Газовая плита сияла первозданной лаковой белизной. В углу, куда ее установили, сразу стало светлей и даже наряднее. Нина Георгиевна чуть не плакала от радости – еще вчера ее взгляд омрачался, натыкаясь на обшарпанную, обдрипанную, облезлую газовую «старушку», молившую о пенсии, о покое, о вечности, в конце концов!
Нина Георгиевна уже не раз реставрировала несчастную, подкрашивала стойкой белой краской, меняла конфорки и решетку… Бесполезно. Старая плитка нещадно облезала, не терпела никакого абразива, портила своим унылым видом настроение, хоть пироги по-прежнему пекла исправно, на ура. После того, как сын Виталик, уплетая эти пироги, в который раз раздраженно сказал, что «хватит позориться» и «мама, ты что, нищенка?», Нина Георгиевна поняла: все. Действительно, хватит позориться, и действительно, она, что – нищенка?
Современность диктовала свои законы. Современность Нина воспринимала, как нечто ужасно стремительное и даже агрессивное, без спросу влезающее в частную жизнь с ногами. Современность напоминала Нине собственного сына, энергичного, вечно занятого неулыбу, разговаривающего с матерью отрывистыми фразами и ужасно не любившего отвечать на «тупые вопросы». Вот какой… Нина пугалась и тушевалась, когда звонила Виталику. Он как скажет свое «коротко и по существу, я занят», так у Нины язык сворачивался в трубочку, мысли разбредались, как стадо бестолковых овец, она начинала заикаться и забывать, по какому «существу» вообще звонила.
Виталик считал своим долгом навещать мать каждое воскресенье. Ну, хотя бы через воскресенье. И Нине Георгиевне после обязательных его визитов казалось, что было бы намного легче им обоим без этой обязательности, «трудовой повинности», как она мысленно называла приезды Виталика. На пороге он целовал маму в щеку, разувался, проходил на кухню, садился на свое законное место у окна, где сидел всегда, с того самого дня, как научился сидеть, и задавал Нине вопросы по «существу». Нина отвечала «кратко» и по «делу», тщательно отрепетировав свои ответы заранее, чтобы не сбиваться под пристальным взглядом сына.
Потом подавала на стол его любимые пирожки со сладким крепким чаем. С капустой, с мясом, с яйцом, и особенные – расстегаи с рыбой. Расстегаи Виталик любил нежно и трепетно. С чаем и с молоком. Горячие. Чтобы прозрачный бульон сочился. Чтобы невольное мычание от незабываемого вкуса. Расстегаи с рыбой (судаками или треской) напоминали Виталику о далеком детстве, когда ни о чем не надо было думать – обо всем думали мама и папа. Особенно – папа. Виталик характером вышел в него, такой же требовательный и серьезный.
Хотя раньше Нине казалось, что сын – вылитый она, мягкий и улыбчивый. Она ошиблась – Виталик все, до капельки – забрал у покойного Сергея, просто проявилось это поздно, после смерти мужа. Будто покойный муж вдруг влез в ее милого, смешливого Виталика целиком. Человек – скала. Человек – кремень. И ведь прожила с ним всю жизнь. Правда, похоронив, вздохнула облегченно. Ненадолго. На девятый день Виталик обнял мать за плечи и сказал, что теперь он несет за нее ответственность. Ой, будто Нине нужна была его ответственность…
Так и жили. По воскресеньям сын звонил, предупреждал, что приедет. Нина умывалась, пила кофе и ставила тесто. Пироги всегда выходили отлично. Нина не заглядывала в рецептурные записки, делала все по памяти, буквально закрыв глаза. Печь, ее духовка, никогда не подводила. Никогда – уже много-много лет. Жар был такой, как надо, и выпечка румянилась себе, не требуя от Нины пристального внимания.
С газовой плиткой Нина дружила. Они были сообщницами. Сколько же они на пару пережарили цыплят и кроликов! Сколько пирогов и кулебяк! Даже пиццу пекли порой. А коржи для тортов? О! Нина помнит эти многоэтажные торты с миллионом кремов! И не лень было, а? С виду домашние торты не были такими красивыми, как сейчас, но их незабываемый вкус до сих пор отложился где-то в уголках памяти. Сергей, например, обожал сметанник, Виталик сходил с ума от «Трухлявого пня», настоящего, сочного, не то, сто сейчас – химическая таблица, а не торт.
