- Внучка ведьмака. Глава 19.
«Любит, - подумал парень. - Она всё ещё меня любит!» - готов был возликовать Димка.
- Нет, - повторила Люба. - Это я ухожу.
Она налила из чайника полкружки воды, выпила маленькими глотками, вытерла губы тыльной стороной ладони. Повернулась к окну. Усмехнулась, увидев чёрный угловатый силуэт внедорожника. Сполоснула лицо, и вышла из кухни, не утираясь.
Димка смотрел на выпуклые капли, которые не могли удержаться на прекрасном лице жены. Смотрел, как медленно сползают они вниз по белой коже, заменяя невыплаканные слёзы.
Люба достала из шкафа дорожную сумку, поставила её на кресло. Она доставала свои вещи так, как будто прощалась с прежней жизнью. Смотрела на них с сожалением, будто после прошедшей ночи золото оказалось позолотой, карета - тыквой, а сказка - злой насмешкой, эхом хохота гиены в далёком овраге. В боковой карман поместились документы, в полиэтиленовый пакет всегда дочиста вымытая обувь. Женщина двигалась по-прежнему неторопливо, и даже взгляд её сине-голубых глаз был всё такой же плавный.
Димке показалось, что он ненавидит её сейчас сильнее, чем любил все эти годы. Парень впервые почувствовал боль от того, что она вырывает цветущую розу своей любви, безжалостно обрывая глубокие корни. Оставляя вместо нежных цветов острые шипы и бессильные коряги, которые никогда больше не дадут бутоны.
- К нему пойдёшь? - глухо спросил Димка, встав у двери и перегородив выход
Люба посмотрела равнодушно, будто его здесь и не было. Выражение её лица не изменилось. Не дрогнул ни один мускул на превосходно очерченном лице. Только длинные серьги чуть покачнулись, блеснув тонкими серебряными цепочками с круглыми янтариками.
- Эти серьги я тебе подарил, - зло бросил Димка. - Он-то тебе золотые купит.
Жена опустила к ногам сумку и пакет, взялась за правую серёжку-гвоздик. Рукава скользнули вниз, до самых локтей, белых и нежных. Димка увидел и запястья, и тонкие синеватые вены на них, к которым он приникал губами после ночного безумия, когда она гладила его по впалым от страсти щекам.
За первым гвоздиком последовал второй. Люба взяла его ладонь, вложила в неё серёжки и помогла ему зажать пальцы в кулак. Не проронив ни слова, она взяла свои вещи, в коридоре обулась в ярко-синие балетки и спустилась с крыльца.
Алексей Александрович по-молодецки лихо выпрыгнул из машины. В три огромных шага преодолел расстояние до появившейся женщины.
«Вот тебе и дед! Озолочу, собачьего сына!» - подумал он, и решительно протянул руки к Любиным сумкам.
Она прошла мимо, не удостоив директора «Заречного» даже взмаха чёрных ресниц. Мужчина остолбенел. Такое с ним случилось впервые в жизни. На минуту он позабыл и о деде Степане, и о Любином муже. Женское равнодушие окатило его ледяной водой, заставив стыдливое унижение согнуть его широкую спину. Он сел в машину, вцепился в руль, запустил двигатель. Первой мыслью было поехать за ней медленно, как мальчишки на велосипеде едут за понравившейся девочкой. Но потом он вспомнил, как величаво прошла она мимо, как медленно шевелилась толстая змея косы меж лопаток, и передумал.
«А теперь посмотрим, кто кого, - подумал он, и глаза его сузились до едва различимой полосы. - куда ты денешься из моей деревни! Сама ещё приползёшь! Кусок хлеба просить будешь!»
Машина Алексея Александровича развернулась, оставив на траве круглый след от колёс. Он выехал в противоположную от деревни сторону, чтобы не снова не увидеть ровную Любину спину, тугую косу и напряжённые от тяжести руки. Сначала он подумал полевыми дорогами добраться до магазина, залить горькое горе, забыться на несколько дней. Но вместо этого уехал на реку почти за тридцать километров, и сел на край обрыва, болтая ногами.
