Я смотрела на Андрея, моего жениха, который, смешно морщась, пытался намазать масло на горячий тост, и думала, что вот оно — то самое простое, настоящее, о чем пишут в книгах. Мы готовились к свадьбе, до которой оставалось чуть больше двух месяцев. Все было почти идеально: платье куплено, ресторан забронирован, гости приглашены.
Наша история была похожа на сказку. Мы оба были устроены в жизни. У меня была своя однокомнатная квартира в новом доме — щедрый подарок родителей на тридцатилетие. Я обожала свое гнездышко: панорамные окна, выходящие на тихий сквер, светлые стены, стеллаж с книгами до самого потолка. Это было мое место силы, моя крепость. У Андрея тоже была своя квартира, немного поменьше и в районе постарше, доставшаяся ему от бабушки. Мы планировали после свадьбы пожить годик-другой у меня, а его квартиру сдавать, чтобы копить на большой загородный дом. План казался нам логичным и очень взрослым.
С его мамой, Еленой Викторовной, у меня сложились ровные, вежливые отношения. Она была женщиной старой закалки, немного суетливой, с вечно озабоченным выражением лица, но ко мне относилась с показным радушием. Называла «деточка», часто приносила домашние пирожки и давала непрошеные советы по хозяйству, которые я с улыбкой выслушивала и тут же забывала. «Обычная будущая свекровь, — думала я, — просто переживает за своего единственного сына». Я старалась ей нравиться, хотела, чтобы у нас была семья, настоящая, дружная.
В ту субботу мы все вместе сидели у меня на кухне. Елена Викторовна приехала, чтобы «обсудить детали свадебного меню». Андрей разливал чай, а я расписывала ей, какие будут закуски и горячее. Разговор был легким, непринужденным. В какой-то момент Андрей, обняв меня за плечи, мечтательно сказал:
— А потом, мама, как поженимся, поживем годик у Маринки, подкопим денег со сдачи моей квартиры, и будем большой дом смотреть. С садом, с верандой, как ты любишь.
Он сказал это с такой теплотой, с такой искренней радостью в голосе, что я прижалась к нему еще сильнее. Я посмотрела на Елену Викторовну, ожидая увидеть улыбку, но ее лицо вдруг застыло. Она медленно поставила чашку на блюдце, и звон фарфора прозвучал в наступившей тишине неестественно громко. Она смотрела то на меня, то на Андрея, и в ее глазах появилось что-то тяжелое, колючее.
— То есть, как это? — процедила она, и ее голос утратил всю свою сладость. — Значит, вы поженитесь, и у вас будет две квартиры. Две. А я? Я как жила в своей двушке на окраине, так и останусь? Это же несправедливо!
Я замерла. Воздух на кухне будто сгустился, стал вязким. Я не могла поверить своим ушам.
Что? Несправедливо? При чем здесь она? Это же наши квартиры, наши планы…
Андрей тут же растерялся, засуетился.
— Мам, ты чего? Мы же для себя… для нашей будущей семьи.
— Для семьи? — она горько усмехнулась. — Хороша семья, в которой у молодых все, а у матери — ничего. Сын единственный, а помощи никакой. Я всю жизнь на тебя положила, а ты… женишься, и у вас две целых квартиры будет, а я должна радоваться за вас, сидя в своей старой панельке?
Она говорила это с такой неподдельной обидой, с таким надрывом, будто мы с Андреем отобрали у нее последнее. Я сидела, вцепившись пальцами в край стола, и не могла вымолвить ни слова. Моя светлая, залитая солнцем кухня вдруг показалась мне чужой и холодной. Сказка, в которую я так верила, дала первую, уродливую трещину. И эта трещина прошла прямо по моему сердцу.
Я пыталась убедить себя, что это был просто минутный срыв. Женщина устала, разволновалась перед свадьбой сына, наговорила сгоряча. Андрей тем же вечером приехал ко мне с букетом моих любимых пионов и долго извинялся за мать.
