Чашка кофе остывала в руках, когда на экране телефона всплыло сообщение от Павла: «Детка, у нас скоро два года, как мы вместе. Едем в Сочи, только мы вдвоём. Я всё устрою».
Ирина замерла. Сердце ударило так резко, что показалось — весь дом услышит. За спиной шумел Алексей, ища носки, Лиза ворчала на математику. Обычное утро, серое февральское утро, которое вдруг треснуло пополам.
— Мам, какао сваришь? — донеслось от дочери.
— Сейчас, — ответила Ирина машинально, не отрывая взгляд от экрана.
Второе сообщение: фото билетов на поезд и короткое «Ты со мной?»
Сочи. Море. Неделя только с ним…
Телефон выскользнул из пальцев. Ирина подхватила его, но чашка полетела на пол. Фарфор разбился звонко, кофе растёкся тёмной лужей по линолеуму.
— Опять уронила? — Алексей даже не обернулся. — Ну ты как обычно.
Ирина опустилась на корточки, собирая осколки. Босые ступни коснулись холодной жидкости. Руки дрожали.
Как такое вообще возможно? Уехать с ним? Соврать всем?
— Мама, что с тобой сегодня? — Лиза смотрела внимательно, прищурившись. — Ты какая-то странная.
— Всё нормально, просто не выспалась.
— А почему у тебя руки трясутся?
Боже, неужели так заметно?
— Кофе горячий был.
Ирина поднялась, выбросила осколки, вытерла пол. Павел снова писал: «Я хочу только с тобой. Ну решайся, солнышко».
Солнышко. Когда её последний раз так называли? Когда вообще называли как-то, кроме «мам» и равнодушного обращения по имени?
— Мне пора, — буркнул Алексей, натягивая куртку. Поцеловал в лоб торопливо, как галочку в списке дел. — Ужин будет?
— Будет.
Дверь хлопнула. Лиза собрала учебники, тоже убежала. Ирина осталась одна на кухне, где пахло горелым хлебом и кофейной горечью.
Телефон молчал. Она набрала ответ и стёрла. Набрала снова.
«Не могу. У меня семья».
Стёрла.
«А как я объясню мужу?»
Отправила.
Ответ пришёл мгновенно: «Придумаем. Главное — ты хочешь?»
Ирина закрыла глаза. Представила солнце на коже, шум волн, его руки на своих плечах. Два года они встречались, два года она жила словно раздвоилась — жена и мать днём, женщина вечерами. И ни разу, ни разу они не были просто вместе, без спешки, без оглядки на время.
«Хочу. Очень хочу. Но как?»
«Доверься мне. Скажешь — командировка. Или подруга заболела. Ты же умная, придумаешь».
Умная. Да, всегда была умной. Умела всё планировать, всё предусматривать. Только вот свою жизнь почему-то прожить не умела.
Вечером на кухне пахло жареной картошкой. Ирина нарезала хлеб, обдумывая план.
— Алексей, — начала осторожно, — у нас на работе могут быть изменения. Возможно, нужен будет срочный выезд…
Он поднял взгляд от тарелки, усмехнулся:
— Чего вдруг? Вы же торгуете через интернет. С каких это пор ваш магазин кого-то куда-то отправляет?
Щёки вспыхнули. Конечно, он прав. У них даже отдела командировок нет.
— Может быть, поставщики… Или выставка какая-нибудь…
— В феврале? — Алексей жевал невозмутимо. — Странно как-то.
В комнату влетела Лиза:
— Мам, а ты правда куда-то уезжаешь? Так вдруг?
Откуда она знает?
— Я просто… Ещё ничего не решено.
— А на сколько? — Лиза села рядом, заглядывала в глаза. — Ты не заболела, мам?
— Да нет… просто иногда надо…
— Надо что? — теперь уже и муж смотрел пристально.
Ирина запнулась. Нож скользил по хлебу, руки не слушались.
— Ну, бывают ситуации… неожиданные…
— А я что, не справлюсь без тебя? — Алексей говорил спокойно, но в голосе прорезались нотки раздражения. — Или ты думаешь, мы тут пропадём?
— Нет, конечно…
Конечно, справится. Он вообще меня не замечает месяцами.
— Тогда в чём дело? Езжай куда хочешь.
Он вернулся к ужину, потерял интерес. И это было хуже всего — его равнодушие. Словно не жена собиралась исчезнуть на неделю, а соседка поделилась планами.
Лиза молчала, но взгляд не отводила. В её глазах читалось что-то тревожное, почти взрослое.
Она чувствует. Дети всегда чувствуют ложь.
— Ты совсем того, да? — Наташа крутила ложкой в чашке, закатывала глаза. — Ирин, ты понимаешь, на что ты идёшь?
