Было лето, над Приречным поднималось утреннее солнце, окрашивая черепичные крыши домов в нежный персиковый цвет. Легкая дымка тумана еще клубилась над рекой, но уже чувствовалось, как день обещает быть жарким. Просыпались птицы, их щебет наполнял тихие улочки. Варвара, пока не наступила дневная жара, копошилась в огороде, окучивала картошку. Поясница побаливала, и чтобы дать себе небольшую передышку, она разгибалась и смотрела в проулок, на просёлочную дорогу. Когда она в очередной раз выпрямилась, и посмотрела туда, её внимание привлекла идущая со стороны Ивановки женщина. В руках у неё было два больших чемодана. Видно, что ноша была тяжёлая, потому что она часто останавливалась, чтобы передохнуть. «Интересно, к кому это гостья в такую рань приехала? Наверное, на шестичасовом утреннем автобусе. Видать издалека, вон, поклажа какая». Она сова нагнулась и принялась за работу, внезапная догадка вдруг осенила её. «Уж не Дашка ли это? Неужели через столько лет всё же решила приехать?». Она забрала тяпку и поспешила во двор.
— Ты куда это с утра пораньше собралась, — спросил её муж Константин, который что-то мастерил под навесом у летней кухни.
— Пойду до Наташкиного дома дойду, похоже, что Дашка наконец явилась.
— Неужели, — не поверил муж.
— Говорю тебе, только что видела, как по дороге с вещами какая-то дамочка шла. К кому тут у нас приезжать? Она это, точно.
Варвара сняла передник, ополоснула загрубевшие от земли руки в бочке с водой, и вышла за ворота.
Даша подошла к калитке родного дома и огляделась. Странно, утро, а во дворе тишина. Неслышно никаких звуков. «Они что, хозяйство перевели, что ли», подумала про себя. Повернула ручку щеколды и толкнула дверь. Во дворе, было всё выкошено, но любимых цветов матери, Анютиных глазок и Васильков, под окнами не росло, и это опять показалось ей странным. Она поднялась на крыльцо, но на двери висел замок. «Неужели уехали куда-то, а может совсем переехали в другое место?», неприятно кольнула возникшая мысль.
Даша поставила чемоданы на крыльцо и присела на ступеньку, чтобы отдышаться. В голове крутились вопросы, и тревога постепенно нарастала. Неужели все изменилось до неузнаваемости? Неужели её никто не ждет?
— Явилась, блудная дочь, — услышала она за спиной голос, обернулась, и увидела Варвару.
— Крёстная, здравствуй, — обрадовалась девушка, спустилась с крыльца и пошла ей навстречу.
— Здравствуй, — Варвара обняла Дашу, — приехала наконец, через столько лет.
— Да, приехала, и насовсем приехала. Только вот дома меня никто не встречает. Куда мои подевались?
— Известно куда, — Варвара горько усмехнулась, — уже который год, на выгоне под берёзкой лежат.
— Как? — ахнула Даша, и села прямо в дорожную пыль.
Варвара помогла ей подняться, и повела к скамейке, что когда-то смастерил Алексей под яблоней.
— Как же это случилось? — только и смогла спросить Даша.
— Обыкновенно, будто не знаешь, как это случается. Мать всё ждала тебя, надеялась, что простишь её, одумаешься и приедешь. А ты, только открытки к праздникам слала, и те, без обратного адреса, и всё время из разных мест. Где же тебя только не носило, девонька, — Варвара вздохнула и продолжила, — года через два, как ты исчезла, Наталья умерла. Нашёл её Алексей вот на этой самой скамейке, с твоей открыткой в руках. Ты их с первым маем в тот раз поздравляла. Схоронили Наталью, а через год и он умер. Казалось бы, здоровый не старый ещё мужик, а сгорел как свечка. Онкология, проглядел свою болячку. Была бы жива Наталья, может вовремя бы кинулись, и сумели вылечить, а так, — она махнула рукой, — последний месяц, он всё Костика моего просил, на улицу его вывести. Сядет на скамейку, и смотрит на дорогу, тебя ждал непутёвую. А ты, и думать за них забыла.
Даша сидела, словно окаменевшая, не в силах вымолвить ни слова. В голове гудело от обрушившейся на неё правды. Родители мертвы, и её, Даши, в этом вина. Она, в своей слепой обиде на весь мир, забыла о тех, кто дал ей жизнь, кто любил её беззаветно. Слезы потекли ручьем по щекам.
— Крёстная, проводи меня, пожалуйста, на кладбище, — только и смогла попросить она.
— Ну вот, тут они и лежат, рядышком, жили вместе, слово песню пели, и вечный покой вместе обрели.
Варвара подвела Дашу к двум небольшим холмикам, на которых росли те самые Анютины глазки, которые так любила Наталья.