Торты выпекались на большие праздники, на юбилеи, дни рождения, на Новый год. Сергей к этим датам доставал по большому блату (о, он умел все и везде доставать) дефицитный бразильский кофе, ведь торт вкуснее с кофе. Приносил горький шоколад, сгущенку, мед, грецкие орехи. Нина пекла торт накануне вечером и возилась с ним до поздней ночи, и Виталька не спал, крутился рядом – облизывал плошки с кремом. Вместе они, мать и сын, промазывали коржи заранее сваренной сгущенкой или заварным, или сметанным кремом, потом посыпали получившееся великолепие шоколадной крошкой и убирали в холодильник. Торт выносили после того, как было съедено и выпито все угощение, и гости еле-еле шевелились.
Традиция такая, насытившимся людям предлагали кофе и неизменный домашний торт. Никто не отказывался, даже мужчины. Никогда. Пили кофе, хвалили очередной Нинин «шедевр», курили на лоджии и постепенно расходились, согласно этикету – коли подали десерт, пора сворачиваться. Нина снимала туфельки, надевала удобные тапочки, опрятный фартучек и убирала со стола. Сергей не выносил неубранный стол и не вымытую с вечера посуду. Это – неряшество. Нина не возражала и не спорила.
Она раскладывала остатки пиршества по полкам в новом (Сергей оторвал по блату) холодильнике, а потом мыла посуду. Мыла долго и тщательно, то и дело потирая больную спину. Виталик не спал – пробирался на кухню к маме и помогал ей, как умел. Он тоже был ее сообщником – отец мог рассердиться, если узнал бы, что сын не спит в столь поздний час. Сам хозяин уже отдыхал – женские хлопоты его не волновали. Все, что требуется от мужчины, Сергей выполнял на все сто. А что касалось женских обязанностей, его не касалось - женщина для того и рождена, чтобы мыть посуду, стирать, готовить еду, в общем, поддерживать огонь в семейном очаге. Разве нет?
Виталик смотрел на маму сочувствующе. Жалел. Очень любил. Да и сейчас любит. Просто любовь его трансформировалась в отцовскую, требовательную, взыскательную. И жену Оксанку Виталик тоже любит – Нина не сомневается в этом ни капельки. Просто… Давит близких любовью. И Оксану, и Катюшу, доченьку. Они с ним, как за каменной стеной – ни штормы, ни ветры им не страшны. Но и воздуха мало тоже.
Оксана приезжает к свекрови исключительно по праздникам. Катей Нину тоже не балуют – на Кате такая нагрузка, мама не горюй. Помимо школы кружки, факультативы, иностранные языки, школа балета… Была бы воля родителей, так девчонка еще и ночью что-нибудь посещала, кружок охранников, например. Пока ребенок справляется – Оксана уверяла Нину, что девочка гиперактивная, и ее надо занимать круглосуточно. Сами бы попробовали так жить в детстве. Это же ужас какой-то. А когда ребенку просто поваляться на диване с книжкой?
Нет, Нину не понимают. Да и сама Оксана не понимает – муж так живет, ни минуты покоя, и вся семья подвержена такому режиму. Оксана целыми днями возит дочь по всем этим кружкам. Времени на глупые мысли и тупые сериалы у нее нет. Лучше бы работала, честное слово, ведь так свихнуться можно в итоге. Один раз удалось Катюшку заполучить на каникулы, как раз всемирный карантин был. Нина устроила все просто: завтрак, книги, телевизор, рисование, сон. Пару раз смывались в весенний лес. С масками на мордочках, чуть ли не с мусорными ведрами в охапку, чтобы не арестовали. Чтобы можно было эти ведра показать, мол, мусор выносим. Катька была такая счастливая. Ей, правда, не хватало простого ничегонеделанья, балбесничанья, наслаждения природой, сном и книгами, простыми и понятными, про Гарри Поттера, например…
К концу недели за Катей приехал папа. Ребенок на глазах преобразился. Только что перед Ниной крутилась любопытная, активная девочка, и вдруг – сухая, взрослая кочерга, а не ребенок, честное слово. Нина пыталась вставить свои пять копеек, но Виталик оборвал ее на полуслове:
- Не мели ерунды, мама. Я делаю все для счастья дочери. Ты хочешь, чтобы она часами зависала в телефоне? Чтобы она была тупая, как пробка? Ты этого хочешь?
Автор: Анна Лебедева