[Обсуждение книги Л.Н.Толстого "Путь жизни"]
Итак, продолжим размышлять над Толстовским предисловием (начало тут, но читать не обязательно, постараюсь слепить статью самодостаточной).
Лев Николаевич предлагает классификацию того, что́ препятствует человеку исполнить назначение своей жизни. Назначение это — «объединение с другими людьми любовью и объединение с Богом осознанием своей божественности». И, кстати, усердная борьба с классифицируемыми здесь Толстым помехами — тоже часть смысла человеческой жизни, ибо борьба с самим собой и с разного рода соблазнами и обманом — это процесс, ведущий к цели — к соединению с Богом. И снова это — жёлтый свет (в прошлой статье я выдумал такую вот светофоровую систему маркировки мыслей Толстого: красный — не согласуется с Библией, зелёный согласуется, жёлтый — частично согласуется).
Что тут неправильного? Пожалуй, только то, что Лев Николаевич как будто бы забывает (либо не знает, не увидел): человек изначально был совершенным, без склонности совершать грехи, поддаваться соблазнам и обману. Таким образом, волей Создателя изначально не было то, чтобы человек боролся с самим собой, чтобы стать ближе к Создателю. Однако, человек был создан свободным. Выбор, который сделал Адам сказался и на нём, и на всех нас — его потомках. Теперь да, у нас есть грешные склонности. И нам надо бороться. И эта борьба, несомненно — в воле Бога в отношении нас, таких, какие мы сейчас. Также стоит оговориться, что, при всех наших искренних усилиях, без помощи Бога и единоверцев мы, сами по себе, никогда и ни за что не сможем победить в этой борьбе. Толстой же как будто делает акцент на том, что победа — вполне во власти человека, и при совместных, однонаправленных усилиях всех людей на земле установится Царство Божье (по крайней мере, такое у меня сложилось впечатление на момент прочтения половины книги). Тут полезно вспомнить мысли апостола Павла (на которого, кстати, почему-то Толстой ссылается довольно редко): «То, что я хочу, я не делаю, а вместо этого делаю то, что ненавижу... Внутренне я радуюсь Божьему Закону, но в моем теле действует другой закон. Этот закон ведет войну против закона моего разума и делает меня пленником закона греха, который действует в членах моего тела» — Римлянам 7:15, 22, 23.
Это не придирки. Это важно. Без осознания того, что помощь Бога в борьбе с самим собой необходима, человек, каким бы умным и волевым ни был, не сможет победить ни Дьявола, ни свой грех.
Насчёт классификации помех. Всё так. Свет зелёный. Единственно, пожалуй, давая имена преградам, стоящим перед человеком на пути к Богу, Лев Николаевич, кажется, излишне «новаторствует», иногда сужая, а иногда расширяя свои определения, чем несколько затрудняет восприятие читателя.
К примеру, «грех» Толстой определяет как «потворство похотям тела». В его классификации: «грех чревоугодия», «блуда», «праздности», «корыстолюбия» и «грехи разъединения с людьми: зависти, страха, осуждения, враждебности, гнева, вообще — недоброжелательства к людям». Всё-таки, «грех», согласно Писанию, несколько более широкое понятие. Это и конкретные поступки (мысли/слова) и тенденции человеческой души (о чём, как раз, в основном рассуждает здесь Толстой) и склонности. О грехе также можно говорить глобально, как о том, что мы унаследовали от Адама — о нашей «грешной сущности». Кроме того (что важно!) человек может согрешить против Бога, не греша при этом против людей и против своей души. Простой пример: до Христа, по Еврейским Писаниям, угождающим Богу людям следовало воздерживаться от некоторой конкретной пищи. И человек, игнорирующий это ограничение, грешил против Бога. В этом было — проявление преданности и любви к Богу, а следовательно ничего этически «плохого» в этом ограничении не было. Некоторые грехи против Бога перешли и в христианскую эпоху. К примеру, Анания и Сапфира, не сделали людям ничего плохого, но они обманули Бога — Деяния 5:4. Таким образом, Толстой сужает понятие «греха».
Далее мыслитель вводит понятие «соблазны». Википедия определяет это как «нечто прельщающее, влекущее, искушение». Кажется, именно так понимает сейчас обыватель это слово. Интернетное определение тоже, конечно, весьма заужено, так как Библия (по крайней мере в Синодальном переводе) включает в понятие «соблазна» «преткновение» — то есть то, что делает кто-то, чтобы увести другого с правильного пути, умышленно или нет. Например, Иисус сказал Петру в известной ситуации: «Отойди от Меня, сатана! ты Мне соблазн, потому что думаешь не о том, что Божие, но что человеческое» — Матфея 16:23.
