, нажарим ему с картошкой!
Она подошла к Кате и заглянула в личико спящей внучки. Её лицо, прежде такое властное и строгое, смягчилось, стало почти беззащитным.
– Спит, красавица моя… Вся в тебя, Катенька. Такая же упрямая будет, наверное.
Они все вместе сели пить чай на веранде нового дома. Андрей Викторович, который приехал накануне, с увлечением обсуждал с Сергеем новую конструкцию улья. Анна Ивановна и Ирина Петровна перебирали грибы, делясь новостями.
Катя смотрела на своих близких и думала о том, как причудливо тасуется жизнь. О том, что счастье иногда нужно отвоевать, выстрадать. О том, что настоящие ценности не измеряются деньгами и статусом. Они – в запахе свежеиспечённого хлеба, в мычании коровы за стеной, в тёплой ладошке твоего ребёнка и в надёжном плече любимого человека.
Её родители не изменились кардинально. Мать по-прежнему любила порядок и дорогие вещи, а отец оставался мягким и интеллигентным человеком. Но что-то важное сдвинулось в их мире. Они научились принимать выбор своей дочери, уважать её жизнь, пусть и такую непохожую на их собственную. Они поняли, что любовь – это не клетка, даже если она золотая. Любовь – это свобода.
Вечером, уложив Алёнку, Катя вышла на крыльцо. Сергей подошёл и обнял её сзади. Они молча смотрели на огромное, бархатное небо, усыпанное бриллиантами звёзд.
– Счастлива? – тихо спросил он.
– Очень, – прошептала она, прижимаясь к его груди. – А ты?
– А я свой выбор сделал давно, – усмехнулся он. – Ещё тогда, когда тебя с вёдрами увидел.
Он поцеловал её в макушку. И в этой тишине, в этом простом жесте было всё: и прошлое, и настоящее, и бесконечное, светлое будущее.
От автора:
...Как же всё-таки странно устроена жизнь. Иногда, чтобы построить что-то по-настоящему крепкое, нужно, чтобы старое сгорело дотла. Не в огне, так в душе.