Параллельная жизнь
Его нашли в семь утра на разбитой обочине Киевского шоссе. Старая иномарка, темно-синяя, почти черная от времени и грязи, свернула в кювет, перевернулась раза два, а может, и три. Скорая констатировала смерть на месте. Сотрясение мозга, перелом основания черепа, внутренние кровотечения. Быстро. Скорее всего, даже не успел ничего понять.
Марина стояла в предбаннике морга — в этом странном месте, пахнущем хлоркой, смертью и подвальной сыростью, — и ждала патологоанатома Геннадия Петровича. Ждала уже минут десять. Смена закончилась два часа назад, но спать не хотелось. Вообще ничего не хотелось. Такая усталость, что даже кофе, который она держала в онемевших пальцах, казался бесполезным и противным. Просто жест. Рука должна быть чем-то занята.
Она была здесь по дурацкому, в общем-то, поводу. Вчерашний труп — мужчина лет пятидесяти — поступил с диагнозом «ДТП», но в кармане у него нашли медицинскую карту из той самой районной поликлиники, где когда-то подрабатывал ее Виктор. И странная отметка врача-терапевта о «хронической тахикардии неясного генеза» заставила дежурного патологоанатома позвонить ей, кардиологу-реаниматологу. «Марина Сергеевна, взгляните, а? Мало ли. Для протокола».
Она согласилась сразу. Потому что идти было некуда. Потому что дома ее ждал тихий, вылизанный до блеска вакуум, который Виктор называл «уютом». И потому что в морге, как это ни парадоксально, она иногда чувствовала себя живее, чем в своей безупречной гостиной. Здесь все было просто. И окончательно.
— Марина Сергеевна, прошу прощения за задержку! — Геннадий Петрович, краснолицый, задыхающийся, появился в дверях, скидывая окровавленный халат. — Знаете, бумажная волокита… Заходите.
Он провел ее в холодное, залитое люминесцентным светом помещение. Тело лежало на металлическом столе под простыней. Геннадий Петрович откинул ткань.
Марина взглянула — и почувствовала не страх, не отвращение. Пустоту. Профессиональный, холодный интерес. Лицо мужчины было удивительно целым, лишь легкие ссадины на скулах и лбу. Вообще, лицо… Знакомое. Где-то она его видела.
— Знакомый? — спросил патологоанатом, заметив ее задержавшийся взгляд.
— Нет… Кажется, нет. — Она перевела взгляд на вскрытый грудной отдел, на темно-багровые мышцы. Работа. Нужно работать. — Карту его можно?
Геннадий Петрович подал ей тонкую папку. Марина машинально пробежала глазами анамнез. Обычная история. Давление, сердце пошаливает… А вот и запись о госпитализации два месяца назад. Легкое сотрясение. Падал с лестницы. Лечащий врач… Ее пальцы непроизвольно сжали край папки. Орлов В.С.
Виктор.
Странная, колкая искорка ткнула ее под ложечку. Виктор никогда не рассказывал о таких пациентах. Да и вообще, он давно уже не вел прием в этой поликлинике, переключившись на частные проекты. «Зачем ему это?» — мелькнуло в голове. — «Мелкий такой случай…»
Она отогнала навязчивую мысль. Совпадение. Просто совпадение. Сосредоточилась на протоколе вскрытия. Все сходилось. Смерть от травм, несовместимых с жизнью. Никакой тахикардии в качестве причины. Дело закрыто.
— Спасибо, Геннадий Петрович. Все ясно, — Марина положила папку на стол рядом с телом. И тут ее взгляд упал на аккуратную стопку личных вещей покойного, завернутых в прозрачный пакет. Ключи, несколько монет, кожаный бумажник. И старый, потертый по краям, смартфон. Экран был темным, заблокированным.
Но на заставке…
Марина наклонилась ближе. На заставке была фотография. Трое людей, обнимающихся на фоне какого-то парка. Слева — сам покойный, улыбающийся, совсем живой. Справа — миловидная женщина с короткими каштановыми волосами. А между ними… Между ними мальчик лет восьми. И мужчина, который крепко обнял этого мальчика за плечи, склонился к нему, что-то говоря.
Мир не рухнул. Он замер. Словно кто-то нажал на паузу. Звук пропал. Осталось только мерцание люминесцентных ламп и леденящий холод, поползший по спине.
Это был Виктор. Ее Виктор.