— Мариш, прости ее, пожалуйста, — говорил он, обнимая меня. — Она не со зла. Просто она одна меня растила, ей было тяжело. Она боится остаться не у дел, понимаешь? Боится, что я про нее забуду. Это просто слова, не бери в голову.
И я не хотела брать. Я так сильно любила его, так хотела верить в наше светлое будущее, что готова была списать все на старческие причуды и материнскую ревность. Я кивнула, уткнулась ему в плечо и решила забыть этот неприятный разговор. Но забыть не получилось. С того самого дня все изменилось.
Елена Викторовна больше не приносила пирожков. Ее визиты стали чаще, но теперь они напоминали инспекцию. Она ходила по моей квартире, проводя пальцем по поверхностям, заглядывала в шкафы, цокала языком.
— Да, просторно у тебя, деточка, — говорила она с какой-то странной, тягучей интонацией. — Хоромы царские. На такие деньги можно было бы и родителям помочь.
Каждый раз она находила повод уколоть меня моим же жильем. Если я покупала новую вазу, она вздыхала: «Нам бы на даче крышу перекрыть». Если я рассказывала о планах на отпуск, она поджимала губы: «Хорошо, когда есть возможность отдыхать, а не думать, как до пенсии дотянуть».
Сначала я пыталась отшучиваться, переводить тему. Но давление нарастало. Андрей, который раньше восхищался моим вкусом, вдруг тоже начал делать странные замечания.
— Мариш, а ты не думала, что этот диван слишком большой для гостиной? — спросил он как-то вечером. — Мама говорит, что он съедает все пространство.
Его мама говорит? Раньше его не смущал размер дивана. И почему его вообще должно волновать мнение мамы о моей мебели?
Я отмахнулась, но через пару дней он снова завел похожий разговор.
— Слушай, а может, правда, продадим твою квартиру? — начал он издалека. — Она же в таком престижном районе, мы за нее хорошие деньги выручим. Купим сразу большую трешку в новостройке, чтобы и нам место было, и для детей потом. И маме поближе, ей же помощь нужна будет.
Я напряглась.
— Андрей, мы же договаривались. Мы поживем здесь, твою будем сдавать. Зачем что-то менять? Мне нравится моя квартира.
— Ну нравится, и что? — он впервые за все время нашего общения проявил нетерпение. — Надо же мыслить рационально! Моя квартира в старом фонде, за нее много не дадут. А твоя — это актив! Мы его вложим в общее будущее.
Что-то в его словах "актив" и "рационально" резануло слух. Моя квартира, мой дом, подарок моих родителей, вдруг превратился в его устах в бездушный финансовый инструмент.
Елена Викторовна, почувствовав, что сын перешел на ее сторону, стала еще настойчивее. Теперь она не просто намекала, а говорила почти открытым текстом.
— Мариночка, ну что ты за эту однушку держишься? — увещевала она меня, когда мы остались вдвоем. — Семья должна жить в большом общем доме. А начинать надо с правильного фундамента. Продадите твою квартирку, продадим мою двушку, добавим денег с Андрюшиной и купим всем по-настоящему хорошее жилье. Вам — просторную квартиру, и мне — что-нибудь поменьше, но рядом с вами. Чтобы я вам с внуками помогала.
Ее план, озвученный сладким голосом, заставил меня похолодеть.
Продать все? И ее, и мою? Чтобы она жила рядом? Но ведь у нее есть своя квартира, зачем ее продавать? И почему я должна продавать свою, которая мне дороже всего?
Я посмотрела на Андрея, ища поддержки, но он лишь виновато отводил глаза.
— Мама просто предлагает варианты, — пробормотал он. — Мы же можем это обсудить.
Обсуждать мне не хотелось. Внутри поднималась волна протеста и обиды. Они вдвоем давили на меня, загоняли в угол, и мой любимый человек, моя опора, оказался на другой стороне.
