Зовите громче
Звать надо громко, иначе может оказаться, что вообще нет смысла звать. Когда зовёте громко, то если на ваш громкий зов не откликнется тот, кого вы звали, то откликнется кто-нибудь другой, и может выясниться, что это к лучшему. Это я поняла ещё в детстве, запомнив две истории, случившиеся одним знойным летом в Грузии начала восьмидесятых.
Летом в Старом Тбилиси окна были открыты, особенно вечером и ночью. Засыпая, можно было не только слушать бурные монологи из телевизионных фильмов, но и от весьма пристрастных комментаторов узнавать, что при этом происходит на экране.
— Ну он ему и врезал! — раздаётся восторженный голос соседа из одного окна.
— Правильно сделал, — одобряет голос постарше, — так и надо этому негодяю.
— Вай, зачем так сразу, надо было ещё поговорить, объяснить, — вмешиваются причитания с соседней веранды, — так ведь можно и до смертоубийства дойти
Начинается дискуссия, к которой подключаются ещё несколько соседей, и я узнаю не только содержание фильма, но и подробности позавчерашней драки в близлежащем районе.
Телевидение в те времена заканчивало вещание после полуночи. Дискуссия ещё некоторое время продолжается, но тоже затихает. Можно предположить, что вся улица наконец-то отдыхает, хотя какие-то шарканья, скрипы дверей и шёпоты ещё слышны.
И тут в душной тишине южной ночи отчётливо раздаётся взволнованный женский голос:
— Ну иди сюда! Мой хороший, ну иди сюда, прошу тебя!
Шарканья, скрипы и шёпоты тут же прекращаются будто для того, чтобы вся улица превратилась в одно большое чуткое ухо, которое ни за что не должно ничего проворонить.
Словно в ответ на чаяния этого уха или всех слушающих ушей, голос женщины становится всё громче, всё настойчивей.
— Мой сладкий! Моя радость! Иди же ко мне!
Наверно в этот момент горячая южная ночь становится ещё жарче, потому что слышно, как окна распахиваются шире, как люди подходят к окном, возможно для того, чтобы вдохнуть побольше воздуха.
В голосе женщины появляется отчаяние:
— Ну иди же! Я тебя умоляю!
Кажется, что во всех дворах от напряжения драматичного момента бельевые верёвки превратились в струны и сейчас лопнут.
Мужчина с высокого резного балкончика не выдерживает:
— Слюши, — с сильным акцентом говорит он, — давай я вмэсто нэво прыду!
— А почему это ты? — возмутился второй мужчина с балкончика ниже.
— А патаму што я пэрвы сказал!
Население улицы, внезапно обнаружившее своё массовое присутствие на балконах и верандах, разражается хохотом, напряжение спадает, бельевые верёвки остаются в сохранности.
Однако женщине, так отчаянно взывавшей в ночи, всё ещё не так весело как остальным.
— Помогите, пожалуйста! — грустным голосом обращается она к кому-то, то ли к мужчине, первому предложившему свои услуги, то к ли мужчине балкончиком ниже. На призыв отзываются не только эти мужчины, но чуть ли не треть мужского населения улицы. А после того, как выясняется, как именно нужно помочь, к спасательной операции присоединяется и женское население. Оказалось, что у зовущей в ночи женщины кот залез на дерево и боится слезать. Несмотря на то, что спасатели мешали другу другу как лебедь, рак и щука в известной басне, и советчики со всех балконов и веранд только усугубляли всеобщую неразбериху, не прошло и часа как пушистый бедалага был снят с дерева и вручён счастливой хозяйке в атмосфере всеобщего ликования.
Главное (сразу после спасённого кота), на мой взгляд, в этой истории то, что за время всей этой ночной катавасии ни с одного балкончика, ни с одной веранды, ни из одного окна не раздалось ни одного гневного оклика, призывающего соблюдать ночную тишину и дать людям спать.
Справедливости ради нужно отметить, что гневный оклик мог бы быть, в порядке случайности или исключения, подтверждающего правило. Но этот оклик тут же утонул бы в воплях негодования и призывах не быть таким чёрствым. Обитатели улицы не только не сердились на ночной шум, а бурно радовались тому, что и на на нашей улице есть праздник, весёлое приключение, и можно одним махом сделать доброе дело, заодно и развлечься, а ещё родным и знакомым из других районов будет что рассказывать. Рассказывая же, можно пережить это приключение ещё раз, дать то же самое пережить тем, кто слушает, и этим умножить радость. А что может быть прекраснее умножения радости?