Он был в той самой синей рубашке, которую она купила ему на день рождения месяц назад. С тем самым выражением мягкой, отеческой нежности, которого она не видела на его лице… сколько? Лет пять? А может, и все десять.
— Марина Сергеевна? С вами все в порядке? Вы белая как полотно, — голос Геннадия Петровича прозвучал как будто из-за толстого стекла.
Она не ответила. Ее взгляд прилип к обратной стороне телефона. Там, под прозрачным чехлом, была вложена не фотография, а аккуратно вырезанный из картона квадратик. Детская поделка. И на ней, кривыми, выведенными фломастером буквами, надпись: «С Днем Рождения, крестному! Любим тебя! Лида, Артемчик и Витя».
Крестному.
Витя.
Любим тебя.
Двадцать лет. Двадцать лет она засыпала и просыпалась рядом с этим человеком. Двадцать лет варила ему кофе по утрам, гладила рубашки, слушала его рассказы о работе. Двадцать лет растила дочь. Двадцать лет строила общий дом, общую жизнь, общее прошлое.
А оказалось, что у этого прошлого есть другая, параллельная ветка. С другим ребенком. С другой женщиной. С другим именем для него. Витя. Его так никто не называл. Только она, и то в шутку, давным-давно, в самом начале.
— Он… — ее собственный голос показался ей хриплым и чужим. — Он кто ему? — Она ткнула пальцем в лицо Виктора на экране.
Геннадий Петрович растерянно пожал плечами.
— А, это… Да крестный он мальчику, Артему. Жена покойного, Лидия Михайловна, когда оформляла бумаги, упоминала. Говорила, друг семьи. Очень близкий человек. Почти как отец.
Почти как отец.
Марина медленно выпрямилась. Она посмотрела на лицо мертвого мужчины на столе. На его знакомые, спокойные черты. И вдруг поняла, ГДЕ она его видела. Месяц назад. В торговом центре. Он стоял с Виктором у киоска с мороженым. Они о чем-то смеялись. Она тогда подумала — коллега по работе. Помахала рукой издалека. Виктор обернулся, улыбнулся своей ровной, дежурной улыбкой. И быстро отвел «коллегу» в сторону.
Это был не коллега. Это был… что? Сообщник? Свидетель? Муж той самой Лидии? Человек, который двадцать лет знал о ней, Марине, о ее дочери. И молчал.
И сейчас он лежал здесь. Мертвый. И уносил все секреты с собой в небытие. Оставляя ей лишь одну страшную, оглушительную правду, вбитую в сознание кривыми буквами детской открытки.
20 лет жил на две семьи?
Геннадий Петрович осторожно тронул ее за локоть.
— Может, присядете? Воды принести?
Марина отшатнулась. Ее кофе выскользнул из пальцев и разлился по кафельному полу темной, липкой лужей. Она не посмотрела на него. Она смотрела только в одну точку — на запотевшее окно, за которым начинался обычный городской день.
— Нет, — тихо сказала она. — Все в порядке. Мне… мне просто нужно сделать один звонок.
Один звонок. Мужу. Виктору. Вите.
И сказать… Что сказать? Она не знала. Абсолютно. Мир распался на миллион осколков, и в каждом отражалось лицо незнакомого мальчика по имени Артемчик.
Она повернулась и вышла из морга. На улице светило солнце. Было жарко. А ей было холодно. Очень холодно.
***
Мысль пришла не сразу. Она вызревала, как опухоль, пока Марина стояла на солнцепеке у входа в морг. Телефон в ее руке был тяжелым, как булыжник. Набрать Виктора? И что сказать? «Привет. Я только что познакомилась с твоим мертвым сообщником и его семьей на фото. Как дела на работе?»
Нет. Это было бы слишком просто. Слишком… обыденно для той бездны, что разверзлась у ее ног.
Она села в машину, закрылась, но не завела мотор. Просто сидела, глядя в лобовое стекло. Двадцать лет. Двадцать лет она была врачом. Диагностом. Ее работа — по разрозненным симптомам видеть картину болезни. А здесь — самый страшный диагноз ее жизни, и симптомы были повсюду. Командировки, которые всегда затягивались на день. Вечные «совещания» по выходным. Его усталость, которую она списывала на работу. Его отстраненность от дочери-подростка — «Аня уже большая, сама разберется».
Ложь. Все было ложью.