Однажды вечером, после очередной «душеспасительной» беседы с Еленой Викторовной, я не выдержала.
— Андрей, я не понимаю, что происходит! — сказала я, когда мы остались одни. — Почему вы оба так вцепились в мою квартиру? У нас есть где жить! У тебя есть квартира, которую мы можем сдавать! Зачем все это?
Он вздохнул, подошел ко мне, попытался обнять.
— Мариш, ну не усложняй. Это же просто логика. Мы хотим как лучше для нашей семьи.
— Для нашей семьи или для твоей мамы? — выпалила я.
Он отстранился. В его глазах мелькнула холодная злость.
— А мама — не моя семья? Ты хочешь, чтобы я выбирал между тобой и ней?
Этот упрек был ударом под дых. Я никогда не ставила его перед таким выбором. Я просто хотела защитить свое личное пространство, свое право на собственность, которое почему-то вдруг оказалось под вопросом.
Сомнения грызли меня изнутри. Я начала присматриваться к мелочам. Андрей стал каким-то скрытным. Раньше он мог оставить свой телефон на столе и уйти в другую комнату, теперь он носил его с собой даже в ванную. Когда я спрашивала, что у него нового на работе, он отвечал односложно, нехотя.
Как-то раз я случайно увидела у него в телефоне всплывающее уведомление. Сообщение от «Мама». Я успела прочесть только начало: «Она все еще упирается? Надо дожимать, времени мало…»
Сердце пропустило удар. Дожимать? Меня? Они что, в сговоре?
Я сделала вид, что ничего не заметила, но внутри все похолодело. Мой любящий, заботливый Андрей… обсуждал за моей спиной с мамой, как бы «дожать» меня с продажей квартиры.
Апогеем стал случай, когда мне срочно понадобились документы для визы, которые мы, как я думала, оставили у него. Я позвонила ему.
— Андрюш, привет. Слушай, я сейчас недалеко от твоей квартиры, заеду забрать наши справки из банка, помнишь?
На другом конце провода повисла пауза.
— Зачем? — его голос стал напряженным. — Не надо, я сам тебе вечером привезу. Там беспорядок, тебе не понравится.
— Да какой беспорядок, я же не с проверкой, — засмеялась я, а у самой внутри все сжалось от дурного предчувствия. — Мне буквально на пять минут.
— Я сказал, не надо! — отрезал он так резко, что я опешила. — Жди меня дома, я привезу.
Он бросил трубку. Я стояла посреди улицы, смотрела на экран телефона и чувствовала, как земля уходит из-под ног. Что такого в его квартире, что мне нельзя было туда заходить? Какой «беспорядок» он так хотел скрыть? Этот звонок стал последней каплей. Я поняла, что должна узнать правду, чего бы мне это ни стоило. Я знала, что у меня есть ключ от его квартиры, который он дал мне еще в самом начале наших отношений «на всякий случай». И я решила этим случаем воспользоваться.
Вечером, сказав Андрею, что у меня сильно болит голова и я лягу спать пораньше, я дождалась, пока на улице стемнеет. Руки дрожали, сердце колотилось где-то в горле. Я чувствовала себя предательницей, шпионкой, но что-то внутри, какая-то отчаянная интуиция, толкало меня вперед. Я вызвала такси и назвала адрес Андрея. Тот самый, где находилась его «бабушкина» квартира.
Я стояла перед знакомой дверью на седьмом этаже типовой панельки. Вставила ключ в замок. Он повернулся с тихим щелчком. Я толкнула дверь и вошла внутрь, затаив дыхание.
Квартира встретила меня тишиной и странным запахом пыли и нежилого помещения. Я щелкнула выключателем. Бледный свет залил небольшую прихожую. Все было не так. Совсем не так, как я себе представляла. В квартире, где якобы жил мой жених, было пусто. Не в смысле отсутствия мебели — мебель была, старая, бабушкина, — а в смысле отсутствия жизни. На вешалке не висело ни одной куртки. В обувнице стояла одна пара стоптанных мужских туфель, покрытых слоем пыли.
