Глава 1.
Проснулась, как обычно, в шесть. Эта привычка вросла в меня, как второе сердцебиение, видимо, с рождения, а может, и раньше. Я даже будильник не ставлю на дозвон. Тело само просыпается от беззвучного щелчка невидимых часов, отмеряющих мою жизнь.
Из щели неплотно закрытых штор просачивался рассвет, робкий и пыльный. Лучи солнца, словно золотые щупальца, скользили по полировке мебели, выхватывая из полумрака знакомые очертания комода, туалетного столика, стула с аккуратно сложенным халатом. Они лежали на поверхности, но не могли проникнуть внутрь, вглубь. Как и я.
Сегодня десятое июля. Обычный летний день, если б... сегодня мне пятьдесят.
Мысль упала в тишину с гулом гири. Пятьдесят. Полвека! Событие? Юбилей? Праздник? Для кого как. Для меня — это просто еще один виток на беличьем колесе, еще один день, выкроенный по лекалам, сшитый задолго до моего появления на свет. Вся моя жизнь — это четкий график, расписание, утвержденное кем-то свыше. Нет! Моими родителями. Я лишь пассажир, который не смеет сойти на неизвестной остановке.
Встала с кровати быстро, отработанными до автоматизма движениями. Застелила ее, как солдат-новобранец в казарме, чтобы ни складочки, ни морщинки. Все должно быть идеально. Идеально, стерильно, мертво. Накинула халат и пошла в душ, стараясь проскользнуть незамеченной мимо родительской спальни , кухни- столовой . Уже хорошо — тишина в ответ.
Под струями воды я на мгновение закрыла глаза, представляя, что они смывают с меня не только сон, но и груз предстоящего дня. Но это был лишь миг. Дальше — привычный ритуал: привести себя в порядок, надеть черное легкое платье. Весь мой гардероб был смирительной рубашкой из мрачных, неброских цветов — черный, пепел, темно-синий. Все строго и прилично! Но сегодня, втайне даже от самой себя, я сделала небольшой бунт. Вместо тугого, натянутого как струна пучка на затылке, волосы были убраны чуть мягче, свободнее, оставляя несколько легких прядок у лица. И подкрасила глаза тушью. Всего один взмах, а в отражении появился чужой, чуть более живой силуэт.
— Лилианна! Ты как всегда! — Голос матери прозвучал, как удар хлыста, едва я переступила порог столовой. Она окинула меня строгим, недовольным взглядом, выверяя каждый миллиметр. — Мы уже три минуты ждем тебя, все остывает!
— Простите, — прошептала я, скользнув на стул и уткнувшись взглядом в узор на скатерти. Папа отвлекся от утренней прессы. Он, как всегда, успел сходить в булочную за свежим цельнозерновым хлебом и газетами. Запах хлеба, обычно такой уютный, сегодня казался удушающим.
На столе — традиционная овсянка с ягодами, бутерброды с домашним маслом и сыром, кофе без кофеина и без сахара. Сливки домашние в маленьком фарфоровом кувшинчике — еще один намек на роскошь. Я взяла ложку и принялась медленно впихивать в себя кашу. Она была безвкусной, клейкой, как жидкая глина. Как же я ее ненавидела все эти пятьдесят лет!
— Дочь! С Днем рождения! — вдруг вспомнил папа, не отрываясь от газетной полосы.
— Спасибо, — я взглянула на него, надеясь поймать его взгляд, улыбку. Но он был сосредоточен на статье о новых экономических реформах.
— Гера! Все поздравления вечером! — оборвала мама. Ее взгляд, острый и тяжелый, заставил меня съежиться. Хотелось превратиться в пылинку, исчезнуть. — Ты не забыла, что сегодня у нас Морозовы и Вайцеховские на ужин?
— Нет. Помню, — ответила я почти шепотом, чувствуя, как сжимается желудок. Вечер в обществе этих «интеллектуальных титанов», их разговоры о правильных диетах, успехах детей и правильных маршрутах для отпуска.
— А торт купила? Чем будешь угощать коллег? И не сутулься! — ее голос зазудел, как надоедливая муха. — Сколько тебе раз повторять? Спина должна быть идеально прямой! — Мама сморщилась, ее лицо, несмотря на семьдесят пять лет, все еще сохранявшее следы былой красоты, выражало одно разочарование. Мне иногда казалось, что я рядом с ней смотрюсь старше. Она — отполированный алмаз, а я — его тусклая, неограненная копия.
— Да. Я все заказала. Доставят в обед, — доложила я, как солдат на плацу.
— Значит... не опаздывай. Вечером все соберутся к семи. А ты... я уже звонила вчера Михаилу Алексеевичу, он разрешил тебе уйти раньше. Мне надо помочь накрыть стол. Поняла? И платье погладила, что мы купили недавно?
Я кивнула, чувствуя, как по спине пробегают мурашки.