Течение было не быстрым, но каким-то непреодолимым. Захватив старое бревно со следами тускло-зелёной тины, оно волокло его, не прекращая движения, выбрасывая вперёд то один круглый конец, то другой. Мужчине показалось, что и его так же тянет сейчас к Любе. Непреодолимо, страшно, как в омут. Он сорвал травинку, задумчиво пожевал её, и выплюнул, сорвав свежий сочный стебель. Сел в машину и поехал в контору, задумчиво покачиваясь на мягком кожаном сиденье в такт плавному ходу колёс.
Он понял, что не хочет видеть Любу просящей. Она нужна была ему только гордой и неприступной.
***
Глаза у Нади больше не гноились. Она по-прежнему проводила с отцом больше времени, чем с матерью. Свету, занятую с утра до вечера работой и домашними хлопотами это не очень расстраивало. То, что девочка не стремится постичь кулинарную науку, шитьё и вязание - вполне понятно. Придёт время, сама попросит у матери научить, - так думала Света, вспоминая исколотые до крови пальцы во время пришивания белых манжет и воротничков на школьную форму. - Ну, или нужда, как говорится, заставит.
Лапша за такими мыслями выходила не очень тонкой. Острый нож плясал в Светиных руках, торопясь резать податливую соломку, присыпанную мукой. В окно постучали. Женщина откинула волосы со лба, не глядя махнула рукой, подавая знак, что можно войти. Вскоре в дверях показалась Катя, давняя подруга. Она раздобрела в последнее время, да так сильно, что незнакомые люди стали принимать её мужа за сына.
- Проходи, Кать. Сейчас закончу и чаю с тобой попьём, - Света принялась за лапшу.
- Ну что же, можно и чаю, - сказала гостья, скидывая кофту. - Как живёте, друзья-товарищи? Как Надюшка? Не болеет больше? А то Гена три ночи не спал, всё переживал.
- Да, они дружат, я знаю, - кивнула Света, убирая большую разделочную доску на холодильник. - Нет, такое случилось в первый раз. Пока больше не было. Я уж подумала, анализ на аллергены сдавать придётся, - она сполоснула руки, омывая их почти до локтей. - Ничего не случилось, Кать? Мы с тобой уж месяца четыре не виделись, - Света достала пару кружек, начала накрывать на стол.
- Вроде и не случилось. А может и случилось. С какой стороны посмотреть, - вздохнула Катя. - Фантазия у вашей Нади богатая. Всё Генке рассказывает, какой из него лётчик получится, - и вдруг затараторила. - Ну, какой из него лётчик? Он же трус, своей тени боится. Ты, Света, ей скажи. Ты всё-таки мать. Если она эту ерунду не оставит, не дам Генке с ней дружить. Сама про себя пусть что хочет выдумывает, а мальчика моего чтоб в покое оставила. Всё! - она соскочила с табуретки, на которой не просидела и минуты, и вышла из дома, с силой хлопнув дверью.
Света улыбнулась, представив Генку, не выходящего на улицу вечером без фонарика за штурвалом авиалайнера, и улыбнулась. Она выглянула в окно, чтобы посмотреть, как колышется пышная Катина фигура, помахивая необъятной юбкой. И тут заметила, что дед Степан, двигавшийся ей навстречу, вдруг остановился и принялся трясти Катину руку. Та замерла, как статуя на фонтане, готовящаяся изрыгнуть первые упругие струи воды. Вдруг подпрыгнула, и понеслась прочь, не забывая оглядываться и грозить при этом деду увесистым кулаком. Света тоже замерла, прислушиваясь. Едва слышно отворилась и затворилась калитка, послышались осторожные стелящиеся по дворовой траве, шаги. В дом вошёл дед Семён, низко склонив голову и глядя себе под ноги.
- Здравствуй, доченька, - в бороду проговорил он. - Не угостишь ли чаем? - он озорно блеснул глазами на пару кружек.
- Не знаю, дед Семён, что и сказать, - нерешительно ответила Света.
- Так ты не думай. Говори, что на сердце. А я скажу, что у меня на сердце. Мы ведь не чужие с тобой, нам прячь - не прячь её, правда сама выплывет.