Может, он всю одежду перевез ко мне? Нет, бред какой-то.
Я прошла в комнату. Заправленная с идеальными складками кровать, как в отеле. Ни одной фотографии на стенах. Ни одной книжки на полке. Ничего личного. Только казенный, бездушный порядок. Я открыла шкаф — он был абсолютно пуст.
Холодный липкий страх начал подниматься изнутри. Я бросилась на кухню. Открыла холодильник — там стояла одинокая бутылка воды и засохший кусок сыра. В шкафчиках — несколько тарелок, пара чашек и пачка чая. Никаких следов готовки, никаких запасов еды. Ничего, что указывало бы на то, что здесь кто-то живет постоянно.
Я вернулась в прихожую, лихорадочно соображая. Мой взгляд упал на почтовый ящик, вделанный в дверь. Из него торчал краешек какой-то квитанции. Дрожащими пальцами я вытащила сложенный вчетверо листок. Это был счет за коммунальные услуги за прошлый месяц. Я развернула его. И увидела то, что заставило меня задохнуться.
В графе «Собственник» стояла фамилия, имя и отчество. Но не Андрея.
Там было написано: «Смирнова Елена Викторовна».
В ушах зазвенело. Я несколько раз перечитала строчку, не веря своим глазам. Квартира, которую Андрей называл своей… принадлежала его матери. Она никогда не была его. Никогда.
И тут вся мозаика сложилась в одну уродливую картину. Их настойчивые уговоры продать мою квартиру. Его странное нежелание, чтобы я сюда приходила. Пустота и отсутствие жизни в этих комнатах. Их план был чудовищно прост. Они хотели, чтобы я продала свое единственное, настоящее жилье, а деньги мы бы вложили в покупку «общей» квартиры. Вот только его вклад — сдача несуществующей квартиры и продажа мифического «старого фонда» — был ложью. Они хотели построить свое благополучие на мои деньги, на подарок моих родителей. Они хотели оставить меня ни с чем.
В этот самый момент я услышала, как в замке поворачивается ключ. Я замерла, как пойманный зверек. Дверь открылась, и на пороге появились они. Андрей и Елена Викторовна. Они весело о чем-то переговаривались и не сразу меня заметили.
— …почти согласилась, еще пара дней, и можно будет выставлять на продажу, — бойко говорил Андрей.
— Вот и отлично, — довольным голосом отвечала Елена Викторовна. — Я уже и район присмотрела для нашей новой квартиры. И для своей однушки рядом тоже. Главное, чтобы она деньги сразу на общий счет положила, а не себе…
Она осеклась, увидев меня. Я стояла посреди прихожей, бледная, сжимая в руке проклятую квитанцию. На лице Андрея отразился неподдельный ужас. Елена Викторовна, наоборот, мгновенно взяла себя в руки, и на ее лице появилась привычная маска оскорбленной добродетели.
Наступила мертвая тишина.
Я молча подняла руку и показала им квитанцию. Андрей побледнел еще сильнее, если это было вообще возможно. Он смотрел то на бумажку в моей руке, то на меня, и не мог выдавить ни слова.
— Что это? — мой голос прозвучал глухо и незнакомо, будто принадлежал другому человеку.
Первой опомнилась Елена Викторовна. Она шагнула вперед, выставив грудь колесом.
— А что такое? — заговорила она с вызывающей наглостью. — Ну, моя это квартира, и что? Мы же для семьи старались! Для вас! Чтобы у вас сразу было хорошее жилье, а не эти твои клетушки!
— Для семьи? — я горько усмехнулась. Чувства внутри перемешались — боль, ярость, разочарование. — Для семьи — это когда врут в лицо несколько месяцев? Когда за спиной строят планы, как обмануть и отобрать единственное, что у меня есть?