— Да, — выдавила я, поднимая на нее глаза. Надо было отвечать четко, а не кивать. Это платье... такое же невзрачное, как все в моем шкафу. Серое, мешковатое, «приличное». Зато приличное.
Хотелось уже скорее выскочить из этой квартиры-аквариума на воздух, но... нельзя! Надо есть медленно, не спеша, в соответствии с рекомендациями всех врачей мира, тщательно пережевывая пищу. Родители были приверженцами всего правильного. Начиная от... да все у них было по правилам! Дыхание, сон, питание, мысли.
Наконец, последняя чашка безкофеинового кофе была осушена, и я, получив кивок «отпускаю», смогла выбраться из-за стола.
Выйдя на улицу, я вздохнула полной грудью, как узник, получивший кратковременную отсрочку. Воздух был теплым, пахло асфальтом, свежескошенной газонной травой и далеким ароматом от кофеен. Я неспешно пошла на работу, любила эти утренние двадцать минут тишины и свободы. Город только просыпался, и в его сонной неге было место для моих несмелых мыслей.
Наш дом находился в самом центре, и путь до Центральной библиотеки, где я работала заведующей архивами, был недолгим. Я шла, а мимо меня люди бежали к остановкам, создавая вихрь спешки и чужих забот. Мамы вели за руку сонных детей, мужчины с серьезными лицами уже о чем-то спорили, жестикулируя. Мир бурлил, кипел, жил своей жизнью — громкой, яркой, настоящей. А я была лишь тихим наблюдателем, призраком на его оживленных улицах.
И только в библиотеке, в моем царстве тишины и пыльных фолиантов, я становилась другой. Здесь я могла сбросить кожу Лилианны Генриховны и погрузиться в свои миры. Стать смелой амазонкой, страстной поэтессой, отважной путешественницей. Я проживала жизни героинь тех романов, исторических записей, с которыми работала. Вот и сегодня я почти бежала, чтобы поскорее окунуться в ту жизнь, где мне было по-настоящему комфортно.
Мой смартфон ожил, нарушив утренний покой.
—Доброе утро, дочь! — я невольно улыбнулась, услышав ее голос.
—Доброе! Мам, с днем рождения! — послышалось на том конце. — Всего тебе... я там скинула деньги на карту, купи себе, что хочешь.
Все как всегда.Дежурное, отстраненное поздравление. Деньги — самый необременительный подарок.
—Спасибо. Не стоило. Как ты?
—У меня все отлично! Дописываю последнюю главу. Защита в сентябре. Ладно, мам, мне некогда. Пока!
Связь прервалась.И здесь все как всегда. Может, и не вспомнила бы дочь о моем дне рождения, но у нее все записано в айфоне, он ей напоминает обо всем вовремя. Я вздохнула, глядя на потухший экран. Ко всему пора привыкнуть. А я... я, кажется, так и не привыкла.
Смартфон пискнул еще раз — сообщение.
«Поздравляю с юбилеем. Будь счастлива!»— бывший муж. Он поздравлял меня с каждым праздником. Ну, а как же? Мы ж интеллигенты, почти аристократы. Он — отец моей дочери. И ничего, что уже двадцать лет в разводе. Он и с моими родителями общается. А для дочери... для нее он свет в окне. Оба в науке утонули. Он — пример для подражания, поддержка и опора! Высокий шатен с глазами цвета гречишного меда, умеющий очаровывать и покорять. А как он читал Гумилева, Бродского, Мандельштама... Голосом, в котором тонули сердца. В том числе и мое. Когда-то.
Я задержала взгляд на сообщении, словно пытаясь найти в этих трех словах хоть каплю настоящего тепла. Не нашла. И пошла дальше.
— Лилианна Генриховна! С Днем рождения!
Коллеги встретили меня в фойе библиотеки с большим букетом и подарком.Их улыбки были искренними, глаза добрыми. Здесь, среди этих стен, пахнущих старыми книгами и спокойствием, я была своей.
— Спасибо большое! — я улыбнулась в ответ, и на секунду это была не вымученная улыбка, а настоящая. — Жду вас всех в обед на чай! С тортиком!
Наконец, я прошла в свой кабинет-святилище, небольшое помещение с высокими окнами и стеллажами до потолка. Поставила цветы в вазу на стол. Они были яркими, алыми, дерзкими — полная противоположность всему, что меня окружало. Я распахнула окно, впуская внутрь поток свежего воздуха, смешанного с городским гулом, и щедрое июльское солнце. Оно заливало светом стол, ложилось теплым пятном на мои руки.
Сев за рабочий стол и положив ладони на стопку старых, еще не разобранных писем, я закрыла глаза. Тишина архива обволакивала меня, как мягкое одеяло. Здесь не было материнских упреков, дежурных поздравлений, груза прожитых лет. Здесь была только я. И тысячи других жизней, которые ждали, чтобы я их прожила. Хотя бы до семи вечера.