Я стояла у окна и смотрела, как дождь размывает контуры дворов. За спиной шуршал Павел — собирал вещи в сумку, бормотал что-то себе под нос. Телефон его так и не замолкал с того самого звонка.
— Мне правда нужно ехать, — сказал он, не поднимая глаза. — Алина температурит. Ольга говорит, дочка меня зовёт.
Я кивнула, хотя он не смотрел в мою сторону. Горло сдавило — знакомое ощущение, когда хочется что-то сказать, но слова застревают где-то в груди.
— Я понимаю, — выдавила я наконец.
Павел обернулся, в глазах мелькнула благодарность. Он подошел, коротко обнял меня — пахло табаком и его старым свитером, который я просила постирать ещё неделю назад.
— Ты молодец, — пробормотал он мне в макушку. — Другая бы давно истерику устроила.
Дверь хлопнула. Я осталась одна в этой чужой квартире, где даже шторы пахли не мной. Прошлась по комнатам — пустота давила со всех сторон. Села на диван, уставилась в телефон.
Сообщение пришло через минуту.
«Я забрала его у тебя, видишь? Терпи-терпи».
Ольга. Конечно, кто ещё.
Пальцы задрожали. Я швырнула телефон на подушку, но он тут же завибрировал снова. Потом ещё раз. Я накрыла его одеялом, будто это могло заглушить жужжание.
Почему я всё это терплю?
Встала, пошла на кухню. Чайник давно остыл, на столе валялись крошки от утреннего завтрака. Павел тогда целовал меня в висок и говорил, что рад просыпаться рядом со мной. Казалось, прошла целая вечность с того утра.
Телефон завибрировал в комнате. Я сжала кулаки — ногти впились в ладони так, что стало больно.
Не буду смотреть. Не дам ей этого удовольствия.
Но через пять минут всё равно взяла трубку.
Три новых сообщения. Все от Ольги.
«Ноги раздвинула и думаешь, что он теперь твой?»
«Ты лишь разовый пробник. Так и знай».
«А он будет рядом с ДЕТЬМИ. Там, где место настоящего отца. А не у таких, как ты».
Руки тряслись так, что я едва удержала телефон. Хотелось ответить, написать что-то резкое, больное — но что? Что я могла сказать? Что Павел сам выбрал меня, сам ушёл из семьи? Но ведь он снова там. Опять.
Я опустилась на пол, прислонилась спиной к дивану. Холод от линолеума пробирался сквозь домашние штаны. Закрыла глаза.
За любовь надо бороться. Я же сильная. Я выдержу.
Но внутри всё сжималось в комок — болезненный, тяжёлый.
Павел объявился только на третий день. Написал коротко: «Всё ещё на больничном с дочкой. Извини, что ничего не писал. Устал жутко».
Я смотрела на сообщение и не знала, что чувствовать. Облегчение? Злость? Обиду?
Ты же его любишь. Он устал. С детьми всегда сложно.
Ответила: «Ничего. Главное, чтобы Алина поправилась».
Поставила точку и швырнула телефон на стол.
На работе не могла сосредоточиться. Коллеги что-то спрашивали, я отвечала на автомате. В обед Света написала в личку: «Зайди в одноклассники. Там Ольга опять на твоей странице была, комментарий свой оставила».
Я открыла — точно. Её аватарка светилась в списке последних посетителей. Я заблокировала её месяц назад, но она завела новый аккаунт. Упорная.
— Это ненормально, — сказала Света, когда я позвонила ей вечером. — Марин, ну сколько можно? Он же так и не выбрал тебя.
— Выбрал, — ответила я, и голос прозвучал жёстче, чем хотелось. — Просто это же дети…
— Дети, — перебила Света. — Дети у него будут всегда. И жена будет названивать всегда. Ты правда думаешь, что это когда-то изменится?
Я молчала. Света вздохнула.
— Прости. Не хочу тебя расстраивать. Просто… мне тебя жалко, честно.
Жалко. Слово, которое я ненавидела больше всего.
— Всё нормально, — соврала я. — Мне пора. Спасибо, что переживаешь.
Положила трубку и снова уставилась в экран. Павел так и не написал больше ничего. Зато Ольга прислала голосовое.
Я нажала на воспроизведение.
На фоне слышался детский кашель. Голос Ольги — срывающийся, истеричный:
— Папа нужен СЕМЬЕ. Нормальной семье. А не таким, как ты. Он тут, понимаешь? У НАС. Алина его любит, он ей сказки читает. А ты кто? Никто.
Выключила запись. Села на кровать, обхватила себя руками.
Она права?
Нет. Не может быть.
Но почему тогда так больно?
Павел вернулся через неделю. Зашёл в квартиру мокрый — дождь снова шёл не переставая. В руках пакет, оттуда торчала коробка шоколадных конфет. Мой любимый сорт.
— Соскучился, — сказал он тихо и попытался улыбнуться.
Я стояла в коридоре и смотрела на него. Лицо осунулось, под глазами тёмные круги. Он правда выглядел уставшим.
— Как Алина? — спросила я.
— Лучше. Температура спала. — Он стянул куртку, повесил её на крючок. — Извини, что так долго. Ольга… ну, ты понимаешь. Она не даёт спокойно всё сделать.
Понимаю. Да, конечно, понимаю.
Павел прошёл на кухню, поставил чайник. Я следила за его движениями — такими привычными, будто он и не уходил. Будто не бросил меня одну на целую неделю.
— Ты не сердишься? — спросил он, обернувшись.
Я покачала головой.
— Нет.
Он облегчённо выдохнул.
— Ты молодец. Правда. Другая бы… — Он не договорил, махнул рукой. — В общем, спасибо.
Молодец. Я молодец, потому что терплю.
