Вера всегда резала овощи слишком мелко, будто от этого зависела чья-то жизнь. Томат превращался в крошку, огурец — в аккуратные квадратики, а лук — в такие прозрачные пластинки, что можно было читать сквозь них газету. Она делала это машинально, с той самой отточенной сосредоточенностью, которую привыкла включать на работе: бухгалтерские отчёты, проверка договоров, цифры, которые не прощают ошибок.
На кухне пахло котлетами. Игорь сидел за столом в футболке с вытянутым воротом, облокотившись на локоть, и жевал так, будто его вот-вот собирались расстрелять, а он решил хоть поесть напоследок.
— У мамы опять проблемы, — проговорил он сквозь жевание, не глядя на неё.
— Удивительно, — сухо откликнулась Вера, бросив в миску последний кусочек огурца. — В кои-то веки.
Игорь нахмурился, отложил вилку и уставился на жену с видом человека, которому наступили на ногу.
— Ты же знаешь, она не виновата. Ей пообещали золотые горы, а оказалось… ну, ты сама понимаешь.
— Я понимаю только одно, — Вера взяла доску, аккуратно смела ножом остатки в миску. — Я ей говорила: не суйся в эту пирамиду. Говорила?
— Говорила. — Игорь тяжело вздохнул. — Но ты же знаешь маму.
Она знала. Людмила Викторовна могла уломать кого угодно, хоть продавца на рынке, хоть собственного сына. Вечно с таким трагическим видом, что хоть памятник ставь.
— Ну и что теперь? — Вера повернулась, оперевшись на край стола. — Ты хочешь, чтобы я…?
— Я хочу, чтобы ты вошла в положение, — Игорь вытянул руки вперёд, ладонями вверх, как будто показывал пустые карманы. — Это семья. Моя семья.
— Ошибочка, дорогой. — Вера скрестила руки. — Твоя семья — это я. Всё остальное — родственники, которым уже за пятьдесят, и они должны сами отвечать за свои решения.
Тон вышел слишком резким. Игорь моргнул, сжал губы, посмотрел в тарелку. Он всегда так делал: уходил глазами в сторону, как школьник, которого застукали за списыванием.
— Ты эгоистка, знаешь? — сказал он негромко, ковыряя вилкой котлету. — Вот и вся твоя правда.
— Конечно, — усмехнулась Вера, — а твоя правда — это тянуть с меня деньги, потому что твоя мамочка не умеет считать.
Воздух в кухне словно сгустился. Часы на стене тикали громче обычного, вытягивая паузы.
— Ладно, — Игорь резко встал, стул заскрипел. — Я не собираюсь с тобой спорить. Но им сейчас очень тяжело. Алена с двумя сумками вещей к ней переехала, представляешь? У них даже на еду не хватает.
— Прекрасно, — отрезала Вера. — Пусть идут работать.
— У Алены ребёнок маленький.
— А у меня что? У меня бухгалтерия, отчёты, клиенты, которые звонят в десять вечера. Я что, меньше устаю?
— Ты ничего не понимаешь, — Игорь махнул рукой и вышел в коридор.
Она слышала, как он возится с курткой, как хлопнула входная дверь. Осталась только тишина и запах подгоревшей котлеты.
Вечером Игорь вернулся мрачный, как туча. Вера сидела за ноутбуком, проверяла отчёт для клиента.
— Я маме сказал, что мы поможем, — произнёс он вместо приветствия.
Она подняла глаза.
— В смысле — «мы»?
— Ну, ты же знаешь, у меня заначек нет. А у тебя есть.
— Игорь… — Вера закрыла ноутбук, аккуратно, словно боялась, что крышка лопнет от лишнего движения. — У меня заначки есть, потому что я умею их откладывать. В отличие от вашей семейки.
Он вздрогнул, будто она ударила его по лицу.
— Не смей так говорить! Это моя мать!
— Ну так пусть твоя мать учится думать головой, — голос Веры дрогнул, но она не отступала.
Они молча смотрели друг на друга. Упрямство против усталой злости. Вера чувствовала: внутри всё кипит, как кастрюля с молоком, которое вот-вот убежит.
