В воздухе витал покой. Тот самый покой, который я выстраивала годами, кирпичик за кирпичиком, после того как осталась одна в этой квартире, доставшейся мне от родителей. А потом я снова вышла замуж, за Андрея. И вот уже десять лет мы жили здесь вместе, и казалось, что крепость стала еще надежнее.
Зазвонил телефон. На экране высветилось «Света, сестра мужа». Я вздохнула. Обычно звонки от Светланы не предвещали ничего хорошего. Это всегда были просьбы, жалобы, какие-то мелкие бытовые драмы, в которые она мастерски втягивала всех вокруг. Я сняла трубку, стараясь, чтобы голос звучал бодро.
— Анечка, привет! — защебетала она с той преувеличенной радостью, которая сразу выдавала, что ей что-то нужно. — Не отвлекаю?
— Привет, Света. Нет, готовлю ужин. Что-то случилось?
Ее голос мгновенно стал трагическим.
— Ой, Аня, у нас такое горе, такое несчастье! Ты не представляешь! Нас затопили соседи сверху! Всю квартиру залило! Обои отошли, потолок течет, просто кошмар! Мы с детьми теперь на улице, можно сказать!
На улице? У нее же есть мама, Тамара Павловна. У нее есть подруги. Почему она звонит мне? — мелькнула тревожная мысль, но я тут же ее отогнала. Человеку плохо, надо помочь.
— Ужас какой, Света! Сильно?
— Да не то слово! Жить там невозможно! Я вот звоню тебе с такой просьбой… Можно мы у вас перекантуемся? Буквально на несколько дней, на недельку максимум. Пока хоть немного не просохнет, и я с хозяином квартиры не решу вопрос. Нам с Леночкой и Максимом больше совсем некуда податься!
Я замолчала, глядя на свою идеальную, сверкающую чистотой кухню. Двое детей — семь и десять лет. Это не просто гости, это ураган. Это липкие пальцы на стенах, крики, разбросанные игрушки. Моя крепость содрогнулась от одной только мысли.
— Света, я не знаю… У нас ведь всего две комнаты. Куда же вы все…
— Ой, да мы в гостиной на диване, мы тихонечко! — затараторила она. — Мы тебе мешать совсем не будем, честное слово! Просто крыша над головой нужна. Андрей же не будет против, правда? Мы же семья!
Вот оно, это кодовое слово. «Семья». Щит, которым родственники моего мужа прикрывались каждый раз, когда им что-то было от меня нужно. Я вздохнула.
— Хорошо, Света. Приезжайте.
— Анечка, ты наше спасение! — ее голос снова стал сахарно-сладким. — Мы через часик будем!
Положив трубку, я почувствовала, как внутри поселилась холодная, неприятная тревога. Я позвонила Андрею.
— Привет. Мне тут твоя сестра звонила. Их затопили, просятся к нам пожить на несколько дней. Я согласилась.
— А, да? — его голос был каким-то отстраненным. — Ну… ладно. Раз надо, значит, надо. Помоги ей там, пожалуйста.
И все. Ни удивления, ни вопросов. Странно. Обычно он долго расспрашивает, входит в детали. А тут… будто он уже знал. Я снова отогнала эту мысль. Наверное, просто на работе завал.
Через час они приехали. И это был не просто «часик». Это было ровно шестьдесят две минуты. Света, двое ее неугомонных детей и четыре огромных чемодана, несколько сумок и три пакета. Как будто они не на неделю приехали, а навсегда переезжали.
— Ой, мы тут немного вещей взяли, самое необходимое, — смущенно улыбнулась Света, затаскивая в мою прихожую очередной баул.
Комната мгновенно наполнилась шумом, суетой и каким-то чужим, незнакомым запахом. Дети тут же начали носиться по квартире, заглядывая во все углы. Максим с разбегу врезался в торшер в гостиной, тот опасно качнулся.
— Максим, аккуратнее! — крикнула я скорее по инерции.
— Мальчик просто играет, Аня, не будь такой строгой, — тут же вступилась Света, даже не повернув головы в сторону сына.
Вечером пришел Андрей. Он обнял сестру, потрепал по головам племянников, вел себя как радушный хозяин. На меня он почти не смотрел. А когда я попыталась поймать его взгляд, он быстро его отводил. И вот тогда тревога перестала быть просто предчувствием. Она стала почти осязаемой. Я чувствовала ее в том, как Света хозяйничала у моего холодильника, в том, как Андрей смеялся над шутками сестры, совершенно игнорируя меня. В тот вечер я впервые за десять лет почувствовала себя чужой в собственном доме.
