— Да на мне всё держится, всё! Ты без меня пропадёшь, через неделю приползёшь на коленях, поняла?
Голос Романа сорвался на визг, неприятный, почти бабий. Он тыкал пальцем в сторону Ольги, а его лицо, обычно такое холёное, пошло красными пятнами. Ольга смотрела на него и не узнавала. Вернее, узнавала слишком хорошо. Этот спектакль повторялся с пугающей регулярностью, становясь всё громче, всё злее.
— Ты хоть копейку в этот дом принесла, а? Твоя работа… да это смех один! Сидишь дома, в тепле, за компьютером своим клацаешь, а я пашу как проклятый, чтобы вы все тут жили припеваючи!
Он говорил, а за его спиной, в дверях кухни, маячила тень. Свекровь, Тамара Игоревна, поддакивала каждому его слову, кивала с таким усердием, что казалось голова отвалится. Её одобрительное сопение служило аккомпанементом этой омерзительной арии.
Ольга молчала. Что тут скажешь? Что её «клацанье» за компьютером — это полноценная работа бухгалтера на аутсорсе, которая кормила их в те два года, когда у Романа были «временные трудности»? Что именно на её деньги был сделан ремонт, куплена машина и собраны дети в школу? Говорить это было всё равно что биться головой о стену. Бесполезно. Он не слышал. Никогда не слышал.
Он видел только то, что хотел видеть: себя — добытчика, главу семьи, а её — ну, приложение к кухне и детям. Удобное, молчаливое приложение.
— Я ухожу! — провозгласил он, наливаясь праведным гневом. — Посиди тут одна, подумай. Может, мозги на место встанут.
Он схватил с вешалки куртку, демонстративно звякнул ключами от машины (купленной, к слову, на её деньги) и рванул к выходу. Дверь захлопнулась с таким грохотом, что в серванте жалобно звякнула посуда. Тамара Игоревна проводила сына сочувствующим взглядом, а потом повернулась к Ольге.
— Довела мужика, — выплюнула она с нескрываемым злорадством. — Ох, довела. Посмотрим, как ты теперь запоёшь.
Ольга осталась стоять посреди гостиной. В ушах звенело. Она смотрела на закрытую дверь и ждала. Ждала привычного укола паники, страха, желания броситься следом, извиняться, умолять вернуться. Но ничего. Внутри была звенящая, оглушительная тишина. И где-то в глубине этой тишины рождалось странное, почти пугающее чувство. Облегчение.
Первые дни прошли в тумане. Ольга действовала на автомате: будила детей, готовила завтрак, отправляла в школу, садилась за работу. Но что-то изменилось. Воздух в квартире стал другим. Он больше не был наэлектризован ожиданием очередного скандала. Можно было спокойно дышать.
Вечером не нужно было с тревогой прислушиваться к звуку ключа в замке и гадать, в каком настроении вернётся хозяин дома. Не нужно было судорожно придумывать, что приготовить на ужин, чтобы угодить его переменчивому вкусу. Ольга сварила детям их любимые макароны с сыром, а себе сделала простой овощной салат. И это было так… легко.
Деньги. Вот что всегда было главным камнем преткновения. Роман привык считать семейный бюджет своим личным кошельком. Он мог спустить приличную сумму на какую-нибудь ерунду для машины или посиделки с друзьями, а потом упрекать Ольгу за покупку новой пары колготок для дочери. Теперь же все заработанные ею деньги оставались в её распоряжении. И, о чудо, их стало хватать. Даже с учётом того, что она одна оплачивала все счета. Оказалось, что «проесть» можно не только бюджет, но и нервы.
— Мам, а папа когда вернётся? — спросил как-то вечером младший, восьмилетний Илья, ковыряя вилкой в тарелке.
— Он уехал по делам, — спокойно ответила Ольга, не желая втягивать детей в их взрослые разборки.
— А знаешь, так даже лучше, — неожиданно вставила двенадцатилетняя Даша. — Дома так тихо стало. Никто не кричит.
Ольга посмотрела на дочь и увидела в её глазах недетское понимание. Дети всё чувствовали, всё замечали. Их маленькие миры тоже страдали от этих вечных бурь. И сейчас в их доме наступил штиль. Хрупкий, непривычный, но такой желанный. Ольга поняла, что боится возвращения урагана по имени Роман.
Странное дело, но без постоянного стресса у Ольги будто открылось второе дыхание. Работа, которая раньше казалась рутиной, вдруг стала приносить удовольствие. Она больше не отвлекалась на бытовые придирки, не тратила энергию на ссоры. Вся эта высвободившаяся сила требовала выхода.
Ольга связалась со своими постоянными клиентами и предложила им расширенный пакет услуг. Взяла на ведение ещё две небольшие фирмы. Это было рискованно, объём работы увеличился вдвое, но она чувствовала, что справится. Ночи стали короче, дни — насыщеннее, но вместе с усталостью приходило и глубокое удовлетворение.
Когда на карточку упала первая зарплата, в разы превышающая её обычный доход, Ольга долго смотрела на цифры в приложении банка. Это были её деньги. Только её. И она могла потратить их так, как считала нужным.