Это произошло не оттого, что жителям улицы не надо утром вставать, идти на работу и вообще заниматься разными делами, а от особого состояния души жителей Грузии, присущего им в те времена. Жителей переполняла энергия, и этой энергии было так много, что одной жизни для такого количества энергии было мало, поэтому приходилось участвовать в других жизнях, как бы проживая их хотя бы частично. Потому о героях городских легенд или фильмов спорили так пылко, как будто речь шла о вопросах жизни и смерти своей или очень близких людей. Потому так интересовались жизнью знакомых и соседей, и да-да, совсем не добродетельная любовь к сплетням произрастала из тех же корней. Зато на этих противоречиво переплетённых корнях выросло много событий и историй, эхо которых разнесло легенды о грузинской отзывчивости и гостеприимстве далеко за пределы Грузии.
Так вот об отзывчивости, гостеприимстве и опять-таки о необходимости звать громче — вторая история.
— Мои родные очень гостеприимны, и они смертельно обидятся, если мы не навестим их, — убеждал мой папа мою же маму.
Звучало не слишком убедительно, так как этому разговору предшествовали неудачные попытки найти дом, в котором жили гостеприимные, но обидчивые родственники. Дом затерялся среди хаотичной застройки большого приморского посёлка Абхазской АССР и упорно не желал обнаруживаться несмотря на все папины усилия. Последний раз мы были в гостях у этих родных четыре года тому назад, с тех пор этот «посёлок городского типа» сильно изменился, появились новые дома и новые перекрёстки улиц, и папа, кружась на автомобиле, не находил знакомых поворотов при ночном освещении. Папа был уверен «кто ищет, тот найдёт», мама же видимо считала, что временные рамки поисков выходят за рамки её планов.
— Поехали ночевать в кемпинг! Не будем же мы всю ночь искать их дом! — настаивала она.
Не спать всю ночь, искать дом и до утра кататься на машине — такого приключения в моей жизни ещё не было. Нужно было не упустить такой возможности.
— Дядя Джумбери будет очень расстроен, — сказала я голосом, дрожащим от волнения, ведь ставка был высока, сейчас уедем в скучный кемпинг, и прощай ночь увлекательных поисков. — А тётя Зоя, если узнает, что мы к ним не заехали, будет горько плакать.
Для убедительности я громко всхлипнула. Мне показалось, что моё выступление произвело впечатление на родителей. Но родители не были единственными свидетелями нежданного всплеска моего ораторского мастерства. К нашему разговору прислушивался местный житель, курившей на веранде ближайшего к дороге дома. Я его давно заметила и сейчас вдохновилась, как актёр погорелого театра при виде единственного зрителя.
— Да, они оба будут плакать! — с надрывом продолжала я. — Бедный дядя Джумбери! Бедная тётя Зоя! За что с ними так? Они очень, очень обидятся!
Я ещё пару раз всхлипнула и для пущей убедительности стала слегка подвывать.
Местному жителю стало вдруг тесно, если не на веранде, то в роли молчаливого зрителя. Если раньше он тактично молчал, не вмешиваясь в спор супругов, то плачущая девочка стала достаточным основанием для того, чтобы обнаружить себя и предложить помощь.
— Уважаемые! — окликнул он с веранды, — Чем вам помочь? У вас ребёнок плачет, я слышу.
— Извините за шум, — тусклым голосом отозвался папа. Глазами он приказал мне утихнуть.
Но я сделала вид, что приказа не заметила и продолжала громко ныть:
— Хочу к тёте Зое! Хочу к дяде Джумбери!
— Мы тут немного заблудились, — тон папы стал ещё более печальным, а взгляд, направленный в мою сторону, более свирепым.
— Заблудились? — весело спросил местный житель, радуясь тому, что появилась возможность сделать доброе дело и при этом развлечься.
Он вышел из теневой части веранды под свет фонаря и оказался пожилым мужчиной в сванской шапочке.
— Я знаю эти места как свои пять пальцев! — он помахал пятернёй в воздухе, — Скажи адрес, дорогой, я тебе расскажу как доехать!
