Пентаграмма на ладони не смывалась.
Лия терла кожу до крови, скребла ногтями, поливала мылом, спиртом, даже уксусом — чёрная жидкость будто вросла в поры, как татуировка, сделанная не иглой, а когтем. Она смотрела на неё в зеркало ванной, и каждый уголок звезды, казалось, пульсировал — тихо, но настойчиво, как сердце под землёй.
Ты — ключ.
Слова Белой Дамы звучали в голове не как угроза, а как констатация. Как если бы ей сообщили, что она — дочь короля, или что её имя вырезано на надгробии триста лет назад.
Она схватила куклу. Тряпичное лицо с пуговичными глазами смотрело в никуда — но теперь Лия чувствовала: за этим взглядом кто-то есть. Не мать. Не ребёнок. То, что носило мать как маску.
— Где ты её взяла? — прошептала она. — Что ты с ней сделала?
Кукла не ответила. Но в кармане её платья что-то хрустнуло.
Лия разорвала шов. Там, под слоем ваты, лежал свёрток — не ампула, а листок бумаги. Пожелтевший, хрупкий, с краями, будто обожжёнными. Почерк — мамина рука. Но не тот, что в письме. Этот — дрожащий, отчаянный, будто писала, убегая.
«Лия, если ты это читаешь — я проиграла. Но ты можешь выиграть. Ключ — не то, что открывает. Ключ — тот, кто решает, открывать ли вообще. Они хотят, чтобы ты вошла. Чтобы ты завершила круг. Пять ампул. Пять жертв. Пять душ. Ты — пятая. Последняя. Но ты можешь сломать замок. Для этого нужно не открыть дверь — а сжечь её. Ясень — не дерево. Это тело. Её тело. Убей его — и ты освободишь всех. В том числе и меня. Прости, что не смогла защитить тебя. Я люблю тебя. Даже здесь. Даже сейчас.»
Подпись: «Мама. Навсегда.»
Лия села на край ванны, сжимая листок. Сердце билось так громко, что заглушало шум дождя за окном. Она не плакала. Не кричала. Внутри был холод — ледяной, чёткий, как лезвие.
Убей дерево.
Не призрак. Не Даму. Дерево.
Она встала. Набрала номер Марка.
— Она оставила мне записку, — сказала без приветствия. — Знаешь, что такое «сжечь дверь»?
Молчание. Потом — тяжёлый вздох.
— Да. Это старая легенда. Не из книг. Из уст. Говорят, если убить Ясень — весь культ рухнет. Все, кто в нём — исчезнут. Души вернутся. Или… растворятся. Никто точно не знает. Но никто и не пробовал. Те, кто пытался — не вернулись.
— Я пойду туда сегодня. С бензином. И спичками.
— Лия, подожди — это не кино. Это не «поджёг дерево — и всё кончилось». Там силы. Ты не представляешь, на что способна Белая Дама, когда чувствует угрозу.
— А ты представляешь, что она сделала с моей матерью? — голос сорвался. — Я уже внутри этого, Марк. У меня на руке её метка. Я просыпаюсь с лепестками гвоздики. Мне снятся мёртвые дети. Выбора нет. Есть только когда.
Он замолчал. Потом тихо:
— Я приеду. Возьму канистру. И лопату. На всякий случай.
Дорога в Блэквуд.
Марк вёл машину молча. На заднем сиденье — канистра, лопата, фонари, камера, и… маленький деревянный ящик, запечатанный воском.
— Что это? — спросила Лия.
— То, что я нашёл после исчезновения Марии. В её дневнике — координаты. Я выкопал это под старым камнем у ручья. Не открывал. Боялся.
— Почему сейчас?
— Потому что ты — первый человек, который действительно дошёл до ясеня. И вернулся. Может, ты — та, кому это нужно.
Лия коснулась ящика. Воск был тёплым. Как будто внутри что-то дышало.
Опушка.
Лес встретил их тишиной. Настоящей, гнетущей, без птиц, без ветра, без шелеста. Даже дождь перестал — будто небо тоже затаило дыхание.
Ясень стоял в центре поляны, как на троне. Его ветви были раскинуты, как руки, готовые обнять — или задушить. Дупло в форме сердца теперь пульсировало тусклым светом, будто внутри билось что-то живое.
Куклы из веток исчезли. Вместо них — пять маленьких костров, расположенных по кругу. В каждом — догорающие угли и… пепел с отпечатками детских ладошек.
— Они здесь, — прошептала Лия. — Ждут.
Марк достал канистру. Начал поливать основание дерева. Запах бензина смешался с гвоздикой — тошнотворный, неправильный коктейль.
— Ты уверена?
— Нет. Но это единственный способ, который она мне оставила.
Она достала спички. Дрожащими пальцами зажгла одну.
И тогда дупло открылось.
Не раскрылось. Не разверзлось. Открылось — как дверь. Изнутри повеяло холодом и запахом мокрой земли, смешанной с кровью.
— Лия… — голос матери. Не из прошлого. Не из сна. Оттуда. — Не делай этого. Ты не знаешь, что будет.
Лия замерла. Спичка догорала.
— Мама?
— Я здесь. Но я — не та, кого ты хочешь спасти. Я — часть её. Часть Ясеня. Если ты сожжёшь дерево — ты сожжёшь и меня. Навсегда.
Слёзы наконец прорвались.
— Ты… ты просила меня это сделать!
— Потому что я думала, что смогу умереть. Но я не могу. Я — корень. Я — память. Я — сторож. Лия, умоляю. Есть другой путь. Возьми остальные ампулы. Заверши ритуал. Освободи нас через неё. Не против неё.