— Мамочка, папа, простите меня, — выдохнула Даша, и рухнула на могилки родителей, сгребая в горстях кладбищенскую землю.
Она долго рыдала, Варвара стояла в сторонке, не мешая ей выплакать своё отчаяние и горе. Наконец, когда она совсем обессилила от слёз, подошла и тихо сказала.
— Пойдем ко мне. Нельзя здесь долго оставаться. Мертвых не вернешь, а живым жить надо.
Даша поднялась с колен. Лицо ее было опухшим от слез, глаза красными и воспаленными. Она смотрела на могилы, словно пытаясь увидеть сквозь землю лица родных людей.
— Простите меня, — шептала она, — я вернулась, но слишком поздно.
Варвара обняла её за плечи, стараясь хоть как-то утешит, и повела к выходу с кладбища, поддерживая под руку. Даша шла, словно во сне, не чувствуя под ногами земли. В доме Варвары уже ждал накрытый стол. Незатейливый деревенский обед, который приготовил к их приходу Константин. Ели молча, а потом, когда уже убрали со стола, Варвара спросила.
— Ну а ты как жила все эти годы, рассказывай? Как никак одиннадцать лет прошло.
Даша вздохнула, собираясь с мыслями.
— Жила по-разному, крестная. Сначала, как уехала, никого видеть не хотела. Обида разъедала меня изнутри как ржавчина железо. Работала, где придется: официанткой, продавцом, даже на стройке довелось побывать. Но институт всё же окончила, правда не Харьковский, а Дальневосточный. Я там жила все последние годы. Теперь я по специальности, как папа технолог. Знаешь, у меня в голове первое время были мысли, что всё что говорила мама, неправда. Думала дурочка, что она всё придумала, потому что Владимир ей не понравился. Хотела поговорить с ним. В Харьков приезжала, но в городе его не было, от знакомых узнала, что вернулся к себе в деревню. Я ведь ездила в эти Лебедки, нашла дом Меньшовых, и даже его там увидела. Он был не один, с ним была женщина, судя по всему жена. Потому что была беременна. Они о чём-то спорили во дворе, а потом он размахнулся и ударил её по лицу. Это было так противно.
— Эх, Дашка, Дашка, — покачала головой Варвара, — дрянь человек, это Владимир, он твоей матери такое сказал, там в кафе, что лучше тебе не знать.
Даша замолчала, глядя в окно, где колыхались ветви старой яблони. — Много чего за эти годы я переосмыслила. Поняла, как сильно обидела родителей своим уходом. Как им было больно. Себя винила нещадно. А вернуться и покаяться не могла, стыдно было. Вот и не ехала, и ничего толком не писала, только открытки слала. А потом встретилась мне женщина, очень хорошая. Мы с ней вместе в леспромхозе работали. Она помогла мне разобраться в себе, научила ценить то, что имею. Она-то и уговорила меня вернуться. Сказала, что надо попросить прощения у тех, кого обидела, и начать жизнь заново. Вот я и решила, что больше откладывать нельзя. Собрала вещи и приехала. Думала что лучше поздно, чем никогда, а оказалось, что слишком поздно.
— Да, девонька, натворила ты по молодости да по глупости. Теперь то что наделала уже не исправишь, родителей не вернёшь. Но жить нужно, несмотря ни на что. За домом ваши, мы с Костиком как могли, приглядывали. Зимой протапливали, летом белили, чтобы паутиной да пылью не зарастал. Огород садили, чтобы земля не пропала. Девки мои, Нина с Шуркой, помнишь их ещё?
— Конечно помню, крёстная, — отозвалась Даша.
— Так вот они помогали огород обрабатывать, правда всё что выращивали, в город, себе забирали. Нам то зачем столько. Так что, жить тебе есть, где, питаться тоже, а остальное приложиться. Работать где думаешь?
— Хочу как папа, в нашем лесничестве. Как думаете, возьмут?
— Конечно возьмут, — заверила Варвара, — там люди сейчас нужны. Тем более с образованием.
Вечером, после ужина, Даша сказала, что ночевать будет у себя, в своём доме. Варвара проводила ее до калитки, и обняв на прощание, ушла.
Даша вошла во двор. Все было так знакомо и в то же время казалось чужим. Она открыла дверь дома и зашла внутрь. Прошла по комнатам, прикасаясь к старым вещам, и воспоминания нахлынули на неё с такой силой, что стало трудно дышать. Вот здесь, на кухне, они всей семьей пили чай. А здесь, на этом диване, отец читал ей сказки перед сном. И в каждой комнате, в каждом уголке дома, жила память о счастливом прошлом. Даша села на старый диван и заплакала. Ей казалось, что она снова маленькая девочка, потерявшаяся в этом огромном и жестоком мире.