Папа повернулся к нему и привёл выражение лица в соответствие с печалью голоса:
— Адреса нет у меня. Я зрительно помнил раньше, как туда ехать. А сейчас всё застроили, и дорогу не узнаю.
— Строимся! Растём! Развиваемся! Не то, что некоторые!— с гордостью проговорил местный житель, а потом с сочувствием добавил — А как та улица выглядела? А дом как?
— Улица вся из частных домов. Одноэтажный красивый дом, — гордость в папином голосе за дом родственнике была не меньше гордости местного жителя за темпы строительства в посёлке.
— Хм, — задумался местный, — у нас тут все дома красивые, у наших жителей очень хороший вкус, у нас здесь и двухэтажные дома есть, и даже трёхэтажные.
Но папа не дал знатоку здешней архитектуры начать повествование о местных достопримечательностях.
— Там ещё виноградник был! — воскликнул он.
— Мда, — голова в сванской шапочке с сомнением покачалась, — виноградник мы все сажаем, если есть возможность. Это не особая примета. А какие особые приметы у дома?
— Дом был белый, — подсказала мама.
— Да, дом был белый, — с надеждой проговорил папа, но тут же огорчённо вспомнил, — но его собирались покрасить. Так что может теперь и не белый.
— Правильно, — одобрил знаток, — белый непрактично.
— Там ещё ворота большие и калитка, — продолжал вспоминать папа, — а рядом другие дома с большими воротами и калиткой, и виноградниками, тоже одноэтажные.
— То, что ты говоришь, — собеседник почесал затылок под шапочкой, — ничего не даст. У половины посёлка одноэтажный дом с большими воротами, калиткой и виноградником. А кто там живёт? К кому едешь? Я тут многих знаю, а меня почти все знают.
Мужчина опять помахал пятернёй, наверно этим показывая, что он знает многих как свои пять пальцев, или же что ли его почти все знают, как свои пять пальцев.
— Я еду к своему двоюродному брату Джумбери.
— Чтоо? — мужчина так перегнулся через перила, что чуть не выпал (сванская шапочка на его голове удержалась чудом), — ты не можешь найти дом двоюродного брата?
— Я четыре года у него не был, а здесь всё так строится...— стал объяснять папа.
Мужчина оглянулся по сторонам и всплеснул руками. Скорее всего это должно было означать: «Люди добрые! Что я слышу? Человек четыре года не видел двоюродного брата?»
— Ты четыре года не видел своего двоюродного брата? — с нескрываемой подозрительностью спросил потрясённый свидетель столь ужасающего падения нравов. Он ещё раз оглянулся по сторонам, жалея, что не с кем поделиться нахлынувшими чувствами.
—Видел, видел, — стал заверять папа, — мы на свадьбах виделись, и в других местах, и в Тбилиси — просто я сюда не приезжал. Сам понимаешь, Джумбери у моря живёт, кроме меня желающих погостить у него много. Совесть же нужно иметь.
— Совесть это даа…, — выражение подозрительности с трудом сходило с лица мужчины.
Чтобы доказать своё близкое знакомство с двоюродным братом, папа назвал его фамилию, дату рождения и даже место рождения. Всё это ничего не дало, особенно фамилия.
— С такой распространённой фамилией проще вообще не иметь фамилии и не переводить чернила на её написание,— безапеляционно высказал своё мнение наш собеседник, с высоты своего положения на веранде.
Он уже было начал рассказывать о том, какие прекрасные и редкие фамилии встречаются в их славном посёлке, как умная мысль озарила его находчивую голову в сванской шапочке
— Где работает Джумбери?
— Трактористом! — ответил папа с интонацией надежды. .
— Отлично! — раздался торжествующий голос с веранды, — Сейчас я разбужу Важу, он работает в автосервисе и должен знать всех, кто работает за баранкой.
С быстротой, удивительной для своего возраста, мужчина спустился по витой лестнице, и молнией перебежав дорогу, зашёл во двор через неосмотрительно незапертую калитку. Вскоре из-за забора раздались крики, которые при желании можно было принять за радостные.