Они сидели на диване в квартире подруги. За окном моросил дождь, в комнате пахло кофе и дешёвыми сигаретами.
— Понимаю, — Ирина теребила салфетку. — Но Наташ, я просто… я не живу. Понимаешь? Я только функционирую.
— А семья? Дети?
— А что семья? — голос сорвался. — Муж меня не видит. Дочь скоро во взрослую жизнь уйдёт. Сын уже почти дома не живёт. А я кто? Кто я, Наташ?
Подруга вздохнула, посмотрела в окно.
— И что ты от меня хочешь?
— Если спросят… скажешь, что ты заболела. Что я к тебе заехала, ухаживать.
— А если не поверят?
— Поверят. Алексей вообще на это не отреагировал. А Лиза… Лиза поймёт потом.
— Потом, — повторила Наташа. — А если твой Павел…
— Что — Павел?
— А вдруг он не тот, за кого себя выдаёт? Ты же его толком не знаешь. Два года встреч в кафе и… ну, ты поняла. А жить рядом неделю — это другое.
Ирина замерла. Об этом она не думала.
— Наташ, ты мне поможешь или нет?
Подруга долго молчала, курила у окна.
— Помогу, — сказала наконец. — Но ты должна обещать — если что-то пойдёт не так, сразу домой. Без геройства.
— Обещаю.
Только бы не передумать. Только бы хватило духу.
По дороге домой Ирина чувствовала себя заговорщицей. В кармане лежал скомканный листок — она написала себе напоминание: «Купить лекарства для Наташи, взять отпуск, сказать Лизе про больную тётю…»
Как легко врать, оказывается. Страшно, как легко.
Поздним вечером Ирина стояла перед зеркалом в ванной. На стекле остались размытые отпечатки пальцев, водяные разводы. Она включила горячую воду, комната наполнилась паром.
Отражение расплывалось, становилось чужим.
Кто это? Кто эта женщина, которая собирается бросить всё ради недели с любовником?
Она стёрла пар ладонью, всмотрелась в лицо. Усталые глаза, первые морщинки, губы, которые давно не улыбались по-настоящему.
А кто я сейчас? Хорошая жена? Которую муж замечает только когда нужно поесть или найти носки? Хорошая мать? Которая живёт чужими интересами, чужими планами?
Вода капала с крана, монотонно, гипнотично.
Мама, — мысленно обратилась к фотографии в рамке на комоде, — что бы ты сказала? Осудила бы? Или поняла?
Мама прожила всю жизнь с одним мужчиной. Родила троих детей, работала, вела хозяйство. Была ли она счастлива? Об этом как-то не принято было говорить.
А я хочу быть счастливой. Хоть раз в жизни, хоть неделю.
Ирина сняла крем с лица, посмотрела на себя без косметики. Женщина сорока трёх лет, которая боится жить.
Но я поеду. Я решила.
В спальне Алексей уже спал, посапывал тихо. Она легла рядом, долго лежала в темноте, прислушиваясь к его дыханию. Когда-то это дыхание успокаивало. Теперь только напоминало о годах, прожитых рядом, но не вместе.
Утром отъезда Ирина проснулась в шесть. Чемодан был собран с вечера, стоял в коридоре. Маленький, неприметный — на неделю вполне достаточно.
В сумочке лежала записка для мужа: «Уехала в командировку, на обратном пути заеду к Наташе, она слегла с температурой. Буду через неделю. Еда в холодильнике. Целую». Простая, обычная записка. Никто не заподозрит.
— Мам, — Лиза вышла из комнаты, ещё сонная, в пижаме. — Ты уже собралась?
— Поезд утренний. Не хотела тебя будить.
Дочь молча обняла её за талию, крепко прижалась.
— Ты же вернёшься?
Такой простой вопрос. И такой сложный.
— Конечно, вернусь.
— А если тётя Наташа совсем плохо будет?
— Не будет. Всё будет хорошо.
Лиза подняла голову, посмотрела внимательно:
— А ты изменилась.
— В чём?
— Не знаю. Другая стала. Будто… живая.
Живая. Неужели настолько заметно?
— Я оставила тебе записку, — сказала Лиза, — на удачу. В твоей сумочке.
Алексей появился на кухне, невыспавшийся, с помятым лицом.
— Ну что, командировка? — зевнул он, наливая кофе.
— К Наташе.
— А, да. — Он равнодушно кивнул. — Позвони, если что. И не засиживайся там.
Подошёл, поцеловал в лоб — дежурно, привычно. Но руку положил на плечо, задержал на секунду дольше обычного.
На лестнице Ирина остановилась, оглянулась на дверь. За ней оставалась привычная жизнь — правильная, безопасная, пустая.
