Муж вернулся домой усталый и раздражённый. Скинув пальто, на ходу бросил, что отменил встречу ради жены, и ушёл в спальню переодеваться. Люба стояла посреди кухни, готовая поделиться важными новостями, но он не слушал.
Из комнаты, как из театральной кулисы, вышла дочь — нарядная, в приподнятом настроении. Она объявила, что собирается к подруге: там вечеринка, «все наши». Слова прозвучали слишком легко, словно договорённости с матерью не существовало.
Люба подняла брови, скрестив руки на груди. Их планы на вечер обсуждались заранее, но Кира лишь отмахнулась: «Перенесёшь на завтра». В этот момент мать поняла, что дочь окончательно переступила черту.
Сначала Люба пыталась говорить спокойно, но Кира отвечала всё более дерзко. Раздражение распаляло девочку, в лице проступал гнев, руки летали в воздухе. Слово за словом рушилась иллюзия контроля: «Почему ты такая душнила?» — бросила она, уже почти крича.
На шум вышел Стёпа. Закатывая рукава, он спросил, почему «принцесса» кричит. Кира тут же перевела стрелки: мама достала, вечно указывает, что делать. Люба напомнила, что дочь сама просила гулять весь день, а вечер оставить семье. Но Кира резко отрезала, что не хочет проводить время «среди стариков», а ещё хуже — превращаться в такую же домохозяйку.
Тонкие упрёки превратились в поток жалоб: Кира перечисляла мамины требования — убрать комнату, не носить еду в постель, стирать вещи, мыть посуду, протирать пыль. Её голос стал резким, почти истеричным: «Моя комната, моя постель — моё дело!»
Люба с усилием удерживала себя в руках. «Прекрати орать, Кира», — сказала она наконец тихо, но твёрдо. Девочка ответила грубой фразой, стукнула ребром ладони себя по горлу, показывая, насколько ей надоели эти просьбы.
Сцена застыла в этом жесте — мать и дочь, каждая в своём гневе, отец между ними, не знающий, кого поддержать. Люба почувствовала, как внутри всё кипит от обиды, но снаружи осталась только холодная, напряжённая тишина.
Время будто застыло. Слова Киры обрушились на меня, как ледяной душ. Я смотрела на дочь и не могла поверить: когда она успела стать такой чужой? Слёзы подступали к глазам, но я не позволила им выйти наружу.
Кира кричала, её голос дрожал от злости. Она называла меня домохозяйкой, никчёмной, без друзей, упоминала тётю Фаю, высмеивала моё шитьё и вязание, обвиняла в желании сделать из неё такую же «дурнушку». Каждое слово било по нервам, оставляя заусенцы на душе.
Я попыталась найти поддержку взглядом у мужа, но Стёпа лишь пожал плечами. Его усталое: «Правда, Люб, прекращай уже… что за дурацкий семейный ужин» — прозвучало как приговор. Я ощутила, как подкашиваются ноги. Кира продолжала, не останавливаясь: хватит входить в её комнату, хватит трогать её вещи, хватит поправлять шапку в школе. Она взрослая, сама знает, что есть и как питаться. Моя домашняя еда ей в горле, папа даёт деньги на «нормальную». А я, по её словам, ничего не замечаю, как слепая курица. «Да лучше бы тебя вообще не было в моей жизни! Ненавижу тебя!» — выпалила она напоследок и, схватив одежду, вышла, хлопнув дверью.
Тишина накрыла квартиру, но ненадолго. Стёпа, словно ничего не случилось, сообщил, что поедет к друзьям, чтобы наверстать свои планы, и посоветовал не ждать его. Сказал, что Кира перебесится и завтра извинится. Потом накинул пальто и тоже ушёл, закрыв за собой дверь. Подбадривающая улыбка, которой он сопроводил уход, только добила.
Я осталась одна. Эхо хлопнувшей двери гуляло по пустым комнатам. Слёзы, сдерживаемые всё это время, прорвались наружу, катясь по щекам солёными дорожками. Я стояла посреди кухни, глядя на закрытую дверь, и не могла поверить в только что увиденное. В ушах звучали её жестокие слова, в сердце — пустота.
Я прислонилась к стене, медленно сползая вниз. Колени дрожали, дыхание сбилось, воздух стал густым. Казалось, каждая секунда тянется бесконечно, а боль всё острее. В тишине тикали часы. В голове, как заезженная пластинка, крутились её слова: «Ненавижу тебя! Ненавижу!» — и я не знала, как собрать воедино то, что только что рассыпалось на тысячи острых кусочков.
Слёзы катились по щекам, но я уже не ощущала их. Внутри словно что-то оборвалось, оставив только пустоту и горечь. Как с этим жить? Как научиться прощать?
Утром всё было иначе. Я сидела у окна с вязанием, наслаждаясь редким спокойным моментом. Сквозь полупрозрачные занавески струился мягкий солнечный свет, в кухне стоял тёплый аромат свежего хлеба — иногда я балую домашних этой простой радостью. Телефон зазвенел, и на экране появилась сияющая от счастья дочь. Рядом, обнимая её, — зять. Они оба буквально светились.