И тогда ее мозг, привыкший к анализу, выдал решение. Холодное, безумное, но единственно возможное. Не констатировать смерть. Сначала понять — что именно умерло? Какую жизнь он проживал параллельно с ней? Она должна была увидеть это своими глазами. Не через письма или слежку. А изнутри.
Найти мальчика. Артема.
Это оказалось проще, чем она думала. Через общую базу данных поликлиники (старый пароль еще работал) она по имени и отчеству матери — Лидии Викторовны — нашла адрес и школу. Район на отшибе, панельные девятиэтажки. Не та жизнь, которую он строил с ней.
На следующий день, отпросившись с дежурства под предлогом мигрени, она стояла у забора обычной средней школы. Сердце билось где-то в горле, отдаваясь глухим стуком в висках. Она чувствовала себя нелепо, как преступник-неудачник. Что она скажет? «Здравствуй, я жена твоего отца, которого ты знаешь как крестного»?
Зазвенел звонок с урока. Дети повалили из дверей стайками. И вот он. Не на фотографии — живьем. Худощавый, в темных джинсах и ярко-зеленой футболке. Рюкзак за спиной. И эти глаза… точная копия. Виктор в восемь лет. Тот самый, с фотографии из их старого альбома, где он щерится с велосипедом.
Марина сделала шаг. Потом еще один. Ее ноги были ватными.
— Артем? — ее голос прозвучал хрипло.
Мальчик обернулся, настороженно сморщил лоб.
— Я… — горло пересохло. — Я знакома с твоим крестным. С Витей.
Лицо мальчика просияло мгновенно, как будто кто-то щелкнул выключателем. Настороженность исчезла без следа.
— Правда? А он где? Он же вчера не приехал, как обещал! У меня по карате аттестация была!
Удар был точным и молниеносным. Вчера. То есть, пока она дежурила в реанимации, он был здесь. Или собирался быть. Обещал.
— Он… не смог. Задержался. — Марина сглотнула ком в горле. — Он очень просил меня передать, что переживает. Меня зовут Марина. Я его… жена.
Она произнесла это слово и почувствовала привкус железа на языке.
— О, круто! — Артем совершенно не смутился. Видимо, концепция «жены крестного» укладывалась в его картину мира. — А вы с ним из одного офиса?
— Что-то вроде того, — она выдавила улыбку. — Хочешь мороженого? Я могу рассказать, как Витя о тебе отзывается.
Она вела его в кафе через дорогу, и ей казалось, что все прохожие видят ее клеймо обманщицы. Но Артем болтал без умолку. Он тараторил о школе, о новой видеоигре, о том, как на прошлой неделе они с «крестным» ходили в аквапарк. Каждое слово было ножом.
— А он классно плавает! — восторженно говорил мальчик, уплетая пломбир. — А моя мама боится воду. А вы с ним тоже в аквапарк ездите?
Марина покачала головой, отпиваясь водой, которая казалась горькой.
— Нет. Мы… не ездим.
— Жалко. А он мне на день рождения конструктор новый подарил! С мотором! Говорит, сам в детстве такой же хотел.
Сам хотел. Виктор никогда не говорил с их дочерью Аней о своем детстве. Никогда. Он был отстраненным, правильным отцом, покупающим дорогие, но безликие подарки. А здесь… здесь он был другим человеком. Более живым. Более настоящим.
— Он часто к вам приезжает? — спросила она, стараясь, чтобы голос звучал непринужденно.
— Ну, по выходным часто. А иногда и среди недели, но поздно. Я уже сплю. Он с мамой тогда тихо разговаривает. А однажды они ругались.
— Ругались? Почему?
— Мама плакала. Говорила: «Когда же это кончится? Я устала ждать». А он ей: «Скоро, Лид, скоро. Нужно только немного времени». А что кончится?
Марина смотрела на его наивные, доверчивые глаза. И вдруг поняла весь ужас положения. Она сидела напротив сына своего мужа. И этот мальчик не был для нее абстрактным «плодом измены». Он был ребенком. Чистым, любящим, который обожал своего отца и даже не подозревал, что тот — призрак, приходящий по ночам.
Ее миссия «узнать врага» обернулась провалом. Врага не было. Была еще одна жизнь, разрушенная ложью Виктора. И в этой жизни он был почти героем.
— Скажи, Артем… а тебе хочется, чтобы Витя жил с вами? Все время? — спросила она, и ей стало страшно от ответа.