Телефон завибрировал: «Я стою у платформы. Ты решила?»
Она глубоко вдохнула и пошла вниз.
Платформа встретила февральской сыростью и гулом голосов. Павел стоял у вагона, в руках цветы — простые, весенние тюльпаны.
— Моя девочка, — он поцеловал её в висок, обнял. — Ты пришла.
— Я пришла.
Его руки были тёплыми, крепкими. Пахло незнакомым одеколоном и свободой.
— Билеты у меня, — он подхватил её чемодан. — Едем?
В вагоне пахло дорогой, стук колёс убаюкивал. Павел держал её за руку, что-то рассказывал про отель, про планы. Она слушала вполуха, смотрела в окно на мелькающие деревни.
Я еду. Я действительно еду.
Телефон зазвонил. Лиза.
— Мам, у тебя всё хорошо? Просто скучаю.
— Всё хорошо, солнышко. Я в поезде.
— А когда приедешь к тёте?
— Скоро. Ты не волнуйся.
— Хорошо. Мам, а ты… — девочка помолчала. — Ты ведь правда вернёшься?
— Обещаю.
Когда она отключила телефон, по щекам текли слёзы.
— Эй, — Павел развернул её к себе, стёр слезу пальцем. — Мы можем всё отменить. Выйти на следующей станции, вернуться. Скажешь, что Наташа выздоровела.
Ирина смотрела в его глаза — тёмные, внимательные.
— Нет, — сказала твёрдо. — Я хочу ехать.
— Уверена?
— Да.
Я хочу быть счастливой. Хочу помнить себя живой.
Сочи встретил солнцем и морским воздухом. Номер в отеле на набережной, балкон с видом на море, постель с белыми простынями.
Ирина стояла у окна, смотрела на волны. Павел обнимал сзади, целовал шею.
— Какая ты красивая, — шептал он. — Моя единственная.
Единственная. Когда её так называли в последний раз?
— Я боюсь, — призналась она.
— Чего?
— Что это сон. Что я проснусь, и всё кончится.
— Не кончится, — он развернул её, поцеловал в губы. — У нас целая неделя. Целая вечность.
Вечность оказалась слишком короткой. Дни пролетели, как один длинный сладкий сон. Море, солнце, его смех, его руки, его голос, называющий её «любимая».
В последнюю ночь Ирина не спала. Лежала, слушала шум прибоя за окном.
Завтра домой. К Алексею, к Лизе, к обычной жизни. Смогу ли я вернуться к прежней себе?
— Не спишь? — Павел поднялся на локте.
— Думаю.
— О чём?
— О том, что будет дальше.
Он погладил её волосы.
— Дальше будем встречаться, как раньше. Ничего не изменится.
Но я изменилась. Я другая.
— А если я не смогу больше так? Встречаться украдкой, врать, прятаться?
Павел помолчал.
— Тогда решишь. Но не торопись. Подумай дома, в спокойной обстановке.
Поздним вечером Ирина поднялась по знакомой лестнице. Чемодан казался тяжелее, в сумочке лежала ракушка — единственный сувенир из Сочи.
Дверь открыл Алексей.
— Ну как командировка? — спросил дежурно, даже не взглянув на неё.
— Нормально. Наташа поправилась.
Лиза выскочила из комнаты, бросилась обнимать:
— Мама! Ты вернулась! Я так скучала!
— Я тоже скучала, солнышко.
Это правда. Скучала.
— Расскажешь, как было?
— Завтра. Я очень устала.
В ванной Ирина долго смотрела в зеркало. Загорелое лицо, блестящие глаза, губы, которые помнили другие поцелуи.
Кто ты теперь?
Та же самая женщина. Только теперь она знала — может быть другой. Может быть счастливой.
На балконе пахло мартовской прохладой. Ирина достала лизину записку из сумочки: «Мамочка, возвращайся. Люблю тебя».
Она улыбнулась, погладила бумажку. В кармане завибрировал телефон — сообщение от Павла: «Спасибо за эту неделю. Ты была прекрасна».
Была. Прошедшее время.
Ирина не ответила. Убрала телефон, вдохнула ночной воздух. Дома пахло по-домашнему — едой, стиральным порошком, привычной жизнью.
Я вернулась. Не такая, как уехала, но вернулась.
В спальне Алексей уже спал. Она легла рядом, закрыла глаза. Завтра начнётся обычный день — завтрак, работа, домашние дела. Но теперь она знала — внутри неё живёт другая женщина. Та, что умеет быть счастливой.
И этого никто не отнимет.
Как считаете, правильно ли поступила героиня?
Поделитесь в комментариях 👇, интересно узнать ваше мнение!
Поставьте лайк ♥️, если было интересно.