Диагноз— смерть. Лекарство — ненависть. Рецепт — ложь. Он принял это лекарство и выжил.
Он сидел в своём кабинете на двадцатом этаже бизнес-центра, залитом безжалостным светом неоновых вывесок, и вглядывался в своё отражение в тёмном стекле. Там отражался успешный, собранный мужчина в дорогом костюме. Маска, за которой никто не видел глубокой трещины, проходившей через самое его нутро. Всё рухнуло в тот день, когда прозвучал диагноз — редкая, коварная опухоль мозга. Вердикт врачей — «пятьдесят на пятьдесят» — прозвучал как издевательство. И он, всегда бывший скалой и опорой для Кати, для их общего, с любовью взращенного рекламного агентства, внезапно ощутил, как земля уходит из-под ног. Он сдался. Перестал бороться, опустив руки в самый неподходящий момент.
— Соберись, Андрей, пожалуйста! — умоляла Катя, её тонкие, всегда такие тёплые пальцы сжимали его руку с такой силой, что белели костяшки. Глаза, обычно сиявшие смехом, были полны слёз. — Мы справимся. Я с тобой. Мы всегда всё преодолевали вместе.
—Ничего уже не исправится, Котёнок, — он отводил взгляд, глядя в стену, не в силах вынести её взгляд. — Всё кончено. Просто… отпусти меня.
Но она не отпускала. Все её слова поддержки, попытки обнять, накормить его любимым супом, разбивались о глухую, непробиваемую стену его апатии. Он угасал на её глазах, и она была бессильна.
А потом он увидел ту самую смс. Случайно, совершенно случайно. Максим, его лучший друг, его почти брат, оставил телефон на столе в кабинете, выйдя за кофе. Экран вспыхнул, и Андрей увидел имя жены. Сообщение было коротким, как удар ножом: «Сегодня он уезжает к родителям. Жду тебя. Целую».
Мир для Андрея сузился до размеров светящегося экрана. В ушах зазвенела тишина. Он солгал ей в тот же вечер. Сказал, что решил съездить к родителям на сутки, чтобы «подумать, собраться с мыслями». Голос его звучал плоско и неестественно, но Катя, казалось, ничего не заметила. Она лишь кивнула.
Оставив машину в соседнем переулке, он стоял напротив своего же дома, в тени старого раскидистого клёна, того самого, под которым они с Катей когда-то целовались, провожая закаты. Горло сжимал ком тошноты и предательства. И вот он, чёрный джип Максима, подкативший к дому с противной небрежностью. И вот она, его Катя, распахивающая входную дверь. Она улыбалась. Улыбалась так, как не улыбалась Андрею уже несколько недель. Быстрый поцелуй в щёку? Просто дружеский жест? Но дверь закрылась, поглотив их обоих, и оставила его наедине с разрывающей грудь яростью.
Он ждал. Час. Может, больше. Следил, как в их спальне зажёгся свет. Каждая секунда была пыткой. Потом он больше не выдержал. Вломился в дом, как громила, не в силах сдержать дикий рёв, вырывавшийся из его глотки. Они были в гостиной. На столе стояли два бокала с тёмно-рубиновым вином. Катя, смеясь, поправляла воротник рубашки Максима. Такая интимная, домашняя, убийственная деталь.
— Андрей! — выдохнула она, отскакивая от Максима, её лицо стало белым как мел. — Мы… мы не ожидали… Ты же уехал…
—Я всё видел, — прошипел он, и его голос был чужим, низким и хриплым. — Всё понятно. До последней мерзкой детали.
Скандал был страшным. Катя кричала, что это чудовищное недоразумение, что они с Максимом готовили ему сюрприз перед операцией, хотели поднять его боевой дух. Максим, бледный, как полотно, пытался вставить слово, схватив Андрея за плечо: «Друг, послушай меня, это не то, что ты думаешь!» Но Андрей был глух, отшвырнул его руку.
—Какой сюрприз? — рычал он, смотря на Катю с ненавистью. — Новую жизнь без меня?
—Опомнись, ради Бога! — закричала она, слёзы ручьём текли по её лицу. — Я люблю тебя! Только тебя!
На следующий день, спустившись в её машину за документами, он на пассажирском сиденье пакет и смятый чек из ювелирного магазина. Дорогие, платиновые запонки. Не в его стиле вообще. А через неделю, на деловой встрече, он увидел эти самые запонки, ослепительно сверкающие на манжетах Максима. Для Андрея это был окончательный, бесповоротный приговор.
