Слезы текли ручьем, обжигая щеки. Даша не могла остановиться. В голове мелькали обрывки воспоминаний: смех матери на кухне, запах свежеиспеченных пирогов, крепкие объятия отца. Все это казалось таким далеким, нереальным, словно происходило не с ней, а с кем-то другим. Она встала с дивана и подошла к окну. На улице уже стемнело. В небе мерцали звезды, словно напоминая ей о чем-то важном. О том, что жизнь продолжается, несмотря на все потери и разочарования. О том, что даже в самой темной ночи всегда есть место для надежды. Она тяжело вздохнула, прислонившись лбом к холодному стеклу. В памяти всплывали лица близких, их голоса, их смех. Всё это казалось таким далёким, словно сон. Но она помнила. И эта память бередила душу, лишая покоя. Даша отошла от окна и подошла к столу. На нём, рядом с очками отца, стояла старая фотография. На ней – улыбающаяся семья: мать, отец и она, маленькая девочка. Даша взяла фотографию в руки и провела пальцем по лицам родных. «Простите меня, хорошие мои», прошептала она. Утром проснулась от того, что по лицу скользил тёплый солнечный луч. Он пробивался сквозь неплотно задернутые шторы, освещая пылинки, танцующие в воздухе. Даша открыла глаза. Комната была залита мягким утренним светом. Вчерашняя боль, казалось, немного отступила, оставив лишь тупую, ноющую пустоту. Она села на кровати, ощущая легкую слабость.
Прошедшая ночь была бесконечной. Бесконечной в своей скорби, в своем отчаянии. Она перебирала в памяти каждый момент, каждую мелочь, пытаясь удержать их, не дать им раствориться в тумане времени. Даша встала и подошла к зеркалу. Вчерашние слезы оставили след в виде опухших век и покрасневших глаз. Усмехнувшись своему отражению, прошла на кухню. Там её ждал пустой стол и тишина. Обычно, по утрам здесь царила суета, мать готовила завтрак, отец читал газету, а она, маленькая Даша, крутилась рядом, требуя внимания. Но сейчас все было иначе, и от того кухня казалась чужой и холодной.
— А ты что, дверь с вечера не запирала, — раздался голос Варвары, — так и спала всю ночь открытой?
Крёстная стояла на пороге, прижимая к себе крынку с молоком.
— Забыла, наверное, — слабо улыбнулась Даша.
— А я вот, молочка тебе парного принесла, помню, что ты парное в детстве любила.
— Спасибо, — она обняла Варвару.
— Ну чем заниматься собираешься?
— Для начала, уберусь в доме, потом на кладбище схожу. Завтра в лесничество пойду, узнаю насчёт работы.
Варвара прошла на кухню и поставила крынку на стол.
— Правильно, делом надо заниматься, нечего раскисать. А на кладбище я с тобой пойду, одной тебе там делать нечего.
Даша благодарно кивнула. Варвара всегда умела найти нужные слова, поддержать в трудную минуту.
Позавтракав молоком и ломтем хлеба, она нашла в шкафу свой старенький ситцевый сарафанчик, и примерила. «Надо же, как раз в пору, усмехнулась самой себе, — оказывается ничуть не располнела». В кладовке отыскался тазик, веник и швабра, и работа закипела. Дом, словно очнувшись от долгого сна, постепенно наполнялся жизнью. Даша тщательно вымыла полы, вытерла пыль с полок, расставила на свои места книги и фотографии. Вспоминая, как мать всегда говорила: «Чистота в доме - чистота в душе». И действительно, с каждой минутой уборки на душе становилось немного легче, словно смывались последние следы вчерашней скорби. К полудню дом заблестел. Она присела на диван и огляделась, Каждый предмет в комнатах хранил в себе частичку прошлого, воспоминания об ушедших днях. Вот здесь, у окна, любила сидеть мать, вышивая крестиком незатейливые узоры. А здесь, в углу, стоял отцовский стол, заваленный книгами и бумагами.
После обеда, вместе с Варварой, они отправились на кладбище. Солнце палило нещадно, но легкий ветерок приносил прохладу. Даша молча шла рядом с крёстной. Снова увидев могилы родителей, она, как и вчера не смогла сдержать слез. Варвара молча отошла в сторонку, давая выплакаться. Даша долго стояла у могил, разговаривая по очереди с отцом и матерью, рассказывала им о своих планах, о своей жизни. Вернувшись домой, почувствовала усталость, но это была приятная усталость от выполненной работы. Ужин готовить не стала, просто выпила молока, и всё. А вечером, перед сном, долго смотрела на звезды выйдя во двор. Они казались такими далекими и недостижимыми, но в то же время такими манящими и загадочными. Она вспомнила слова отца: «Смотри на звезды, Даша, и помни, что каждая из них — это надежда».
Ночь опустилась на деревню, укрывая её тихим, успокаивающим покрывалом. В доме Даши горел слабый свет, отбрасывая причудливые тени на стены. Она сидела за столом, перечитывая старые письма матери. Каждое слово, каждая строчка отзывались в сердце болью и теплом. В них она старалась уловить хоть малейший намек на то, как жить дальше, как справиться с этой невыносимой утратой.