Не успела я подготовиться к появлению нового зрителя и начать заунывную песню «Хочу к тёте Зое и дяде Джумбери!» как из калитки к нам направился Важа, для бодрости подталкиваемый сзади мужчиной в сванской шапочке. Последний особенно сильный пинок мужчина сопроводил словами:
— Вот, Важа! Нужно помочь людям! Человек двоюродного брата ищет! Четыре года не виделись!
На заспанном лице Важи стало проявляться изумление, граничащее с ужасом:
— Четыре года? Не видел двоюродного брата?
— Я тебе потом расскажу, — голова в сванской шапочке склонилась к уху Важи, раздался театральный шёпот, — я тебе потом расскажу, тут такая история... в общем этот брат, его зовут Джумбери, работает трактористом, а ты вроде всех таких знаешь.
Важа расстерянно кивнул, застенчиво поправил пиджак, накинутый на пижамную рубаху, и медленно проговорил:
— Джумбери? Знаю, только он не трактористом работает, а таксистом.
— Да нет, — вздохнул папа, — Джумбери точно работает трактористом, а не таксистом.
— Да ладно тебе! — мужчина резко сдвинул сванскую шапочку на затылок,— раньше работал трактористом, а сейчас решил второй этаж надстроить и работает таксистом.
Папа не согласился:
— Джумбери такой человек, он бы не ушёл из трактористов, он на земле работать любит, ты бы видел какой у него виноград! А какие помидоры! Я в жизни таких хороших помидоров не видел!
— Да что вы там в своём Тбилиси вообще видите! — мужчина так дёрнул головой, что сванская шапочка опять чуть с него не упала.
Я была потрясена способностями этого человека к ясновидению. Как он определил, что мы из Тбилиси? (Потом папа мне объяснил, что по номерам автомобиля).
— Так вот! — возмущение мужчины продолжало нарастать, — Вы в Тбилиси не можете знать, что такое хорошие помидоры, лучшие помидоры здесь у Мзии, у жены Важиного брата! Все это знают! Важа, скажи!
Важа опять поправил пиджак и застенчиво улыбнулся:
— Может всё же стал таксистом ваш Джумбери? Очень хороший человек!
Папа кивнул и оглянулся на маму, чтобы она подтвердила, что Джумбери очень хороший человек. Мама подтвердила. И я подтвердила, хотя меня не просили.
—Да, — продолжал Важа, — очень хороший, и жена у него хорошая. Но уж очень худая!
— Совсем не худая! — оскорбился папа за родственника, — а даже наоборот. И Зоя, и Джумбери, видные и красивые. У них только сынок, хоть и красивый, но немного худой, потому что много бегает.
— Значит не тот Джумбери, — пожал плечами Важа, — у того жена точно худая, точно не Зоя, и сына у него нет, а есть две дочки.
Все молчали расстерянно и расстроенно.
— Поехали в кемпинг? — напомнила мама.
— Не хочу в кемпинг! Хочу к тёте Зое и дяде Джумбери! — почти зарыдала я.
Я знала, что мужчина в сванской шапочке не останется равнодушным к слезам ребёнка.
— Какой кемпинг-темпинг? — закричал он. — Если вам так надо где-то ночевать, то тут у половины жителей посёлка есть в домах места для туристов.
— Хочу к тёте Зое и дяде Джумбери! — всхлипнув, я пристально посмотрела на своего союзника.
— Вот что! —мой союзник просиял от посетившей его идеи, — Будем все кричать «Джумбери! Джумбери!», или Джумбери услышит, или те, кто знают Джумбери.
— Да вы что! — поразилась мама, — как можно мешать людям спать!
— Ничего, — заверил мой союзник,— для доброго дела можно и проснуться! Раз, два, три, как я махну рукой, кричим все вместе «Джумбери!».
Дела, то есть махи рукой, у этого человека не расходились со словами, он действительно закричал «Джубееери!». Все остальные, в том числе и Важа, смущённо молчали. Чтобы подать нам пример и вдохновить, человек в сванской шапочке набрал в лёгкие побольше воздуха и закричал так пронзительно и громко «Джумбееери!», что все собаки в округе зашлись истеричным лаем.
В доме напротив распахнулось окно, в окне показалась всклокоченная голова.
— Гия, дорогой, что с тобой? — спросила всклокоченная голова потрясённым голосом — Почему ты среди ночи зовёшь какого-то Джумбери?