Ночью лежала рядом с ним и не могла уснуть. Павел дышал ровно, уткнувшись лицом в подушку. Я смотрела в потолок, слушала, как за окном шумят деревья.
Павел пробыл дома четыре дня. Четыре коротких дня, когда я почти поверила, что всё наладилось. Мы завтракали вместе, он рассказывал про работу, я — про свою. По вечерам смотрели сериалы, он клал руку мне на плечо. Казалось, мы обычная пара.
Но потом снова позвонила Ольга.
Я услышала звонок из кухни. Павел сидел в комнате, говорил тихо — я не разбирала слов, но интонация была знакомой. Усталой, виноватой.
Когда он вышел, я уже знала.
— Алина опять температурит, — сказал он, глядя в пол. — Ольга говорит, что дочка плачет, зовёт меня. Я… мне нужно съездить.
— Когда вернёшься? — спросила я. Голос звучал чужим — ровным, почти безразличным.
— Не знаю. Может, завтра. Может, послезавтра. Зависит от того, как она себя почувствует.
Он ушёл через полчаса. Я стояла у окна и смотрела, как он пересекает двор. Сутулый, с опущенными плечами.
Телефон завибрировал.
«Ну что, Павел опять у меня. Не у тебя. Поняла теперь?»
Я швырнула телефон на диван. Хотелось кричать, но горло перехватило так, что даже дышать было трудно.
Я для него никто.
Мысль пришла внезапно, резко — как удар под дых. Я опустилась на пол, прислонилась спиной к стене.
Я никто. Просто удобный вариант. Временное убежище.
Слёзы текли сами собой — я даже не пыталась их сдержать.
Павел не объявлялся три дня. Писал редко, односложно: «Всё нормально», «Дочка идёт на поправку». Никаких «скучаю», никаких «люблю».
На четвёртый день он позвонил. Поздно вечером, голос осипший.
— Как ты? — спросил он.
— Нормально, — ответила я.
— Алине лучше. Спит уже. Я ей сказки рассказывал, она так любит, когда я… — Он осёкся. — Извини. Просто устал очень.
— Ничего, — сказала я. — Главное, что дочке лучше.
Пауза. Потом он тихо произнёс:
— Ты не сердишься? Ты же понимаешь, да?
— Понимаю, — соврала я.
После звонка я открыла галерею в телефоне. Там была одна наша общая фотография — я и Павел на фоне набережной. Он смотрел в сторону, я — в камеру. Мы стояли далеко друг от друга, будто случайные прохожие.
Палец завис над кнопкой удаления.
Зачем мне эта фотография? Зачем мне эта иллюзия?
Я нажала «удалить».
Экран погас. Я уставилась в чёрное стекло, где отражалось моё лицо — бледное, с красными глазами.
Он меня любит. Просто дети… это сложно.
Но внутри что-то трещало, как лёд под ногами.
Павел вернулся ещё через два дня. Зашёл тихо, почти крадучись. Поставил сумку в коридоре, разулся.
— Привет, — сказал он, не глядя на меня.
— Привет, — ответила я.
Мы сидели на кухне, пили чай. Павел рассказывал про дочку, про то, как она наконец пошла на поправку. Я слушала вполуха.
— Ты чего такая? — спросил он наконец.
— Устала, — ответила я.
— Понимаю. — Он потянулся через стол, накрыл мою руку своей. — Потерпи ещё чуть-чуть. Совсем скоро всё наладится. Алина поправится, и я смогу… ну, ты понимаешь.
Понимаю.
Только я больше не верила.
Ночью, когда Павел заснул, я встала и пошла в комнату. Открыла шкаф — его вещи висели вперемешку с моими. Я сняла его рубашки, свитера, сложила в коробку.
Потом взяла телефон. Удалила все фотографии, где был он. Где была его дочь. Где была хоть какая-то связь с той, прежней жизнью.
Последним удалила номер Ольги из контактов.
Экран стал пустым. Я смотрела на него и чувствовала, как что-то внутри наконец отпускает.
Павел позвонил через день после того, как снова уехал. Голос усталый, просящий:
— Подожди меня. Пожалуйста. Совсем скоро Алина поправится, и всё устроится. Я обещаю.
Я молчала.
— Марина? Ты слышишь?
— Слышу, — сказала я тихо. — Мне нужно подумать.
— О чём? — В его голосе прозвучала тревога. — Ты же не хочешь… ну, ты же понимаешь, что я…
— Подумать о себе, — перебила я. — Просто о себе.
Я положила трубку. Телефон тут же завибрировал — входящий вызов. Я нажала на кнопку отключения звука.
Тишина.
Я села у окна с чашкой чая. За стеклом темнело — фонари зажигались один за другим, освещая мокрый асфальт.
Телефон завибрировал снова. Я даже не посмотрела на экран.
Мне хватит.
Мысль пришла неожиданно — чёткая, ясная.
Мне хватит этой боли. Этого ожидания. Этой войны за человека, который даже не выбирает меня.
Я взяла телефон, открыла галерею. Пустая. Ни одной чужой фотографии.
Нашла старое селфи — я одна, на фоне парка. Улыбаюсь в камеру. Тогда я ещё не знала Павла. Ещё не знала, что такое ждать и терпеть.
Я долго смотрела на это фото. Потом впервые за много месяцев улыбнулась — не ему, не кому-то. Себе.
Утро было серым и холодным. Я проснулась рано, оделась, собрала сумку. На столе оставила связку ключей — от этой квартиры, от той жизни, где я была никем.
И пошла прочь.
А как вы думаете — можно ли построить счастье на чужих обломках?
Поделитесь в комментариях 👇, интересно узнать ваше мнение!
Поставьте лайк ♥️, если было интересно.