Слова дочери полились, как звонкий ручей: они ждали ребёнка. Два года тщетных попыток, обследований, врачебных советов и срывающейся надежды — и вдруг чудо. Я едва успела прижать ладонь к губам, сдерживая возглас, и всё-таки расплакалась — но это были слёзы счастья. Они смеялись, подшучивали, обещали любить и заботиться, просили рассказать папе и сестре. Я отвечала им дрожащим голосом, посылая благословения и добрые пожелания.
Когда звонок закончился, я ещё долго сидела, чувствуя, как сердце наполняется теплом. Обычная кухня, утренний свет, моток пряжи на коленях — всё казалось особенно живым. Наконец я сложила нитки, закрыла коробку и, накинув пальто, вышла в магазин. Хотелось сделать этот день особенным: накрыть праздничный стол, поделиться радостной новостью, удивить близких.
В супермаркете я загружала тележку продуктами, мысленно составляя меню. Потом направилась в знакомую кондитерскую — только там можно купить настоящую свежую выпечку. Весенний воздух казался лёгким и прозрачным, как мои мечты о вечере.
У витрины кондитерской я задержалась. Под стеклом рядами лежали румяные булочки, пирожные, торты с кремовыми узорами. Пальцы машинально скользили по холодному стеклу, пока я пыталась выбрать: шоколадный торт, который нравится мне, или фруктовый, который любит Кира? Или, может быть, песочное с заварным кремом? Хотелось, чтобы всё было идеально.
Краем глаза я заметила девушку у витрины: тонкая фигура, спина ко мне, оживлённый разговор по телефону. Сначала не придала значения, но вдруг отдельные слова прорезали шум кондитерской, как стекло.
Она жаловалась матери: Стёпа никак не решится на развод. Каждое слово впивалось в моё сердце, как игла. «Зачем? — мелькнуло. — Чего она добьётся, разрушив чужую семью? На чужом несчастье счастья не построишь».
Голос девушки звучал всё наглее: «Домохозяйка его — нежная фиалка. С коньками откинет, когда узнает. Скоро ведь пятьдесят…» Я невольно представила женщину, о которой она говорит, — мою ровесницу, прожившую полжизни с одним человеком и получившую в финале нож в спину.
Я глубоко вдохнула, пытаясь взять себя в руки: «Это их жизнь, меня не касается. Бумеранг всё вернёт». Но фразы продолжали литься, пока я выбирала торт. «Может, лучше фруктовый? Муж не любит шоколад…» Я пыталась сохранить спокойствие, но слова будто шли за мной: «Мам, да разведётся он с ней. После юбилея поговорит, выгонит её…»
Меня окатила ледяная волна. «Ведь и мне скоро пятьдесят. И моего мужа зовут Степан…» В голове закружился калейдоскоп мыслей. «Не мог мой Стёпка. Это ошибка. Совпадение. Другой Степан». Девушка добавила: «Что, что ему пятьдесят два? Зато сохранился. Обеспеченный. Я закажу на дом, накрою шикарный стол, скажу, что сама приготовила».
Я смотрела ей вслед, сердце билось так, что отдавало в виски. Её лицо казалось смутно знакомым — но где я его видела? Девушка взяла заказ и ушла, оставив меня стоять посреди кондитерской, словно выбив почву из-под ног.
— Вы выбрали что-нибудь? — голос продавца прорезал туман.
Я обернулась, не сразу понимая, что от меня хотят. Взгляд скользнул по витрине и остановился на шоколадном торте. Голос мой прозвучал хрипло:
— Мне этот, пожалуйста.
Слова девушки кружились в голове: романтический ужин, развод, «старуха-домохозяйка». Почва уходила из-под ног, и я падала в бездну, не находя за что ухватиться. «Это кошмар, — твердило сознание. — Сейчас проснусь». Но реальность лишь становилась острее, болезненнее. И это лицо… где я его видела?
Домой я ехала как в тумане. Не помнила, как расплачивалась, парковалась, поднималась по лестнице. В голове стучало: «Не мог Степан мне изменить. Не мог». Но глубоко внутри шепталось: «Ты себя обманываешь». Всплывали его задержки на работе, ухоженный вид, частые «встречи с друзьями». С друзьями ли?
Войдя в квартиру, я механически разложила покупки, будто робот. И тут телефон. На столе — его аппарат. Как он здесь? Забыл? Экран загорелся, высветив новое сообщение. Контакт: «Мой начальник». Текст: «Милый, твоя малышка приступила к приготовлению твоих любимых блюд…»
Дальше читать не нужно. Этого хватило, чтобы мир, который я строила годами, рухнул в одно мгновение. В груди — пустота, будто нож пронзил сердце. Всё, во что я верила, оказалось фальшью. Ноги подогнулись, и я опустилась на стул, чувствуя, как внутри что-то умирает.
Продолжение следует. Все части внизу 👇
***
Если вам понравилась история, рекомендую почитать книгу, написанную в похожем стиле и жанре:
"Развод в 50. Вторая петля", Аелла Мэл ❤️
Я читала до утра! Всех Ц.
***
Что почитать еще:
***
Все части:
Часть 2 - продолжение