Первым делом она вызвала мастера и починила посудомоечную машину, которая сломалась полгода назад, и на ремонт которой у Романа вечно не было «ни времени, ни денег». Потом она, наконец, купила тот самый диван, о котором мечтала несколько лет. Старый, продавленный, свидетель бесчисленных семейных баталий, отправился на свалку. Новый, уютный, кофейного цвета, занял его место, мгновенно преобразив гостиную.
Она покупала мелочи для дома: новые шторы на кухню, красивый плед, пару декоративных подушек. Каждая вещь делала квартиру более живой, более её. Это больше не было безликое пространство, где хозяйничал чужой вкус и чужие правила. Это становился её дом. Дом, где ей хорошо.
Как-то вечером, сидя на новом диване с чашкой чая и глядя на спящих в своих комнатах детей, она поймала себя на мысли. На простой, ясной и немного пугающей мысли: «А ведь без него действительно легче. Намного легче». И эта мысль уже не казалась предательством. Она была констатацией факта.
Прошёл ровно месяц. Ольга как раз заканчивала отчёт, когда в замке повернулся ключ. Она вздрогнула от неожиданности. За этот месяц она так привыкла к тишине, что звук открывающейся двери показался ей выстрелом.
На пороге стоял Роман. Слегка помятый, но с видом победителя, вернувшегося в своё царство. Он окинул прихожую снисходительным взглядом, ожидая увидеть разруху и запустение. Увидеть жену с красными от слёз глазами и услышать мольбы о прощении.
Но его ждало нечто иное.
Квартира сияла чистотой. В нос ударил запах свежей выпечки — Ольга пекла яблочный пирог. Из гостиной доносился смех детей. Он прошёл дальше и застыл. Новый диван. Новые шторы. Какие-то картины на стенах. Дом выглядел… счастливым.
Ольга вышла ему навстречу. Спокойная, уверенная. В её глазах не было ни тоски, ни мольбы. Только лёгкое, вежливое любопытство.
— Рома? Ты что-то хотел?
Его шаблон порвался. Он ожидал чего угодно: слёз, упрёков, истерики. Но не этого ледяного спокойствия. Это выбивало почву из-под ног.
— Я… я домой пришёл, — растерянно пробормотал он.
— Да? А я думала, твой дом теперь у мамы, — так же ровно ответила она.
Из комнат выбежали дети. Они поздоровались с отцом, но без особого восторга. Скорее, как с дальним родственником, которого неловко видеть. Они обняли его и тут же вернулись к своим играм. Никто не повис у него на шее, не закричал: «Папа, как хорошо, что ты вернулся!»
Мир Романа рушился. Он пришёл сюда в роли спасителя, благодетеля. А его встречали так, будто он просто зашёл за солью к соседке. Этот шок был посильнее любого скандала. Он понял, что его здесь… не ждали.
Он решил действовать по старому сценарию. Напор, власть, великодушное прощение.
— Ну, хватит дуться, — начал он, стараясь придать голосу привычные начальственные нотки. — Я всё понимаю, погорячился. Я готов тебя простить. Собирайся, пойдём в ресторан, отметим моё возвращение. Семья всё-таки должна быть вместе. Ради детей.
Он произносил заученные фразы, которые всегда работали. Но сейчас они звучали фальшиво и глупо. Ольга смотрела на него так, как смотрят на незнакомого человека, который ошибся дверью.
Она молчала несколько секунд, давая ему закончить свою тираду. А потом тихо сказала:
— Ты знаешь, Ром, а ведь ты был прав.
Он опешил.
— Прав? В чём?
— В том, что на тебе всё держалось. Только ты не уточнил, что именно. На тебе держались мои страхи. Моя неуверенность в себе. Моё вечное чувство вины. Моя усталость. Как только ты ушёл, всё это рухнуло. И стало так легко дышать.
Она сделала шаг вперёд. Теперь они стояли совсем близко, и он мог видеть, как изменилось её лицо. Оно стало… живым.
— Ты был прав, когда говорил, что без тебя я не проживу и месяца. Я действительно не прожила. Та женщина, которая жила с тобой, — она умерла в тот день, когда ты хлопнул дверью. А я… я родилась заново.
Роман слушал и не верил своим ушам. Это говорила не его покорная, тихая Оля. Это был совершенно другой человек.
— Так что, спасибо тебе, — её голос был твёрд, как сталь. — Ты открыл мне глаза. Без тебя действительно проще. И лучше. Я подаю на развод. Будь добр, собери свои вещи. Те, что остались. И уходи.
Он смотрел на неё, ошарашенно открыв рот. Он хотел что-то крикнуть, возразить, снова начать угрожать. Но слов не было. Вся его напускная уверенность, вся его власть испарились, столкнувшись с её непробиваемым спокойствием. Он был королём в своём маленьком королевстве, но оказалось, что королевство прекрасно существует и без него. Даже лучше, чем с ним.
Ольга отвернулась и пошла на кухню, к ароматному пирогу и детям. А он так и остался стоять посреди обновлённой, чужой для него гостиной. Впервые за долгие годы не она, а он чувствовал себя раздавленным и униженным.
А Ольга, отрезая детям по куску тёплого пирога, впервые в жизни ощутила на своих плечах не тяжкий груз, а крылья. Лёгкие, сильные крылья настоящей свободы. И это было только начало.