— Никто у тебя ничего не отбирал! — взвизгнула она. — Мы хотели по-честному! Вложить все в общий котел!
Я перевела взгляд на Андрея. Он стоял, опустив голову, как нашкодивший школьник.
— Андрей? — позвала я тихо. — Скажи что-нибудь. Скажи, что это какое-то недоразумение.
Он поднял на меня глаза, полные жалкой мольбы.
— Мариш… я хотел тебе рассказать… потом… Я просто… Мама сказала, так будет лучше для всех.
Эта фраза — «мама сказала» — окончательно все решила. В нем не было ни капли раскаяния, только страх, что его поймали. Не было мужчины, которого я любила. Был лишь слабый, безвольный марионетка в руках своей алчной матери.
Я больше ничего не сказала. Я спокойно подошла к нему, вложила ему в ладонь ключ от этой квартиры и квитанцию. Потом сняла с безымянного пальца помолвочное кольцо, которое он мне подарил, и тоже положила ему на ладонь.
— Спасибо за урок, — сказала я, глядя ему прямо в глаза. — Надеюсь, вы будете счастливы в вашей новой квартире. Которую купите на чьи-нибудь еще деньги.
Я развернулась и пошла к выходу.
— Стой! Куда ты? — крикнул он мне в спину.
Я не обернулась. Я просто шла, не разбирая дороги. Выйдя из подъезда, я вдохнула холодный вечерний воздух и только тогда поняла, что все это время почти не дышала.
Свадьба была отменена. Первые несколько дней были адом из звонков и сообщений. Андрей писал, что любит меня, что это была ужасная ошибка, умолял дать ему еще один шанс. Елена Викторовна писала, что я неблагодарная эгоистка, которая разрушила счастье ее сына. Я молча блокировала их номера один за другим.
А потом, примерно через неделю, когда я сидела дома, пытаясь собрать себя по кусочкам, мне пришло сообщение с незнакомого номера.
«Здравствуйте, Марина. Меня зовут Катя. Я бывшая девушка Андрея. Я увидела в соцсетях у общих знакомых, что ваша свадьба отменилась. Если причина в квартире, то я ничуть не удивлена. Они пытались провернуть со мной точно такую же схему три года назад. Я тогда вовремя опомнилась. Рада, что у вас тоже получилось».
Я смотрела на это сообщение, и слезы, которые я так долго сдерживала, хлынули из глаз. Но это были не слезы горя. Это были слезы облегчения. Я не сошла с ума. Мне не показалось. Это была не ошибка, а налаженная система. И я из нее вырвалась.
Прошло несколько месяцев. Шрамы на сердце медленно затягивались. Я много работала, встречалась с друзьями, заново училась дышать полной грудью. Я перестала ждать подвоха в каждом слове и поступке.
Иногда, в тихие вечера, я сидела у себя на кухне, в той самой квартире, которая стала яблоком раздора и одновременно моим спасением. Я смотрела в панорамное окно на огни ночного города и думала о том, как хрупок мир, который мы строим. Как легко его могут разрушить чужая жадность и ложь. Но я больше не чувствовала боли. Только тихую, глубокую благодарность.
Благодарность моим родителям, которые подарили мне не просто стены, а чувство защищенности. Благодарность той незнакомой девушке Кате, чье сообщение окончательно избавило меня от любых сомнений. И даже, как ни странно, благодарность Андрею и его маме. Они преподали мне самый жестокий, но и самый важный урок в моей жизни. Они научили меня ценить то, что у меня есть, и, самое главное, ценить себя.
Моя квартира больше не казалась мне просто уютным гнездышком. Она стала символом моей независимости, моей силы. Крепостью, которая выдержала осаду. И каждый раз, входя в нее и закрывая за собой дверь, я чувствовала одно — я дома. В безопасности. И никто больше никогда не заставит меня усомниться в этом.