На утро Даша встала рано. Свежий воздух ворвался в комнату, напоминая о предстоящем дне. Сегодня она пойдет в лесничество, узнает насчет работы. С этой мыслью она и принялась за свои утренние дела. Быстро позавтракав, она надела строгий брючный костюм и вышла из дома. Дорога до лесничества была ей знакомой до боли, она шла, наслаждаясь красотой окружающего леса. Деревья, одетые в яркий зелёный наряд, шелестели листвой, словно приветствуя ее. Солнце, пробиваясь сквозь их кроны, создавало причудливые тени на земле. Она вдыхала свежий, прохладный воздух полной грудью, чувствуя, как силы возвращаются к ней.
Начальник лесничества встретил ее приветливо, выслушал внимательно и предложил работу технолога.
— С тех пор, как умер твой отец, нам так ни разу нормального специалиста не прислали. Приедет какой-нибудь городской неумёха, поработает месяц другой, и дёру. Надеюсь, хоть ты задержишься.
— Я уезжать из Приречного не планирую, Яков Петрович, — серьёзно ответила Даша, — здесь моя родина, мой дом, могилы родителей. Тут теперь буду жить и работать.
— Вот и славно, вот и славно, — проговорил Копылов, — похлопав Дашу по плечу, — можешь прямо сейчас и приступать. В отделе кадров и без тебя всё сделают, не беспокойся.
Первый день на работе пролетел незаметно. Даша с головой окунулась в изучение карт и планов, стараясь вникнуть во все тонкости лесного хозяйства. Вечером вернувшись домой, почувствовала себя счастливой. У нее была работа, была крыша над головой. Да, прошлую боль не забыть, но она научится жить с этой болью, найдет в себе силы двигаться дальше. Она знала, что родители всегда будут рядом, в ее сердце, в ее памяти.
Прошло несколько месяцев. Боль утраты постепенно стихала, уступая место светлой грусти и теплым воспоминаниям. Она часто вспоминала слова отца о звездах и надежде, и каждый раз, глядя на ночное небо, чувствовала, что он рядом, оберегает ее и направляет.
Приречное постепенно принимало Дашу обратно, залечивало её раны. Работа в лесничестве приносила удовлетворение. Она применяла знания, полученные в институте и на прежней работе, вносила свои идеи, которые Яков Петрович, хоть и с ворчанием, но принимал. По вечерам, после работы, часто заходила к Варваре. Они пили чай, разговаривали о деревенских новостях, о жизни. Крёстная стала ей настоящей опорой, заменив мать.
— Сашка, опять с перегаром явился, — услышала Даша зычный голос Якова Петровича, заходя утром в контору.
— Да не с перегаром я, — оправдывался Звонарёв, — выпил немного вчера после работы, так, чтобы успокоится.
— Успокоитель, — проворчал Копылов, — успокоился он, а работать кто будет? Ладно, иди проспись, только чтоб к обеду как огурчик был.
— Хорошо, всё будет нормально, — ответил Александр, и вышел в коридор.
— Яков Петрович, нельзя так, — возмутилась Даша, — он пьяный через день да каждый день, а вы ему всё прощаете. Его давно уволить надо. Работает ведь на таком ответственном участке. Я помню, как там мама с Парамоном Михайловичем работали.
— Ты Дашка, чересчур прямолинейная, — вздохнул Копылов, — уволю я его, так он совсем с катушек слетит. А у него сынишка маленький. Заберут паренька в Детский дом, при пьющем отце. А так он тут хоть под присмотром, ничего, отлежится до обеда, и всё что нужно сделает, в работе Сашка зверь, равных ему там нет.
Даша нахмурилась, но спорить не стала. Она понимала, что у Якова Петровича свои резоны. К тому же, Александр, когда был трезв, и правда работал хорошо. Звонарёв был лесничим на самом сложном участке, где часто случались пожары и незаконная вырубка леса.
— А почему он один сына воспитывает, жена его где? — спросила она Копылова.
— А мне почём знать, он сюда без жены приехал, я его в доме лесника на кордоне поселил, там и живёт с сыном.
— Он что, мальчика одного оставляет, когда на работу уходит?
— Одного, говорю же, жены нет, приглядеть некому.
После обеда, Звонарёв стоял во дворе лесничества и угрюмо курил.
— Проспался? — насмешливо спросила Даша, проходя мимо.
— Твоё какое дело, — буркнул Сашка, — шла мимо и иди, а меня не трогай.
Даша смерила его презрительным взглядом.
— Ты лесник или кто? Тебе лес доверили, а ты… Вечно пьяный.
Звонарёв замолчал, опустив голову. Видно было, что слова Даши задели его.
— Слушай, отстань от меня, а? Не учи меня жить, — тихо произнес он.
— А я и не учу, — ответила Даша, — просто подумай о том, как сына растить, а не о бутылке?
— А ты знаешь отчего я пью, — взвился Александр, — из-за такой вот фифы вроде тебя и пью. Все вы бабьё одним миром мазаны, только о себе и думаете, — он смерил Дашу полным призрения взглядом, и плюнув себе под ноги, зашагал в сторону леса, поправляя на плече ружьё.