Гия очень обрадовался, он боевито сдвинул сванскую шапочку на ухо и закричал:
— Иди сюда, Гоги, генацвале! Быстрей! Ты нам очень нужен!
Пока в доме Гоги в разных окнах поочерёдно зажигался свет, показывающий перемещения хозяина, Гия пояснил, что Гоги бывший певец, и у него лучший голос в округе, и если уж он покричит, то проснутся все Джумбери отсюда и до самой Пицунды. Кроме Гоги на крики и для криков стали выходить и другие соседи. История о том, что человек из Тбилиси не был у двоюродного брата четыре года, стала быстро обрастать подробностями, характерными для устного народного творчества. Чем больше была толпа, тем громче крики «Джумбери!». На зов пришли несколько человек, знавших таксиста Джумбери и его очень худую жену, а также прибежал подросток по имени Джумбери, очень огорчился, что звали не его, но присоединился к общему действию. Кричали все, даже папа с мамой, моему голосу было далеко до голоса Гоги, но и я старалась как могла. Казалось, что зов «Джубееери!» долетает не только до Пицунды, но и до самых дальних закоулков ночного неба.
Людей собиралось всё больше. Все приходившие были строго допрошены Гией и Важой не предмет знания всех Джумбери и всех Зой в округе. После опроса они поступали под командование голосистого Гоги. Наконец, показания одного заикавшегося гражданина стали наводить Гию на мысль о возможной удаче. Гия поднял руку, и хоть и не сразу, но все умолкли.
— То есть, ты говоришь, что знаешь, Джумбери и Зою? — ещё раз строго переспросил Гия.
Стало так тихо, что пресловутая муха смогла бы оценить тишину для своего полёта.
Заикавшийся гражданин, обалдевший от такого внимания к своей персоне, окончательно смешался, не мог выдавить из себя ни слова, и только кивнул.
— Так знаешь или нет? — ещё строже спросил Гия, но заметив состояние допрашиваемого, смягчился и стал задавать наводящие вопрос, —Джумбери, который тракторист, а не таксист? И жена у него Зоя? И оба совсем не худые?
— Совсем не худые, — наконец обрёл дар речи бывший заика, — а даже совсем наоборот.
— А может ты ещё знаешь, где они живут? — вкрадчиво спросил Гия, боясь спугнуть удачу.
Не совсем заика тоже наверно боялся спугнуть удачу и только молча кивнул в ответ.
— Вперёд! — закричал Гия, — показывай дорогу!
Обрадованная толпа двинулась за Гией и проводником. Но главная радость ещё ожидалась, все хотели своими глазами увидеть встречу потерявшихся родственников, чтобы потом рассказать об этом всем, кому не повезло, и кто не смог быть очевидцем и участником этой истории. Люди, проснувшиеся среди ночи и кричавшие «Джумбери!», не жалея своего голоса и живота, заслужили эту радость, и как они, видимо, считали, тракторист Джумбери нужен им был теперь ничуть не меньше, чем нашему семейству. Про нас слегка забыли, папа медленно вёл машину, следуя за процессией. А я вышла из автомобиля и смешалась с толпой. Мне нравилось слушать разговоры про нас и нашего Джумбери, хотя история делалась всё более и более непохожей на настоящую.
— И ты, представляешь, — бурно жестикулируя, говорил мужчина, в растянутых трениках и майке, женщине, одетой во что-то похожее на пеньюар, — в Тбилиси, в роддоме потеряли его брата, и через столько лет оказалось, что брат жив, зовут его Джумбери, и он в нашем посёлке.
— Гадалка наверно сказала, — уверенно заявила женщина в пеньюаре, — хорошая гадалка всегда правду скажет, вот в Гаграх была такая гадалка…
— В Тбилиси вообще чёрт знает, что творится, — перебил женщину в пеньюаре парень в модном спортивном костюме, — вот в Сухуми нет такого безобразия…где это видано — затерять ребёнка в роддоме!
— В Сухуми тоже безобразия много! — не согласился мужчина в трениках, — Вот у моей знакомой была такая история в роддоме...
Однако, что за история произошла в Сухумском роддоме, я уже не узнала, так как над толпой раздались крики:
— Дом Джумбери!
Вспомнили про папу, расступились и дали ему подъехать к воротам. Да, это был дом нашего дорогого Джумбери, вот виноградник виднеется во дворе, вот эти ворота, вот калитка.