И случилось странное, чудовищное. Ненависть стала его топливом. Она выжгла дотла отчаяние, апатию, животный страх смерти. В нём закипела тёмная, яростная энергия. «Я выживу, — дал он себе клятву, глядя в своё осунувшееся отражение в зеркале больничной палаты накануне операции. — Я выживу любой ценой. Я должен выжить, чтобы посмотреть вам в глаза. Обоим».
Операция прошла чудом. Реабилитация была настоящим адом, каждый день — через боль, через немогу. Но он смог, сжимая в кулаке образ их предательства. Он выздоровел. Выздоровел физически. А душа его покрылась толстой, непробиваемой коркой. Сразу после выписки он подал на развод.
В зале суда Катя выглядела измождённой, постаревшей на десять лет. Она не спорила, не требовала ни квартиры, ни доли в бизнесе. Когда судья огласил решение, она молча подошла к нему. Её пальцы едва коснулись его руки, и он дёрнулся, как от ожога.
—Главное, что ты жив, — прошептала она, и в её глазах он увидел не лицемерие, а какую-то бесконечную, всепоглощающую усталость и боль, которую не понять.
—Не касайся меня, — сквозь зубы бросил он и, развернувшись, ушёл, оставив её одну в пустом зале.
Три года он прожил в состоянии постоянной боевой готовности. Построил новую, ещё более успешную компанию. Стал жёстче, циничнее, холоднее. Новости о Кате до него не доходили. Он вычеркнул её из жизни. И Максима тоже. Пока однажды утром его секретарь не положила на стол письмо от нотариуса. Письмо было сухим и лаконичным. Екатерина скончалась в результате автомобильной катастрофы. Похороны состоятся такого-то числа.
Что-то холодное и тяжёлое сжалось внутри. Он поехал в их старый дом, чтобы помочь её родителям, сгорбленным от горя, разобрать вещи. Дом пах пылью, прошлым и забвением. Он бродил по комнатам, и призраки их счастливой жизни шелестели обоями, смотрели с фотографий. В детской, которую они так и не успели обустроить, с каким-то тоскливым чувством он взялся за картонную коробку со старыми книгами. Хотел отнести её в грузовик, как из-под потрёпанного атласа мира выскользнула толстая папка. Кожаный переплёт, потёртый на углах. Он узнал его. Это был дневник Кати.
Он опустился на корточки, с горьким, едким предвкушением. Сейчас он прочтёт жалкие оправдания. Увидит попытки обелить себя, переложить вину. Он открыл первую страницу. Её аккуратный, знакомый почерк.
«Сегодня врачи вынесли приговор. Пятьдесят на пятьдесят. Но дело не в цифрах. Дело в его глазах. В них больше нет огня. Он сдался. Я теряю его, он просто тихо гаснет у меня на глазах, и я не знаю, как остановить это. Я молюсь, но Бог меня не слышит. Что делать?»
Сердце Андрея ёкнуло, заныло знакомой старой болью. Он перевернул страницу. Даты совпадали с тем страшным месяцем перед операцией.
«Прочитала сегодня исследование по психосоматике. Сильные негативные эмоции, ярость, жажда мести иногда мобилизуют организм лучше, чем позитивные установки. Это звучит чудовищно, бесчеловечно. Неужели я могу на это пойти? Превратить его любовь в ненависть? Но иначе я потеряю его наверняка. Это наш последний шанс. Наш отвратительный, безумный, последний шанс. Прости меня, мой любимый».
Ледяная волна прокатилась по его спине. Руки задрожали. Он лихорадочно листал дальше, страницу за страницей, проглатывая строчки, написанные её рукой.
«Уговорила Максима. Боже, как он сопротивлялся! Кричал, что это безумие, что мы сломаем всё окончательно. Но он любит Андрея как родного брата. В конце концов, он согласился. Со слезами на глазах. Мы стали соучастниками в этом ужасном, грязном спектакле. Два палача, пытающиеся спасти свою жертву, заставив её страдать».
«Расписали каждый шаг. Смс-провокация. Его «отъезд». Моя «встреча» с Максимом. Он должен был всё увидеть. Должен был поверить в нашу низость. Должен был возненавидеть нас так сильно, чтобы захотеть выжить назло. Боже, какая же я отвратительная актриса».
«Сегодня он ворвался в дом. Я видела боль в его глазах. Это была такая боль, что мне показалось, сердце разорвётся. Хотелось всё рассказать, упасть перед ним на колени, умолять о прощении. Но нельзя. Я должна была играть свою роль — роль холодной, лживой, расчётливой изменщицы. Максим еле держался, я видела, как дрожат его руки. Мы оба предаём самого дорогого человека. Ради его же жизни. Железный привкус во рту. Это привкус моего греха».