Мальчик на мгновение задумался, вытирая рот рукой.
— Конечно! Это было бы супер! Мы бы с ним в футбол каждый день гоняли. Но он же занятой. У него работа. И своя семья где-то там, — он махнул рукой в сторону окна, как будто эта «другая семья» была на другой планете. — Но он говорит, что та семья… не настоящая. Что он там несчастливый.
Не настоящая. Несчастливый.
Марина встала так резко, что стул громко заскреб по полу.
— Мне пора. Занятия.
— А вы Вите передадите, что я аттестацию сдал? На оранжевый пояс!
— Передам, — прошептала она, уже отворачиваясь.
Она вышла на улицу, и яркое солнце ударило ей в глаза. Ее тошнило. Не от ненависти. От осознания. Виктор не просто жил на две семьи. Он создал для каждой из них отдельную реальность. В одной он был несчастливым мужем в золотой клетке. В другой — любящим, почти что отцом-героем, вынужденным временно отсутствовать.
Он не просто предал ее. Он сделал ее злодейкой в сказке, которую рассказывал другому своему сыну.
Марина села в машину, уткнулась лбом в руль. Ревности не было. Была какая-то вселенская усталость. И тихая, ледяная ярость. Не к мальчику. Не к той женщине. К нему. К архитектору, который так виртуозно построил два дома, что они вот-вот рухнут друг на друга.
И она, Марина, была теперь не просто обманутой женой. Она была свидетелем. Единственным человеком, кто видел обе картинки. И это знание давало ей странную, жуткую силу. Силу не разрушать. А решать — что делать с этой правдой.
Она завела мотор. Ехать домой? К нему? Нет. Пока нет. Сначала нужно было вернуться в морг. Забрать ту самую открытку. Ту самую улику. Просто чтобы держать ее в руках и помнить. Помнить, что фраза «С любовью» может быть самой страшной ложью на свете.
***
Мысль пришла не как озарение, а как тихое, неумолимое вызревание правды. Она зрела все те дни, что Марина молчала. Она смотрела на Виктора, на его суетливую ложь, на его попытки быть идеальным архитектором собственного фасада, и не чувствовала ни ненависти, ни даже обиды. Она чувствовала… жалость. Огромную, вселенскую жалость к этому человеку, который двадцать лет прятался, как мальчишка, боящийся наказания.
И еще она чувствовала ответственность. Не перед ним. Перед той девочкой-подростком, что жила в соседней комнате и все реже выходила к ужину. И перед тем мальчиком с глазами Виктора, который верил, что его «крестный» вот-вот станет ему настоящим отцом.
Однажды утром, когда Виктор ушел на работу, Марина позвонила Лидии. Тот самый номер, что она нашла в истории звонков его старого телефона.
— Алло? — голос Лидии был настороженным, усталым.
— Лидия, это Марина. Жена Виктора. Нам нужно встретиться.
В ответ послышались прерывистые всхлипы.
— Пожалуйста, не надо скандала… У меня сын…
— Я не за скандалом. Я за правдой. И за решением. Давайте встретимся без него. В кафе в центре. В людном месте. Вам будет безопасно.
Молчание. Потом тихий, сломанный голос:
— Хорошо.
Лидия пришла раньше. Сидела, сжимая в руках сумочку, как щит. Она выглядела старше своих лет — испуганной, затравленной. Марина села напротив и без предисловий положила на стол тот самый снимок из морга.
— Я все знаю. И я пришла не как враг. Я пришла как… союзница. Нас обеих обманули.
Она говорила спокойно, без обвинений. Рассказала о своем визите к Артему. О его словах. О своей дочери. Она говорила, а Лидия слушала, и слезы медленно текли по ее лицу, оставляя мокрые дорожки на тональном креме.
— Он говорил, что вы несчастливы вместе… Что брак давно умер… — прошептала Лидия.
— Я знаю. И вам он, наверное, говорил, что я холодная, не понимаю его, что он вот-вот уйдет. Он строил из каждой из нас монстра для другой, чтобы мы никогда не встретились. Но посмотрите на нас. Мы просто женщины.
Марина не предлагала мести. Она предложила план. Тихий, рациональный, по-врачебному точный.