Прошла неделя. Потом вторая. Разговоры о возвращении домой как-то сами собой сошли на нет. Когда я робко спрашивала Свету, как там дела с ремонтом, она лишь неопределенно махала рукой.
— Ой, там все так сложно, Аня! Хозяин уперся, ничего делать не хочет. Говорит, это мы сами виноваты. Будем разбираться.
Но я не видела, чтобы она как-то разбиралась. Большую часть дня она проводила на диване с телефоном в руках или болтала с подругами. Дети были полностью предоставлены сами себе и моей квартире. Вазочка, которую мне дарила мама, разбилась на третий день. На новых светлых обоях в коридоре появились загадочные темные полосы от ботинок. Мой любимый плед, который я берегла для особых вечеров с книгой, превратился в строительный материал для детской «халабуды» и был безнадежно испачкан чем-то липким.
Каждый мой день превратился в бесконечную уборку, готовку на ораву и попытки сохранить хотя бы остатки порядка. Я чувствовала себя не хозяйкой, а обслуживающим персоналом. Прислугой в собственном доме.
А потом приехала «тяжелая артиллерия». Тамара Павловна, моя свекровь. Она появилась на пороге с пирогом и скорбным выражением лица.
— Анечка, здравствуй, дорогая. Приехала помочь вам, поддержать деток. Какое горе у Светочки, какое горе!
И она осталась. Не ночевать, нет. Но она стала приходить каждый день, как на работу. С утра и до позднего вечера. И с ее появлением моя жизнь превратилась в ад. Она не помогала. Она руководила.
— Аня, суп сегодня какой-то жидковатый. Мужчину надо кормить сытнее, — говорила она, заглядывая мне через плечо в кастрюлю.
— Аня, почему у тебя пыль вот здесь, на шкафу? Надо же везде протирать, ты же дома сидишь, не работаешь.
— Аня, Леночке не нравится твой омлет. Сделай ей кашу.
Я сжимала зубы и молчала. Спорить с Тамарой Павловной было все равно что пытаться перекричать шторм. Андрей на все мои жалобы отвечал одно и то же:
— Ань, ну потерпи. Это же моя мама, моя сестра. У них сложный период. Не будь эгоисткой.
Эгоисткой? Я, которая пустила их в свой дом, которая обстирывает и кормит всю их семью, — эгоистка? А они кто тогда? — думала я, намывая по ночам гору посуды, оставленную ими после ужина. Моя кухня, моя крепость, превратилась в штаб противника. Они сидели там вечерами, пили чай и о чем-то шептались. Когда я входила, разговоры мгновенно смолкали. Света прятала телефон, а Тамара Павловна начинала громко обсуждать погоду.
Андрей стал задерживаться на работе. Почти каждый день. «Проект, завал, совещание», — бросал он в трубку. А когда возвращался, сразу уходил в комнату к своей родне. Они там смеялись, смотрели телевизор. А я оставалась одна на кухне со своими мыслями. Он больше не обнимал меня перед сном. Не спрашивал, как прошел мой день. Между нами выросла стеклянная стена. Я видела его, но не могла дотронуться.
Подозрения разъедали меня изнутри. Что-то было не так. Все это было не просто стечением обстоятельств. Это было похоже на какой-то хорошо срежиссированный спектакль, где мне была отведена роль безмолвной декорации.
Однажды вечером я убирала в гостиной после того, как все разошлись. На диване, между подушек, лежал телефон Светы. Она, видимо, забыла его в спешке. Экран внезапно загорелся, высветилось сообщение в мессенджере от «Мамуля». И я, сама от себя не ожидая, взяла телефон в руки. Сердце колотилось где-то в горле. Я не читала переписку. Я просто увидела последнюю фразу, которую Тамара Павловна прислала Свете буквально десять минут назад.
«Не переживай. Еще пара недель, и она сама сбежит. Андрей уже почти готов, я с ним говорила. Главное — дави на жалость и на детей».
У меня потемнело в глазах. Я опустилась на диван, держа в руках этот маленький светящийся прямоугольник, который только что разрушил мой мир. Значит, никакого потопа не было? Или он был, но не такой страшный? А может… Так вот в чем дело. Они хотят, чтобы я ушла. Чтобы я не выдержала и ушла из своей квартиры. А Андрей… он в курсе. Он заодно с ними.
Боль была физической. Как будто меня ударили под дых. Мой муж. Человек, с которым я прожила десять лет, которому доверяла, как себе. Он был частью этого заговора. Он смотрел, как меня унижают в моем собственном доме, и ждал, когда я сломаюсь.
