Истории и рассказы | Жизнь как есть

— Так, а что неясного-то? Мама разрешила. Всё. Я здесь теперь живу. Шесть утра. Суббота. Наталья моргнула, пытаясь отогнать остатки сна. Голос был не из ночного кошмара. Он звучал прямо из её гостиной, наглый и громкий. Голос её младшей сестры, Оксаны. Наталья накинула халат и, шаркая тапочками, вышла в коридор. Картина маслом: посреди комнаты, которую Наталья считала своим кабинетом и зоной отдыха, стояла Оксана, а вокруг неё — два огромных чемодана. Она уже распахнула дверцы хозяйского шкафа и придирчиво оглядывала полки...

— Ещё раз спросишь у меня чек за кефир, и я тебе этот пакет на голову надену. Дарья швырнула на кухонный стол тонкий, почти невесомый кассовый чек. Он спланировал и приземлился аккурат рядом с почти полной тарелкой дымящегося борща, которую её муж, Станислав, тут же инстинктивно отодвинул, словно боясь заразиться транжирством через посуду. Пять лет брака. Когда-то, на заре их отношений, она летала на крыльях любви, витала в облаках совместных планов и мечтала о большой, дружной семье. Теперь же она...

— Ну что, Леночка, поздравляем тебя! Из грязи в князи — это ведь про тебя. Только благодаря нам с Серёжей ты хоть чего-то в этой жизни добилась. А так-то что? Без нашей семьи ты бы была никто! Воздух в комнате загустел, словно перед грозой. Десяток пар глаз уставились на Лену, сидевшую во главе стола. Сегодня ей исполнялось тридцать пять, и этот юбилей она решила отпраздновать с размахом, хоть и пришлось влезть в очередной кредит. Всё сама, всё на своих плечах. От выбора ресторана до утверждения меню и списка гостей...

— Ты пойми, Свет, всё для семьи, всё в дом! Каждая копеечка к копеечке, и будет у нас с тобой дача. Свой уголок, понимаешь? Где Артёмка будет на травке бегать, а мы шашлычки жарить. Светлана кивала, в который раз слушая эту заезженную пластинку. Игорь, её муж, произносил эти слова с таким благородным видом, будто нёс на своих плечах весь мир. А она, дурочка, верила. Ну, или хотела верить. Их семья, состоящая из неё, Игоря и восьмилетнего сына Артёма, жила более чем скромно. Даже слишком. Игорь установил режим тотальной экономии...

— Нет, ну ты посмотри на них, а? Голубки! Ирина замерла, услышав за спиной восторженный женский голос. Обернулась. У входа в её царство — сверкающий огнями и хромом автосалон — стояла респектабельная пара. Женщина в элегантном пальто сжимала в руке телефон, показывая экран своему спутнику, солидному мужчине с усталыми, но добрыми глазами. Ирина на автомате поправила бейдж на строгом пиджаке. «Ирина Мельникова, старший менеджер». Эта должность была её гордостью. Она всего добилась сама, своей честностью и въедливостью, которые клиенты ценили...

— Ты пойми, я же не чужому человеку отдал, а матери! Родной матери, Лиз. Это… ну, это сыновний долг. Лиза замерла, держа в руках чашку. Пар от свежезаваренного чая поднимался к абажуру кухонной лампы, рисовал в тёплом свете причудливые, тающие узоры. Семнадцать лет. Семнадцать лет они с Семёном пили чай на этой кухне, в этой квартире, которую выгрызли у жизни в ипотеку, выплатив её досрочно. Они всё делали вместе, кирпичик за кирпичиком выкладывая свой небольшой, но такой надёжный мир. Всегда рассчитывали только на себя, на свои две зарплаты, на свои четыре руки...

— Артём останется со мной. И квартира, разумеется, тоже. Эти слова, брошенные с ледяным, отточенным высокомерием, повисли в спертом воздухе комнаты, где ещё остро пахло ладаном, воском и увядающими цветами. Елена медленно подняла глаза на говорившую. Алина. Яркая, хищная, в идеально скроенном чёрном платье, которое облегало её точёную фигуру и больше подходило для модной премьеры, чем для поминок. Она стояла посреди гостиной, окинув её хозяйским, оценивающим взглядом, будто уже прикидывала, куда передвинет диван и где будет лучше смотреться её белый рояль...

— Нет, ну ты всё делаешь не так! Абсолютно всё! Этот возглас, прозвучавший в абсолютной тишине уютной кухни, мог бы показаться громом среди ясного неба. Но для Ольги он стал привычным фоном, назойливым саундтреком её последних, казалось, бесконечных недель. С того самого дня, когда на пороге их с Игорем квартиры материализовалась Раиса Павловна. Она не просто приехала, она явилась. С огромным фибровым чемоданом, перетянутым бельевой верёвкой, и заявлением, от которого не нашлось, как отказаться....

— Ты же понимаешь, она осталась совсем одна, а девочке нужна крыша над головой. Это всего на пару недель. Алёна медленно повернула кран, и струя горячей воды, шипя, ударилась о фарфоровую раковину. Она смотрела на мужа, на его лицо, которое за семь лет брака выучила до последней морщинки, и не узнавала. Серёжа, её скала, её надёжный, основательный, предсказуемый до зевоты, но такой родной муж, сейчас выглядел жалким и чужим одновременно. Он стоял посреди их кухни, их святая святых, залитой мягким утренним светом, и предлагал не просто впустить в дом посторонних, а поселить призрак...

— Я на тебя в суд подам! Ты меня по закону содержать обязана! Этот вопль, пропитанный перегаром и слепой, детской яростью, стал последней музыкой, которую Марина слышала в стенах своей бывшей квартиры. Музыкой, под которую она танцевала двадцать лет своей жизни. Танец был сложный, изнурительный, с пируэтами у плиты, па-де-де со шваброй и бесконечным фуэте под аккомпанемент пьяных скандалов и унизительных просьб. Но теперь… всё. Занавес. Аплодисментов не будет. Марина, женщина, в которой сорок пять...

— Нет, ты только представь, какие деньжищи! Мы же сможем всё, абсолютно всё! Его голос, обычно такой ровный и обволакивающий, как тёплый плед, сейчас звенел, точно натянутая струна, готовая вот-вот лопнуть. Алёна сидела на старом венском стуле, обитом выцветшим до кремовых прожилок бордовым бархатом, и смотрела на мужа. смотрела и не узнавала. Пылинки танцевали в косом солнечном луче, пахло старым деревом, лавандой из шкафов и ещё чем-то неуловимо тёплым, родным — запахом её детства. Неделю назад не стало её тёти Лидии, и всё это время Глеб был образцом сочувствия...

— Опять в этом своём сером? Ну хоть бы на человека была похожа, право слово. Ольга вздрогнула так, словно её ударили. Она даже не обернулась, продолжая помешивать соус в сковороде, но плечи невольно сжались. Голос свекрови, Людмилы Петровны, был похож на скрежет металла по стеклу — он не просто звучал, он царапал изнутри, оставляя зазубрины на нервах. Уже пятнадцать лет, с самого первого дня, как Кирилл представил её своей матери, Ольга жила под этим несмываемым, едким аккомпанементом. Пятнадцать...