И так как раньше, каждый хотел поучаствовать в общем деле, погромче крикнув «Джумбери!», теперь каждый хотел постучать в ворота, из калитки которых должна была появиться всеобщая радость. Но радость не спешила. Из-за ворот не доносилось никаких признаков жизни. Ожидание радости на лицах людей стало сменяться разочарованием и даже страхом. Мир несправедлив, и зов, долетавший до закоулков неба, вернулся ни с чем, или ещё хуже, на обратной дороге превратился в камень, который упадёт на сердце.
Но Гия не зря носил на голове свою сванскую шапочку. Не случайно говорят, что шапка эта обладает необыкновенными свойствами, снимает головную боль и нервное напряжение, улучшает кровообращение и процесс мышления. Гия быстро вспомнил мудрое правило «Зовите громче». По командному маху его руки, хор, вышколенный Гоги, дружно заголосил «Джумбери! Зоя!». Из дворика, увитого виноградом — ничего. Но зато вездесущие соседи не подвели, появившись из своих дворов. Трое из них под перекрёстным допросом Гии и моего папы свидетельствовали, что не позднее, как пару часов тому назад Джумбери со всеми своими домашними были живы и здоровы и более того, настолько живы и здоровы, что позвали соседей на вкусный и крепкий крюшон, изготовленный в гигантском арбузе. Поскольку Джумбери за рулём, то алкоголь позволяет себе пару раз в год только по большим праздникам и выходным. Отмечали премию Джумбери и его недельный поощрительный отпуск. Отмечали основательно, когда соседи уходили, то как раз к Джумбери ещё гости подвалили. Так что ничего удивительного, что после такого крюшона их теперь не разбудить. Самый близкий сосед — это тот, кто знает уязвимые места соседнего забора, он же и отправился через забор будить Джумбери и его гостей.
Нужно было видеть выражение лица Джумбери, открывшего калитку. Рассказчики в Грузии как правило артистичны, они не только рассказывают, но и показывают в лицах действующих персонажей. Но даже самые гениальные из них, думаю, не справились бы, ни рассказать об этом выражении лица, ни показать — это невозможно. Это нужно было видеть! Джумбери же, в свою очередь, увидел то же неслабое зрелище. Перед его воротами была возбуждённая толпа, весьма своеобразно одетая. Среди ночи люди выскакивали из домов под крики «Джумбери!», кто в чём, чтобы не перечислять особенности и предметы ночного, спортивного и домашнего гардероба, скажем, что люди были в одежде для летнего отдыха. Так вот, увидев возле своих ворот наэлектризованную, шумящую толпу в одежде «для летнего отдыха», Джумбери не испугался и не возмутился. Среди сложной гаммы чувств на его заспанном лице явно преобладали радость и веселье. Радость умножает радость, радость требует, чтобы ею делились и делились. Если кто-то случайно не спал на этой и соседней улице, то, от выражения бурной радости свидетелей исторической встречи двух заблудших братьев, наверняка проснулся. Только здравомыслие Гии, не зря носившего сванскую шапочку, предотвратило незамедлительную организацию ночного пира на весь мир и народных гуляний на все окрестные улицы. Пир было решено перенести на ближайший вечер. И то верно, нужно же дать настояться новым крюшонам в гигантских арбузах.
Какое счастье засыпать в радости и знать, что завтра эта радость продолжится и не только продолжится, но и будет отмечаться, и преумножаться! Конечно был пир, конечно крюшон был знатный, и всем достался, и конечно были зажигательные танцы, и песни, и истории, одна из которых была создана участниками пира.
А потом прошло несколько лет, началась война, и Джумбери, совсем ещё не пожилой мужчина, умер. Конечно в документах о смерти у него был какой-то медицинский диагноз вроде инфаркта, но я знаю, что Джумбери умер от войны. Такие люди, как он, не созданы для войны. Поэтому Джумбери покинул неподходящий для него мир и переселился в подходящий.
И если случится вам заблудиться в закоулках неба по дороге к раю, зовите громче. И тогда добрые ангелы разбудят Джумбери, и заспанный, но весёлый и радостный Джумбери откроет вам калитку в тот райский дворик, увитый виноградом.
Читать рассказы в жанре "лирическая комедия"