Я положила телефон на место. Руки дрожали. В ту ночь я не спала. Я лежала рядом с чужим, спящим человеком и смотрела в потолок. Вся моя жизнь, все мои представления о семье, о любви, о преданности рассыпались в прах. Я больше не чувствовала ни обиды, ни злости. Только ледяное, звенящее опустошение. И где-то на дне этой пустоты зарождалась холодная, расчетливая ярость.
На следующий день я вела себя как обычно. Я улыбалась. Готовила завтрак. Слушала упреки свекрови и нытье Светланы. Но внутри я была уже другим человеком. Я наблюдала. Я собирала доказательства. Не для них. Для себя. Чтобы укрепить свою решимость.
Я «случайно» зашла в комнату, когда Света говорила по телефону с риелтором. Речь шла не о поиске нового жилья, а о том, как выгоднее продлить текущий договор аренды в ее «затопленной» квартире. Значит, она и не собиралась оттуда съезжать. Она просто сдавала ее кому-то, а сама жила у меня на всем готовом.
Я «случайно» нашла в кармане пальто Андрея чек из ювелирного магазина. Покупка была совершена неделю назад, в тот день, когда он якобы был на «важном совещании». Это было дорогое женское кольцо. Не мне. Кому? Неужели у него есть другая? И они все вместе решили избавиться от меня, чтобы он привел сюда новую женщину?
Это предположение было еще страшнее. Этот план был еще более жестоким и циничным, чем я могла себе представить. Они хотели не просто выжить меня. Они хотели забрать у меня все. Мой дом. Мою жизнь. Мое прошлое.
Развязка наступила в субботу. Утром я проснулась от громкого смеха из гостиной. Я вышла и застыла на пороге. Моя гостиная была неузнаваема. В центре, где стоял мой любимый кофейный столик с книгами, теперь располагался детский спортивный комплекс. Небольшой, но он занимал полкомнаты. На стене, где висела наша с Андреем свадебная фотография в красивой раме, теперь красовался огромный постер с каким-то мультяшным героем. А на моем кресле, в котором я любила сидеть вечерами, восседала Тамара Павловна. Она с довольным видом наблюдала, как ее внуки карабкаются по лесенке.
— О, Анечка, проснулась! — весело сказала она, не вставая. — Мы тут решили детям уголок обустроить. А то им скучно. Андрей вчера все привез и собрал, пока ты спала. Молодец, правда? Заботливый какой.
Я посмотрела на стену. Наша фотография, наш счастливый день, валялась на полу, прислоненная к плинтусу. Лицом к стене.
И в этот момент что-то внутри меня оборвалось. Пружина, которая сжималась неделями, с оглушительным треском лопнула. Я прошла в центр комнаты, взяла нашу фотографию, посмотрела на улыбающегося Андрея, на себя — такую наивную, счастливую. И с размаху ударила рамой об пол. Стекло разлетелось на сотни мелких осколков.
В комнате повисла тишина. Дети замерли. Света, вышедшая на шум из кухни с чашкой кофе, застыла с открытым ртом. Тамара Павловна медленно поднялась с кресла. Ее лицо исказилось от гнева.
— Ты что себе позволяешь?! — прошипела она. — С ума сошла?!
— Нет, — ответила я, и мой голос прозвучал на удивление спокойно и твердо. — Я как раз в себя пришла. Спектакль окончен.
Я повернулась к Свете.
— Собирай свои вещи. И своих детей. И чтобы через час вас здесь не было.
— Да как ты смеешь! — взвизгнула она. — Это дом моего брата! Мы никуда не пойдем!
— Это мой дом, — отчеканила я. — Эта квартира принадлежала моим родителям и досталась мне по наследству задолго до того, как я вообще встретила вашего брата. Он здесь такой же гость, как и вы. Только вы, в отличие от него, загостились.
Лицо Тамары Павловны стало багровым.
— Да как ты смеешь так с нами разговаривать?! Мы — его семья! Это его племянники, мои внуки! Они должны жить здесь! У них должно быть все самое лучшее!
Она сделала шаг ко мне, тыча пальцем мне в грудь. И тогда я произнесла ту самую фразу, которая уже несколько дней горела у меня на языке. Я посмотрела ей прямо в глаза, холодно и презрительно.
— Это ваши внуки, а не мои! Так что берите свои вещи и немедленно убирайтесь из моей квартиры!