- Боюсь я тебя, - выдохнула Света, и провела ладонью по лбу. - И не я одна, похоже. Скажи, чем Катю напугал, что она от тебя как чёрта бросилась?
Дед Семён погладил бороду медленно, ласково, будто это не борода вовсе была, а грива Сивки-Бурки.
- Правду сказал. Ничего, кроме правды, -заговорщически шепнул он. - Что сынок её на самолёте будет летать. Лётчиком-испытателем будет.
- Да ну вас, - засмеялась Света, и махнула на деда ладонью. - Обманщики же вы! Спрашивала Надюшку, не видится ли она с тобой. Говорила, что нет. Клясться хотела, представляешь. А байки одни и те же травите. Генка-лётчик, вот смеху-то будет, и подняла крышку на чайнике, проверяя, не пошла ли вода пузырьками.
- Ага, - подтвердил старик. - Ухохочешься, - он кашлянул, будто собираясь с мыслями. - Света, тут такое дело. Я слышал, несколько колхозов химикаты с кукурузника разбрасывали. Пчёлы мрут, будто. Много мрут, - он вздохнул и запустил тёмную от загара руку в фуфаечное нутро. - Ты возьми, дочка, деньги. Мне столько не надо, а директор платит хорошо, - он развернул носовой платок и положил на стол пачку купюр. - Это чистые деньги, заработанные, не бойся.
Света уткнула лицо в ладони. Непредсказуемость жизни всё ещё удивляла её. Во всём происходящем ей чудился какой-то подвох. Она вспомнила старое выражение, которое запомнила ещё с детства: сделай людям плохо, а потом верни, как было. И они будут счастливы. Света решила выложить все карты на стол.
- Знаешь, дед Семён, как ты появился, у нас в жизни какая-то чехарда началась. Надя заболела, ведёт себя странно, пчёлы поумирали. Может, ты теперь деньгами откупится хочешь? Может, это ты всё натворил? - Света почувствовала себя так, будто смогла наконец вытащить занозу, давно и глубоко сидевшую в её теле.
Дед вдруг рассмеялся, и лицо его, озарившееся улыбкой, враз помолодело.
- А не думала ты, Света, что в Надиных болячках не я виноват? Может, кто другой причастен? Мать её, например? - он всё ещё улыбался, но сидел прямо и не теребил уже свою длинную бороду. - Сама ведь книжечки дедовы почитываешь? Оградить дочку хочешь? Или не так?
Света опустила глаза. Она точно не могла сказать, что так влекло её в старых записях. Но руки то и дело открывали заветный ящик, разворачивали кусок домотканого полотна, листали пожелтевшие страницы.
Вспомнив слова деда о том, что правда рано или поздно даст о себе знать, женщина почувствовала холодок между лопаток и поёжилась.
- Не знаю, дед Семён, зачем. Защитить её хочу. Чтобы жить спокойно могла. Она только год назад по ночам ходить перестала. Смотреть на неё страшно: глаза открытые, руками, будто слепая, перебирает, и разговаривает с кем-то. Разве ж это нормально? Ребёнок спать должен ночью, а не бродить и что попало бормотать, - Света упрямо сжала губы.
- Хорошо, кивнул Семён, показав глубокие залысины. - Что я тебе скажу, дочка. Ты сама себя не слушаешь, и ей слушать себя не даёшь. Вот и болеет она. Сила в ней дремлет, проснуться не может. А ты её своим добрым материнским сердцем всё убаюкиваешь, убаюкиваешь, - он ласково гладил скатерть, повторяя однообразное движение. Затем с такой силой нажал ладонью на стол, что тот вздрогнул. - Хоронишь, значит, Света! - глаза его блеснули, показавшись женщине чёрными и лишёнными зрачков. - Не мешай ей, мать.
Свете показалось, что большая чёрная птица пролетела за окном, на секунду закрыв крыльями дневное солнце. Она оглянулась, но увидела только стайку глупых воробьёв, вспорхнувших с яблони. Женщина собиралась возразить деду, но его на кухне уже не было. Только на столе рядом с полной до краёв кружкой лежала стопка денег.
- Продолжение Глава 20.
- Путеводитель здесь.