— Он не уйдет ни к одной из нас. Он трус. Он будет тянуть эту канитель до гроба. Но у нас есть дети. У вашего сына есть сестра. И у моей дочери есть брат. Давайте отнимем у него право решать. Давайте сделаем так, чтобы его ложь стала не нужна.
Она предложила помочь Лидии оформить официальные алименты. Не через скандал, а через хорошего юриста, которого она наймет и оплатит. Чтобы у Артема было обеспеченное будущее. А потом… потом она предложила нечто немыслимое.
— Давайте познакомим детей.
Лидия смотрела на нее как на сумасшедшую.
— Вы… вы серьезно?
— Абсолютно. Артем не виноват. Аня не виновата. Почему они должны быть заложниками его лжи? Пусть знают друг друга.
Прошло два месяца. Сначала это были робкие встречи в нейтральном пространстве — кино, пиццерия. Аня, угрюмая и недоверчивая, смотрела на маленького брата как на инопланетянина. Артем стеснялся. Но их связывала одна ниточка — общий отец, чье отсутствие в этих встречах было таким громким.
Потом Аня, у которой был жестокий подростковый максимализм и тоска по справедливости, вдруг прониклась к брату. Она стала его защитницей. Водила его на свои «крутые» тусовки, показывала музыку. А для Артема она стала окном в другой, взрослый и такой притягательный мир.
Однажды субботним утром Марина позвонила Виктору. Он был на «совещании».
— Витя, заезжай домой. Аня хочет съездить в зоопарк. С Артемом.
В трубке повисла такая тишина, что казалось, связь прервалась.
— Что?.. — он выдавил наконец.
— Ты же слышал. Они ждут в машине.
Когда он примчался домой через двадцать минут, он был бледен и растерян. Он увидел их в машине: Аня на переднем сиденье, Артем сзади, они о чем-то спорили, смеялись. Это была картина из параллельной вселенной, которую он никогда не смел вообразить.
Марина вышла на крыльцо. Она посмотрела на него — этого чужого, испуганного мужчину.
— Поезжайте. Я останусь. У меня дела.
Он сел за руль, не в силах вымолвить слово. Он вел машину с детьми — своими детьми, которые теперь знали друг о друге, — и его мир рушился. Не со взрывом, а с тихим шепотом. Его ложь, его тщательно выстроенная стена, оказалась ненужной. Ее просто… обошли.
Он стал третьим лишним в новой реальности, которую создали без него. Он приезжал к Лидии, а та говорила: «Аня забирала Артема на какой-то квест, не жди их к ужину». Он пытался поговорить с Мариной, а она отвечала: «Мне нужно помочь Лидии с документами для школы Артема».
Однажды вечером он нашел Марину на кухне. Она пила чай, глядя в окно на темнеющее небо.
— Зачем? — спросил он тихо. — Зачем ты все это сделала? Чтобы мучить меня?
Она обернулась. В ее глазах не было ни злорадства, ни ненависти. Была усталость и… что-то похожее на покой.
— Нет, Витя. Чтобы освободить нас всех от тебя. Ты больше не нужен. Твои тайны никому не интересны. Ты можешь приходить и уходить. Это уже не имеет значения.
Он стоял, не зная, что сказать. Он проиграл. Но проиграл не в борьбе. Его просто вычеркнули из уравнения как незначительную величину.
Марина вышла на балкон. Было прохладно. Она слышала, как в комнате Ани смеются она и Артем, что-то смотря вместе на ноутбуке. Это был странный, уродливый, ни на что не похожий мир. Но он был честным. И в этой честности, в этой новой, хрупкой связи, которую она создала поверх обломков его лжи, была ее свобода. Не свобода от него, а свобода быть сильнее его обмана. Сильнее боли.
Она не простила его. Она просто перестала в нем нуждаться. И это было самой страшной карой, которую она могла для него придумать. И самым великодушным даром — себе.
***
Развязка, которая потрясет
Вы прочитали только одну из возможных концовок этой истории. Но что, если правда оказалась бы еще сложнее, а справедливость — иной?
Узнайте, чем могли закончиться события, и прочитайте два альтернативных финала:
- 👉🏻 «Пиррова победа» — Марина побеждает, но ее триумф оборачивается пожизненным заточением в золотой клетке.
- 👉🏻 «Холодный расчет» — Марина выбирает путь возмездия, используя ум и хладнокровие, чтобы наказать за обман.
Оба финала доступны эксклюзивно для подписчиков Премиум.