Поскольку мы с вами, дамы и господа, недавно «задумались о Римской империи», предлагаю вам еще одну историю времен античного Рима, произошедшую, однако, до эпохи императоров.
Сегодня я расскажу вам о человеке, чье имя стало синонимом невероятного мужества, человеческого и гражданского, поражающей воображение стойкости и гордости, а сам он превратился, на века, в символ римского несокрушимого духа.
Звали его Гай Муций Корд, это был молодой человек из римского патрицианского рода, он родился в Риме в VI веке до нашей эры - то есть, речь идет о временах ранней Республики. В 509 году до н.э. этрусский царь города Клузия Ларс Порсена осадил Рим. Его целью было силой вернуть на трон страны последнего царя из рода этрусков, Тарквиния II Гордого (кто помнит самоубийство добродетельной Лукреции - это он негодяй и виновник, о смерти Лукреции в истории живописи еще поговорим). После свержения порочного Тарквиния именно республика стала естественным выбором римлян, но правители городов, окружавших Рим, были весьма встревожены угрозой распространения республиканских идей на свои государства и не желали утратить царскую власть. Ларс Порсена был самым влиятельным и воинственным из соседей, он и двинул войска и заключил Рим в осаду.
Наш Гай Муций сумел выбраться из города и проникнуть в лагерь противника на Яникульском холме (удалось ему это благодаря знанию этрусского языка: этруской была его няня; кто вспомнил юношу из осажденного Киева, который пробежал в 968 году сквозь войско печенегов с уздечкой в руке, расспрашивая по-печенежски, не видел ли кто его коня? Не бывает лишним знание языков, не бывает!). Муций готовился убить Порсену, надеясь, что обезглавленное этрусское войско в панике побежит от стен Рима. Пробравшись в царский шатер, он какое-то время пытался сориентироваться, наконец, увидел молодого мужчину, одетого роскошнее всех (по другой версии - из рук которого воины принимали денежные вознаграждения). Гай Муций принял его за этрусского царя - и убил его ударом меча.
Но оказалось, что это писец и казначей царя Порсены. Муция немедленно схватили и привели к царю. Не испугавшись, он заявил: «Я римский гражданин, зовут меня Гай Муций. Я вышел на тебя как враг на врага, и готов умереть, как готов был убить: римляне умеют и действовать, и страдать с отвагою». (Тит Ливий, «История Рима от основания города»). Более того, римлянин объявил Порсене, что он - лишь первый из 300 римских юношей, поклявшихся ценою своей жизни убить Порсену. Когда герою стали угрожать пыткой и смертью, если он откажется раскрыть все детали этого замысла, Сцевола хладнокровно протянул правую руку в разведенный на чаше жаровни огонь и держал ее там, глядя в глаза царю, не издав ни крика, ни стона, и только спросив - ты всерьез собираешься испугать пыткой римского воина? Это длилось до тех пор, пока Порсена, опомнившись от изумления, не крикнул телохранителям оттащить Муция от огня. Отвага римлянина так поразила царя, что его отпустили, и Порсена заключил с Римом мир.
За потерю правой руки Муция прозвали «Сцевола» (лат. scaevola – «левша»), и это стало почетным когноменом всего его рода.
Сюжет этот, широко известный, яркий, полный героического пафоса, не мог не привлекать внимания художников, желавших показать силу патриотизма и мужество, прославившие древнего античного героя. Муция Сцеволу писали многократно вплоть до XX века. Я выбрала из десятков два полотна, которые и хочу показать вам.