— Сколько детей умрёт, пока я буду «завершать»?
— Ни одного. Ты — последняя. Ты — ключ. Ты можешь переписать ритуал. Войди. Возьми ампулы. Соедини их. И выбери: кого освободить. Их… или меня.
Спичка упала на землю. Погасла.
Марк смотрел на неё, бледный.
— Что ты решила?
Лия подняла глаза на Ясень. На дупло. На мать, которая смотрела на неё из тьмы — не как призрак, а как пленница.
Она медленно опустила канистру.
— Я войду.
Марк схватил её за руку.
— Ты не понимаешь, что там! Это не сон! Ты можешь не вернуться!
— Знаю.
Она взяла ящик, который он привёз. Разбила восковую печать. Внутри — четыре ампулы. Чёрные. Пульсирующие. И записка от Марии:
«Если ты это читаешь — я уже одна из них. Не пытайся меня спасти. Спаси других. Особенно ту, что в белом. Она — первая. И самая сильная.»
Лия взяла все пять ампул — свою и четыре из ящика. Они зазвенели, соприкоснувшись, как колокольчики на детских гробах.
— Прикрой меня, — сказала она Марку. — Если я не вернусь через час — подожги дерево. Без меня. Без сожалений.
Он кивнул. Глаза — полные ужаса и восхищения.
— Буду ждать.
Лия шагнула к дуплу. Оно распахнулось шире, как объятие. Изнутри потянуло холодом, запахом коры, крови и детского плача.
Она вошла.
Внутри.
Не тоннель. Не зал. Сознание.
Она стояла в огромном пространстве, стены которого были сотканы из корней, памяти и шепотов. Вокруг — сотни лиц. Дети. Женщины. Мужчины. Все — с пустыми глазами и улыбками, пришитыми нитками. Все — смотрели на неё.
В центре — алтарь. На нём — пять углублений. Форма — как её пентаграмма.
Рядом — мать. Прозрачная, дрожащая, в оковах из корней.
— Ты пришла, — прошептала она. — Теперь выбирай.
— Что я должна сделать?
— Положи ампулы. Соедини их. И скажи имя того, кого хочешь освободить. Только одного. Остальные… останутся здесь. Навсегда. Таков закон.
— Это несправедливо.
— Это — замок. А ты — ключ.
Лия подошла к алтарю. Взяла первую ампулу. Внутри — лицо девочки в белом. Та, что с куклой.
«Пятеро для жизни. Пятеро для смерти.»
Она вставила ампулу в первый слот.
Земля дрогнула.
Голос Белой Дамы прозвучал из стен:
— Ты начинаешь игру, дитя Картер. Помни: каждое имя — цена. Каждый выбор — жертва.
Лия взяла вторую ампулу.
Внутри — женщина. Мария. Жена Марка. Смотрела с мольбой.
Лия сжала ампулу.
— Прости, — прошептала она. — Но я не могу выбрать тебя.
Она вставила ампулу.
Стены застонали.
Третья ампула — мальчик лет восьми. Смеётся. Плачет. Зовёт маму.
Четвёртая — девушка-подросток. С дневником в руках. Последняя запись: «Мне снилась женщина в белом. Она сказала: “ты следующая”. Я не хочу быть следующей».
Пятая — её мать. Эвелин. Смотрит прямо в глаза.
— Выбери меня, — шепчет она. — Я твоя мать. Я люблю тебя. Я заслужила свободу.
Лия подняла ампулу.
Сердце разрывалось.
Она вставила её в последний слот.
Пентаграмма на алтаре засветилась. Голос Дамы:
— Имя.
Лия закрыла глаза.
И сказала:
— Девочку в белом.
Тишина.
Потом — крик. Не боли. Освобождения.
Свет вспыхнул. Корни лопнули. Души начали исчезать — одна за другой. Мария. Мальчик. Девушка. Мать.
— НЕТ! — закричала Эвелин. — ЛИЯ, КАК ТЫ МОГЛА?!
— Прости, мама, — прошептала Лия, глядя, как тело матери рассыпается в пепел. — Но она — первая. И самая сильная. Если её освободить — она разрушит этот круг. Навсегда.
Девочка в белом шагнула к ней. Улыбнулась. На этот раз — без пуговиц вместо глаз. С настоящими, живыми глазами.
— Спасибо, — сказала она. — Теперь я могу спать.
Она обняла Лию. И исчезла.
Алтарь рухнул.
Стены начали рушиться.
Лия побежала к выходу — к свету, который вёл обратно.
Но перед тем, как переступить порог, она обернулась.
На полу, среди обломков, лежала шестая ампула.
Прозрачная.
С её собственным отражением внутри.
Снаружи.
Марк сидел у дерева, зажав в руках зажигалку. Глаза — красные. Он уже собирался встать.
— Лия?!
Она вышла из дупла. Бледная. Дрожащая. В руках — шестая ампула.
— Что… что ты сделала? — он смотрел на Ясень. Дерево начало чернеть. Трещать. Листья опадали, не желтея — превращаясь в пепел на лету.
— Я выбрала не ту, кого хотела. А ту, кого должна была.
Она подняла ампулу.
— Теперь… я — следующая.
Марк схватил её за плечи.
— Что это значит?
— Это значит, что ритуал не закончен. Он только начался. И теперь… я — Белая Дама.
Ветер взвыл. Первый лист упал на её плечо — и превратился в лепесток гвоздики.
Ясень начал падать.
Но в глубине леса — где-то далеко — уже слышался детский смех.
Высокий.
Звенящий.
Будто битое стекло.
Продолжение следует...