В этот момент в замке повернулся ключ, и вошел Андрей. Он увидел разбитую раму, испуганных детей и три пары разъяренных женских глаз, устремленных на меня.
— Что здесь происходит? — спросил он, хотя по его лицу было видно, что он все понимает.
— Твоя жена нас выгоняет! — закричала Света. — Она оскорбила твоих племянников, твою мать!
Андрей посмотрел на меня с упреком.
— Аня, что ты творишь? Прекрати эту истерику.
— Истерику? — я рассмеялась. Холодным, чужим смехом. — Это не истерика, Андрей. Это финал. Я знаю про ваш план. Я знаю, что вы все вместе решили выжить меня из моего дома. Я знаю, что ты ждал, когда я сломаюсь и уйду, оставив тебе и твоей новой пассии квартиру.
Я шагнула к нему и вытащила из кармана его куртки, висевшей в прихожей, тот самый чек из ювелирного. Я швырнула его ему в лицо.
— Это для нее, да? Для той, ради которой ты предал десять лет нашей жизни?
Он побледнел. Тамара Павловна ахнула. Видимо, о новой женщине она была не в курсе. Ее план был проще — просто отжать квартиру для себя и дочкиной семьи.
— Это… это не то, что ты думаешь… — пролепетал он.
— Мне уже все равно, что я думаю, — сказала я. — Убирайтесь. Все. Вон из моего дома.
Они собирались в гробовой тишине, прерываемой лишь злобным сопением Тамары Павловны и всхлипываниями Светы. Андрей пытался что-то сказать, подойти ко мне, но я просто отворачивалась. Я смотрела в окно, на серый город, и чувствовала, как с каждой уложенной в чемодан вещью с моих плеч спадает невыносимый груз.
Когда за ними захлопнулась дверь, в квартире наступила такая тишина, что зазвенело в ушах. Я медленно обошла свои владения. Разгром, сломанные вещи, чужой запах. Но это был мой дом. Снова мой. Я села на пол посреди гостиной и впервые за все это время заплакала. Это были слезы не горя, а освобождения.
Андрей ушел вместе с ними. Но на следующий день он вернулся. Стоял под дверью, звонил, умолял открыть. Говорил, что совершил ошибку, что любит меня, что его мама и сестра на него надавили. Я не открыла.
А через неделю мне позвонила наша общая знакомая, которая работала с Андреем. Она услышала, что мы расстались, и решила меня поддержать. И между делом рассказала то, от чего у меня снова застыла кровь в жилах. Оказывается, у Андрея не было никакой другой женщины. То кольцо он купил… Свете. У нее был день рождения, и он сделал ей такой дорогой подарок, пока я пересчитывала копейки, чтобы накормить их всех. А главная причина его поведения была в другом. Он втайне от меня наделал серьезных долгов. Его семья знала об этом, и они разработали план: довести меня до нервного срыва, чтобы я согласилась на продажу квартиры. Деньги бы поделили: он бы закрыл свои проблемы, а они бы получили свою долю. Моя квартира была для них просто активом. А я — препятствием.
Эта новость окончательно стерла все оставшиеся во мне сомнения и жалость. Это было не просто предательство. Это был холодный, циничный расчет.
Первым делом я сменила замки. Когда мастер закончил работу и протянул мне новые ключи, я почувствовала, как закрываю последнюю дверь в свою прошлую жизнь. Андрей приходил еще несколько раз. Стоял под окнами, писал сообщения, полные раскаяния. Но я смотрела на его имя на экране телефона и не чувствовала ничего, кроме брезгливости. Он был для меня чужим человеком. Пешкой в игре своей семьи, которая с легкостью поставила на кон нашу жизнь ради денег.
Я начала медленно приводить квартиру в порядок. Выбросила сломанный торшер, отмыла стены, заказала новый плед, точно такой же, как старый. Я выносила на мусорку не просто хлам, который оставили после себя «родственники». Я выбрасывала куски своей прошлой жизни, свои иллюзии, свою наивную веру в то, что семья — это святое.
И вот сегодня я сижу в своем любимом кресле. В комнате тихо и чисто. На кофейном столике снова лежат мои книги. На стене, на месте уродливого постера, скоро появится новая картина. Я смотрю на пустое место, где раньше висело наше свадебное фото, и не чувствую боли. Только спокойствие. Люди боятся одиночества, боятся тишины. А я поняла, что тишина может быть разной. Бывает тишина звенящей пустоты, а бывает — тишина наполненности и мира с самим собой. Моя тишина — вторая. Это звук моей отвоеванной свободы. И я больше никому не позволю его нарушить.