Немецкий живописец и гравер Ханс Бальдунг, самый талантливый из учеников великого Дюрера, прозванный «Грином» за свою любовь к использованию оттенков зеленого цвета, видит эту историю именно так. Сцена очень напряженная. Сцевола в темном кожаном доспешном дублете повернул голову к царю и смотрит на него в упор. В центре картины, на втором плане - группа этрусских воинов с копьями и алебардой. Их лица мрачны, суровы. Пожалуй, за исключением того, кто сзади всех: он вытянул шею, стремясь разглядеть происходящее, на его лице - потрясение. Порсена, в бархате и королевских мехах, в драгоценностях, смотрит на римлянина с довольно странным, на мой взгляд, выражением. Это не изумление, и не восхищение, и не страх, а что-то, одновременно, горестное и брюзгливое. Кроме того, на его лице читается упрямая решимость - не меньшая, хоть и совсем другая, чем у Сцеволы. Он протягивает левую руку с крестообразным скипетром к Сцеволе, возможно, в жесте любопытства и опасения одновременно Рядом с царем - тело убитого по ошибке придворного. Тоже бархат, дорогой мех и золотые украшения (место казначея прибыльно во все времена), немудрено было перепутать. В глубине тяжелого богатого шатра - стол, покрытый узорной скатертью, за которым писцы продолжают свою работу - подсчеты денежного довольствия для военного лагеря. На заднем плане древний Рим в представлении средневекового немецкого художника: явная базилика и колоннада собора. Грин, верный своей знаменитой страсти к зеленым тонам, и здесь использует их максимально широко - царский шатер, и холмы, покрытые дерном, и крыша собора, и сами длинные тени, подчеркивающие значимость и драматизм ситуации, - для всего здесь используется зеленый. "Муций Сцевола" Бальдунга Грина — это не просто изображение исторического события; это мощное исследование мужества, самопожертвования и столкновения одинаково сильных характеров. Бальдунг приглашает нас стать свидетелями поворотного момента в римской истории, раскрытия несгибаемого духа человека, готового переносить немыслимые испытания ради своей страны.
Вторая картина на этот сюжет, которую я предлагаю вам для сравнения - это работа мастерской Рубенса по его эскизу и под его руководством, вероятно, выполнял работу ван Дейк (в тот момент крайне ценилось умение ван Дейка писать «как учитель Рубенс» до состояния полной невозможности различить манеру письма).
Рубенс - это Рубенс, поэтому никакой статичности и погружения в себя в моменте быть не может: движения экспрессивны, полны силы и энергии, жестикуляция выразительна. Выражения лиц тоже драматичные, эмоциональные: апофеоз решимости - у Сцеволы, легко читаемые смущение, шок и потрясение - у всех прочих. Богатые красные, золотистые и охряные цвета. Все сверкает: сыплющиеся от жаровни искры (огонь пляшет,как плясало бы реальное пламя, почти что слышан треск), - и все в отблесках этого огня - кирасы Сцеволы и солдат, солдатские шлемы, навершие скипетра и царская диадема. Сверкает даже короткий окровавленный меч, воткнутый в грудь распростертого на земле казначея. И, кстати, обратите внимание на солдата, зажавшего нос, что стоит за спиной Сцеволы - он не может терпеть запах горящей человеческой плоти. Очень яркая и уместная подробность (несколько сбивающая героический пафос, по моим ощущениям).
Роскошная лепная полуколонна под жаровней, с головами Овнов и гирляндами изобилия по углам и фигурами Сфинксов, львиное изножье трона, украшенного резным мотивом листьев аканта и дуба, позолоченная гирлянда над рокайльным (раковина) мотивом над головой царя - эффектные богатые детали, превращающие пространство в почти дворцовое. Да, это Рубенс, в своей щедрой манере, мажорной и полнозвучной, даже когда речь идет о трагическом моменте. Кстати, этюд маслом (в размер) к этой работе можно увидеть и у нас, в России: им владеет ГМИИ им.Пушкина в Москве (и еще одним - Британский музей, так что даже этюд мастерской Рубенса является украшением любого собрания, не исключая и самых значимых). На этюде, принадлежащем Лондону, сразу двое этрусков зажимают носы, но, очевидно, Рубенс (или ван Дейк) под конец, решили, что это несколько чрезмерно.
Итак, мы рассмотрели два вИдения истории легендарного Муция Сцеволы, кисти двух художников, которых разделял всего один век. Впечатлил ли вас Рубенс (и ван Дейк)? Запомнился ли «зеленый» Хальс Бальдунг? К обоим мы еще неоднократно вернемся.
А у меня на сегодня все, дамы и господа, благодарю за уделенные время и внимание .