И вдруг Игорь бросил:
— Если ты не готова помогать моей семье, то я не знаю, зачем мы вместе.
Эта фраза ударила сильнее, чем пощёчина.
— Ах вот как… — прошептала Вера, но голос у неё был твёрдый. — Значит, я для тебя не семья?
— Ты сама сказала, что семья — это только мы двое. Ну вот. Если ты не готова быть частью всей семьи, то, может, нам и правда лучше…
Он не договорил. Но и так было ясно, к чему он клонит.
Вера медленно встала из-за стола.
— Знаешь, Игорь, если ещё раз услышу про кредиты твоей родни, можешь сразу ночевать у них. В общаге.
Он открыл рот, будто хотел возразить, но слова застряли. Потом махнул рукой и ушёл в комнату, громко хлопнув дверью.
Вера осталась на кухне одна. В миске остывал недоеденный салат, в раковине копились тарелки. Внутри было ощущение, что что-то уже треснуло, как трескается лёд весной: вроде ещё держит, но стоит наступить — и уйдёшь под воду.
Утро началось невинно. Вера сварила кофе, достала из холодильника творог, добавила туда ложку варенья. Хотела тишины, спокойного завтрака и мыслей о чём-то приятном, например о предстоящей поездке. Она купила путёвку в Турцию — не в пятизвёздочный отель с золотыми унитазами, а в нормальный «четыре», с морем, лежаками и шведским столом. Хотелось хотя бы неделю пожить как человек, а не как дойная корова.
Игорь пришёл на кухню в трениках, зевая и почесывая затылок.
— Ты чего такая довольная? — спросил он, наливая себе чай.
— Купила путёвку. На нас двоих. Через месяц улетаем.
Она ждала хоть какой-то радости, искорки. Но вместо этого он поднял брови и изобразил смесь сарказма и недоумения.
— Значит, маме помочь не можешь, зато на курорты деньги есть?
Вера замерла, словно кто-то со всей силы врезал ей под дых.
— То есть… это всё, что ты скажешь? — голос её стал ледяным.
— А что я должен сказать? У нас семья в беде, а ты деньги тратишь на пляжи.
— У НАС семья в беде? — она резко отодвинула стул. — Нет, Игорь. У твоей мамы проблемы. У твоей сестры проблемы. Но это не «наши». У меня с ними никаких договоров нет, никаких кредитов, никаких обязательств!
— Ты эгоистка, — повторил он, но уже громче. — Всё только для себя, всё под себя.
— Знаешь, — Вера криво усмехнулась, — я устала слышать это слово. Эгоистка — это та, кто отдала лучшие годы, поддерживала тебя, терпела твою мамочку с её вечными стенаниями, а теперь, оказывается, виновата, что у неё нет кармана без дна.
Они ругались всё утро. Слова летали, как ножи. Вера чувствовала, что в какой-то момент он просто перестал быть мужем и стал посыльным от своей матери.
Вторжение случилось вечером. Звонка в дверь не было — просто ключ провернулся в замке, и в квартиру вошли сразу трое: Людмила Викторовна, Алена и Игорь, который, видимо, заранее их пригласил.
— Здравствуй, Верочка, — протянула свекровь таким тоном, будто уже заранее знала: её будут ненавидеть. Она сняла пальто, прошла на кухню, оглядела стол, шкафы, даже микроволновку. — Хорошо живёшь.
Алена тащила за собой пакет с вещами и ребёнка лет трёх, который сразу уселся на ковёр и начал вываливать игрушки.
— Мы тут подумали, — начала Людмила Викторовна, — что раз ты такая успешная, то могла бы нам помочь. Хотя бы временно. Пока Алена работу ищет, пока я с долгами разберусь. Мы бы у тебя пожили.
Вера стояла в дверях кухни, не веря своим ушам.
— Вы с ума сошли?
— Почему сразу «с ума»? — вмешалась Алена, поправляя волосы. — У тебя двухкомнатная квартира. Мы тихо будем, ненадолго.