Толстой же даёт такое определение соблазнам: «ложные представления о благе» и «об отношении людей к людям», то, что «привлекает людей к грехам». И выделяет соблазны «неравенства», «представления о возможности и праве одних людей насилием устраивать жизнь других людей» (это к слову, среди прочего, о повестке текущих празднеств), «наказания» и «тщеславия». Основное направление мысли, несомненно, правильное и библейское. И вряд ли стоит придираться, каким словом Лев Николаевич обозначил все эти нехорошие тенденции (а о частностях в дальнейших «диалогах с Толстым» поговорим).
И наконец, третье, что по мнению автора книги «Путь жизни» мешает человеку приблизиться с Богом: суеверия. У народа, думаю, данное слово ассоциируется с «языческой верой», верой в приметы и подобным. Толстой же и тут необычен. Он пишет: суеверия это «ложные учения, оправдывающие грехи и соблазны». И это: суеверие государства, суеверие науки и суеверие церкви.
Вот, к примеру, определение «суеверия науки»: вера «в то, что единое, истинное и необходимое для жизни всех людей знание заключается только в тех случайно избранных из всей безграничной области знаний отрывках разных, большей частью ненужных знаний, которые в известное время обратили на себя внимание небольшого числа освободивших себя от необходимого для жизни труда людей и потому живущих безнравственной и неразумной жизнью».
Как я понял, схема, предлагаемая Толстым, согласно этой классификации, к примеру, такова: люди науки — социологи, биологи — придумали естественный отбор и говорят: люди, мы умные, верьте нам! — люди «хавают», верят, и для них начинает работать «соблазн неравенства» типа «я богатый, он — бедный, я умный, он — дурак», что ведёт к «грехам недоброжелательства к людям» — вражде, осуждению, гневу и так далее.
Или вот как определяет Толстой «суеверие государства»: вера «в то, что необходимо и благотворно, чтобы меньшинство праздных людей властвовало над большинством рабочего народа». Сказал Гитлер: мы арийцы, давайте-ка мир завоюем! И народ: а что? может, он и не до конца прав, но-ить он — суверен наш, ему виднее. Винтовку в руки и — пошли стрэлять по людям. Отстреляли почти сто миллионов — просторнее на земле жить стало! И так во всех государствах. У всех же армии. Вождь скажет: пошли врага-недоброжелателя завоюем — пошли! И тут уж никак не до «объединения с другими людьми посредством любви». И получается, вся эта толпа не исполняет назначения своей жизни, а верит в пустое, то есть поддаётся глобальному «суеверию». Доволен ли ими Бог: нет, хоть церковь и говорит каждая своим солдатам позади окопов — русская церковь русским, немецкая — немецким — вперёд, за Родину, за Гитлера/Сталина, во имя Христа! (Причём выходит: и с той стороны Христос, и с этой Христос. Раздвоился?) А вот задуматься: можно ли представить Христа, бегущего с гранатой на вражеский окоп с криком: «за родину!»?.. (риторический вопрос)
Насчёт же определения Толстым «суеверия церкви» неувязочка. Жёлтая зона. Толстой пишет: «Суеверие церкви состоит в вере в то, что непрестанно уясняющаяся людям религиозная истина была раз навсегда открыта и что известные люди, присвоившие себе право учить людей истинной вере, находятся в обладании единой, раз навсегда выраженной религиозной этой истины». Намёк на то, что до конца религиозная истина не может быть раскрыта, и никто не может в данный момент времени претендовать на знание истины. Тут Толстой, умышленно ли, нет ли, лукавит. Ибо дальше в книге много раз прибегает к концепции «истинная вера», «истина в том, что...» и т.п. И часто цитирует в этой связи Христа, который говорил о себе: «Я есть путь, истина и жизнь.» — Иоанна 14:6. Стало быть истина есть. Скорее, не все нюансы истины на данный момент открыты человечеству. Но сказать о том или ином человеке «он знает истину» вполне-себе можно. В чём Толстой прав в отношении своего «суеверия церкви», так это в том, что не сто́ит, не поверяя вероучения разумом (и я бы добавил: Писанием), безоглядно верить, что истина — в той или иной церкви просто по факту её географического положения или принадлежности к тому или иному народу.
Далее в своём предисловии Лев Николаевич повествует об усилиях, которые необходимо применять для борьбы с грехами. Повествует и о том, что́ для истинно верующего человека смерть и что́ — воздаяние. Хочется и тут важные акценты расставить. Но уж в другой раз.