«ОН ВЫЖИЛ! Операция прошла успешно! Врачи говорят о чуде. Я плачу и не могу остановиться. Спасибо. Спасибо тебе, Господи! А теперь… теперь он смотрит на меня с такой ненавистью, что мне нечем дышать. Но он жив. Он дышит. Его сердце бьётся. И это — единственное, что имеет значение. Я знаю, я заплачу за этот обман одиночеством на всю оставшуюся жизнь. Но я купила ему жизнь. Это стоило того. Стоило каждой моей слезы».
Последняя запись была сделана за неделю до её гибели.
«Иногда мне кажется, что я сломала что-то очень важное не только в нём, но и в себе. Он жив. Но счастлив ли? Увижу ли я когда-нибудь снова его улыбку, ту, что была раньше? Теперь это моя вечная тайна. Моя расплата. Я бы сделала это снова. Ради одного его вздоха. Я люблю его. До самого конца».
Андрей уронил папку. Листы, исписанные её рукой, разлетелись по пыльному полу, как белые птицы. Вся его реальность, весь мир, который он выстроил на фундаменте своей правды, рухнул в одно мгновение с оглушительным треском. То, что он считал низким предательством, оказалось актом величайшей, жертвенной, до безумия сильной любви. Он вспомнил её лицо в суде. Измождённое, но спокойное. «Главное, что ты жив». Это не было лицемерием. Это была её правда, которую она пронесла через всё своё вынужденное одиночество, как крест.
Он нащупал в кармане телефон. Пальцы дрожали, он едва мог попасть по клавишам. Он нашёл номер, который не набирал годами. Максим. Гудки казались вечностью. Он уже хотел бросить трубку, когда на том конце наконец послышался хриплый, сонный голос.
— Алло?
—Это я, — с трудом выдавил Андрей. В горле пересохло.
На том конце повисла тяжёлая,давящая пауза. Послышался прерывистый вздох.
—Андрей? — голос Максима дрогнул, в нём слышались и страх, и надежда. — Я… я всё ждал этого звонка. Все эти годы.
—Почему? — прошептал Андрей, и его собственный голос показался ему чужим. — Почему ты не сказал мне тогда? Почему молчал?
—Она заставила меня поклясться, Андрей, — Максим говорил с трудом, слова давились слезами. — Поклясться молчать. До самого конца. Она сказала… что если ты узнаешь правду, твоя победа окажется фальшивой. Что всё, что заставляло тебя бороться, рассыплется в прах. И это… это добьёт тебя окончательно. Она думала только о тебе. До последней секунды. Прости меня. Мне тоже было невыносимо тяжело молчать. Я потерял лучшего друга. И не мог ничего сказать. Это была пытка.
Андрей бросил трубку, не в силах произнести ни слова. Он вышел на улицу. Шёл по городу, не видя его, не слыша шума машин. Он был жив. Здоров. Он теперь знал, что эта жизнь куплена ценой чудовищной, прекрасной лжи. Кем он был теперь? Победителем, которого к победе привела ненависть? Или вечным должником женщины, которую так и не смог разглядеть за ширмой собственных подозрений?
На следующий день он поехал на кладбище. Дул пронизывающий осенний ветер, срывая с деревьев последние листья. Он долго шёл по узким дорожкам, пока не нашёл свежий холм, уставленный венками. Чёрная гранитная плита. Её имя. Даты. Слишком короткая жизнь.
Он стоял перед ней, сжав кулаки, не в силах найти слова. Что можно сказать? «Прости»? Или «Спасибо»? Как благодарить за такую жертву? В горле стоял ком, слёзы текли по его щекам, но он не пытался их смахнуть.
— Я жив, Котёнок, — прошептал он, наконец, касаясь ладонью холодного камня. — Ты добилась своего. Я жив.
Ветер подхватил его слова и унёс в серое, низкое небо. У него была жизнь. Подаренная. Но не было ни малейшего понятия, что с этой жизнью делать. И не было никого, чтобы услышать его «спасибо». Только тихи
й шелест увядших листьев да безмолвие свежей земли, хранящей её последнюю тайну.
Спасибо за внимание! Обязательно оставьте свое мнение в комментариях.
Прочитайте другие мои рассказы:
Обязательно:
- Поставьте 👍, если понравился рассказ
- Подпишитесь 📌 на мой канал - https://dzen.ru/silent_mens