— Эта квартира — моя. Получена по наследству. ДО брака. — Вера подняла руку, будто ставила барьер. — Никто здесь жить не будет.
Людмила Викторовна прищурилась:
— Ты знаешь, какая ты холодная? Прямо каменная. Женщина без сердца.
— Без сердца — это та, кто тащит чужих людей в чужую квартиру, — Вера чувствовала, как у неё подрагивает голос. — Вон отсюда. Все трое.
— Вера, ну ты хотя бы ребёнка пожалей, — Игорь сделал шаг вперёд. — Маленькому-то что делать?
— Пусть его мать думает, что делать! Я вам не богадельня!
В этот момент Алена резко бросила пакет на пол:
— Да кто ты вообще такая, чтобы нас выгонять? Мы — семья!
— Семья? — Вера громко рассмеялась, но смех получился злым. — Ты мне вообще никто.
Она подошла к двери и распахнула её:
— Вон. Сейчас же.
Людмила Викторовна подняла брови и произнесла с нажимом:
— Игорь, ты это слышал? Она нас выгоняет.
Игорь стоял посередине комнаты, опустив глаза. Ни слова в защиту жены. Ни одного.
— Ну вот, — Вера кивнула. — Всё ясно.
И в голосе её уже не было ни злости, ни страха — только ледяная решимость.
— Уходите. Все. Игорь, хочешь — иди с ними.
Пауза была длинной. Вера слышала только стук собственного сердца. Потом Игорь, не поднимая глаз, вышел вслед за матерью и сестрой.
Хлопнула дверь.
Вера осталась одна. В квартире стало так тихо, что звенело в ушах. На ковре валялись игрушки чужого ребёнка. В воздухе витал запах чужих духов. Она присела на диван и впервые за долгое время заплакала — не от жалости, а от осознания: её муж сделал свой выбор.
И это был не выбор в её пользу.
Первые дни после их ухода Вера чувствовала себя так, будто ей вырезали кусок из груди. Тишина в квартире звенела, звуки с улицы казались громче, чем обычно. Но постепенно она начала привыкать. Кофе по утрам — без раздражающих комментариев. Вечера — без вечно недовольного лица. Спать одной оказалось не страшно, а удивительно удобно: никто не сопит, не переворачивается, не храпит.
Через неделю Игорь позвонил. Голос виноватый, мягкий, будто мальчик, который провинился и хочет обратно в тепло.
— Вера… может, поговорим? Я всё понял. Мне без тебя плохо.
Она сидела на кухне, держала телефон двумя пальцами, как чужой предмет.
— Поздно, Игорь. Очень поздно.
— Но мы же семья! — сорвался он. — Мама… она просто в отчаянии, пойми!
— А я? Я тоже была в отчаянии, когда ты стоял молча и смотрел, как они хозяйничают в моей квартире. Но тебе было всё равно.
Повисла тишина. Потом он пробормотал что-то о том, что «мужчина обязан помогать матери».
— Мужчина обязан защищать жену, — перебила его Вера и отключила звонок.
Развод оформили быстро: квартира осталась за Верой, имущество делить не пришлось — у Игоря ничего и не было. Он съехал к матери и сестре в их съёмную общагу.
Подруга Настя пришла в гости с бутылкой вина. Сели на кухне, закусили сыром и оливками.
— Ты не представляешь, — рассказывала Вера, — они реально думали, что я им буду платить! Что я обязана!
Настя фыркнула:
— Зато теперь у тебя свобода. Пусть живут своей жизнью.
И действительно. Вера впервые почувствовала, что дышит полной грудью. Да, было одиноко. Но это одиночество оказалось легче, чем жизнь в клетке чужих долгов.
Месяц спустя она встретила Игоря на улице — у магазина. Он постарел, похудел, глаза потухшие.
— Вера, — сказал он тихо, — ты счастлива?
Она посмотрела на него и вдруг поняла: да, счастлива. Потому что рядом с ней нет больше того, кто прятался за спиной матери и отдавал её жизнь в чужие руки.
— Счастлива, — ответила она спокойно и ушла, не оборачиваясь.
И это было правдой.
Финал.