Когда я поднялся в вагон и открыл дверь купе, сердце даже подпрыгнуло от радости: в соседях оказались две молодые девушки. Одна — яркая, в модной куртке и с ухоженными волосами, вторая — попроще, с рюкзаком и в очках, но с тёплой улыбкой.
— Здравствуйте, — кивнул я, ставя сумку на багажную полку.
— Привет, — ответили они почти одновременно и переглянулись.
Я устроился на своей нижней полке и подумал: Ну надо же, повезло. Поездка обещает быть лёгкой и приятной. Романтика дороги, шутки, лёгкий флирт — всё это мелькнуло в воображении.
Но очень скоро стало ясно: первое впечатление обмануло, и ночь в компании этих «соседок» обернётся настоящим испытанием.
Сначала всё было как в кино. Девушки болтали между собой, смеялись, делились печеньем, даже предложили мне газировки. Я расслабился: поездка обещает быть лёгкой.
Но чем дольше мы ехали, тем отчётливее становилось: в их взглядах и намёках есть что-то недоброе.
— А у тебя сумка тяжёлая, да? — спросила та, что в очках, пристально уставившись на мой рюкзак под полкой. — Наверное, ноутбук или что-то ценное?
Я смутился, но ответил нейтрально:
— Да так, вещи дорожные.
Вторая, яркая, засмеялась слишком звонко:
— Ага, небось зарплату везёшь! Мы тут, знаешь, глаз наметанный.
Обе переглянулись и почему-то ухмыльнулись.
Позже, когда поезд уже катился в темноте, я заметил: девушки стали слишком уж шептаться между собой, кидая в мою сторону короткие взгляды. Смеялись неестественно громко, как будто проверяли мою реакцию.
Я начал понимать: это не просто лёгкий флирт и весёлая компания. У них был какой-то умысел...
***
Они не стали действовать шумно — наглость в их стиле была тонкой, как шелк. Вместо явных попыток отобрать что-то у меня они устроили мягкую операцию по снятию моего внимания с вещей. Всё происходило «по-доброму»: улыбки, невинные вопросы, приглашения.
— Устал же ты, — сказала та что в очках, когда я зевнул. — Давай я тебе напитка вкусного налью, с мятой. Он расслабляет.
Я колебался секунду, но отказываться было неловко: в купе уже установилась лёгкая доверчивая атмосфера. Девушки налили какой-то напиток в бумажный стаканчик, подсунули его мне так, будто это просто соседская забота.
Они говорили мягко, одна поддерживала разговор, другая рассказывала забавную историю про свой город. Я слушал и чувствовал, как усталость съедает последние силы: глаза становились тяжелее, мысли — медленнее.
Они умели читать ситуацию. Когда я опустил голову и собирался открыть книгу, одна из девушек снова заговорила:
— Ты выглядишь уставшим, да? Ну-ка, расслабься. Мы тут тихонько посидим.
Разговор плавно перетек в спокойный шум: тихие голоса, шорох пакета с едой, приглушённый смех.
Они угодливо предлагали мне ещё, подкладывали плед — делали всё, чтобы в купе воцарилось чувство безопасности. Я не почувствовал ни одного явного надавливания, только доброжелательность, от которой сложно было отказаться.
Через полчаса я стал зевать всё чаще. Девушка в очках подложила мне под голову небольшой свёрток из вещей — «чтобы было удобно», — и укрыла пледом чуть плотнее. Я пытался собраться, но в голове слышалось всё меньше мыслей, и всё больше — тихий, тягучий покой.
Они сидели рядом, тихо шептались и смотрели на меня так, будто наблюдали за спящим ребёнком. Никто в купе не мешал: у других пассажиров были свои дела, свет мерцал, вагон покачивался ровно.
Я ещё успел подумать: «Как же я повёлся добротно», — и то же мгновение погрузился в глубокий, ровный сон.
Пока я спал, девушки двигались уже не как подружки, а как работники, знающие своё дело: тихие шаги, шёпот, быстрый обмен взглядами.
Они не кричали и не рвали пакеты на глаза у других — они действовали так, чтобы не тревожить тех, кто вокруг. Я видел это в полусне: их силуэты над моей полкой, их руки, бережно перебирающие вещи, как будто выбирая что-то по списку.
Одна из них аккуратно открыла молнию на сумке, вынула кошелёк, затем лёгонько положила обратно то, что не представляло интереса, и исчезла в темноте коридора. Другую тянуло проверить кармашки курток, снять часы, записную книжку — всё, что легко унести и что утром будет уже не моё.
Их движения были слажены: ни шума, ни резких движений, только скрытность, отточенная практикой. Они обменивались крошечными знаками: кивок, прикосновение к подбородку — и снова в работу. Там, где требуется грубая сила, их не было — только ловкость и хитрость.
Когда первые огни поездной пульты мягко запищали ранним утром, купе ещё дышало тишиной.
Для меня же оно началось с пустого кармана и ощущением — едва уловимым, как запах, что что-то было не так.
Но до того момента, пока я не проснусь окончательно и не начну разбираться, девушки уже были далеко от меня.