Пелагея уставала так, что еле доползала до кровати и будто проваливалась в сон. Но зато огород почти посажен – как только дети приходили из школы, она тут же кормила их, и они шли в огород. Пелагея разравнивала граблями землю, копала лунки, а Толик и Шура бросали в них картошку. Маленькая Лида тоже помогала – приносила им из ведра клубни. Через неделю половина огорода уже выглядела вполне освоенной: не было ярко выраженных борозд, все было ровным, почти гладким. Вторая половина оставалась просто вспаханной, и Пелагея решила в воскресенье посадить на той половине огурцы, тыкву, кукурузу.
Но в субботу вечером, искупав ребятишек по очереди в корыте, она вынесла воду, выплеснула ее во дворе и, возвращаясь, поскользнулась на мокрой траве. Сильная боль пронзила ногу в лодыжке, и Пелагея чуть не упала. Кое-как она вползла в дом, села на лавку. Слезы выступили на глазах и от боли, и от досады: она сразу представила, что завтра не сможет выйти на работу на ферму – коров нужно доить и по воскресеньям – не сможет продолжить сажать свой огород...
Толик, увидев ее слезы, подошел и спросил:
- Мама, что случилось? Ты ногу подвернула?
Пелагея кивнула, не в силах разговаривать.
Она посидела немного, потом попыталась встать, но тут же снова упала на лавку от боли. Дети с испугом наблюдали за тем, как их мама, которая все умеет, все может, никогда не болеет, вдруг не может двинуться с места. Пелагея расплакалась: это случилось не просто не вовремя, а совершенно не вовремя! Что же делать? Она допрыгала на одной ноге до небольшого сундука, в котором лежало все ее имущество, достала старую простыню, оторвала полосу, хотела завязать ногу, но у нее ничего не получилось.
- Мама, давай я позову дядю Мишу, он же врач.
- Да никакой он не врач, Толя! Он зоотехник, даже не ветеринар.
- Ну все равно, он должен уметь лечить животных!
Пелагея даже рассмеялась сквозь слезы:
- Ну, спасибо, сынок! Значит, твоя мать – животное?
Толик понял свою оплошность, стал объяснять, что он имел в виду, но Пелагея остановила его:
- Знаешь, сынок, позови! Пусть кто может, тот придет. Или тетя Варя, или дядя Миша. Мне нужно крепко забинтовать ногу, скажи, что я подвернула ее.
Толик оделся и побежал к соседям. Через несколько минут пришел сосед, посмотрел ногу, сказал, что у нее растяжение связок, а потому ноге нужен покой.
- Придется полежать несколько дней, Пелагея, - сказал он, наложив тугую повязку на ногу.
Пелагея всплеснула руками:
- Как же полежать? А огород? Я ж только картошку посадила! А еще кукуруза, капуста, помидоры...
- Ну, кукурузу еще рано сажать – она не любит холодной земли, а капусту да помидоры еще и в огородной бригаде не сажали. Так что успеешь!
Он ушел, а Пелагея тут же собралась встать, чтобы приготовить детям ужин, но боль опять не дала ей подняться. Толик, глядя на мать, сказал:
- Ты ложись лучше, мама, а мы сами управимся. Я картошки сварю, всех накормлю. На ночь принесу угля. Мне Шура поможет. Ладно?
Пелагея с улыбкой посмотрела на сына: мужчина!
- Хорошо, сынок, ты принеси картошки, а я почищу ее. Вот и будет у нас ужин.
Толик со значительным лицом вышел в коридор, принес миску картошки, подал матери нож, а сам набрал воды в чугунок и поставил на печку. Лида серьезно смотрела на брата, который делал то, что делала всегда мама, и у него все получалось. Толик с серьезным видом положил начищенную картошку в чугунок, посолил ее, как сказала мать, сел за стол. Пелагея подумала, что хороший сынок растет у нее. Вырастет – опора будет ей.
Наконец по комнате пошел запах вареной картошки. Толик достал тарелки, вилки, девчонки подсели к столу, а он стал большой ложкой доставать из чугунка дымящуюся горячую картошку и раскладывать по тарелкам. Он, конечно, видел, как мать сливала воду из чугунка, и тогда доставать картошку было бы легче, но он не умел этого делать, поэтому Пелагея сказала ему, чтобы он просто доставал ее из воды.
Нужно было укладывать всех спать, и Пелагея, взяв табуретку, опираясь на нее, поскакала к кровати. Уложенные спать Лида и Шура забарахтались в ней, завизжали, но Толик прикрикнул на них, и они послушно смолкли. Пелагея даже улыбнулась: они признали его старшинство сегодня, в таких условиях, когда мать почти бессильна.
Ночью нога ныла, Пелагея не могла найти ей удобное положение, и только к утру она уснула. Проснулась она от стука в окно. дров принесу на ночь,
Доковыляв с табуреткой до двери, она открыла ее и сказала Нине, подошедшей к ней, что она не сможет ехать на ферму:
- Видишь, ногу подвернула. Ходить не могу.
- А кто ж твоих коров доить будет? – спросила Нина, и в голосе ее прозвучало недовольство: ясно же, что доить коров Пелагеи придется остальным.
Пелагея развела руками: не специально же она...
Вечером, когда уже за окном стало совсем темно, дети улеглись спать, Пелагея тоже собиралась, в окно тихонько постучались. Пелагея с замиранием сердца отодвинула занавеску. Она почти догадалась, кто мог стучать, и, выглянув в темное окно, увидела силуэт Николая. Она замерла на мгновение, потом быстро доскакала с табуреткой до двери, постаралась тихо открыть щеколду. Николай сразу вошел в дверь, не дожидаясь приглашения.
- Привет! – тихо сказал он. – Твои спят?
- Спят, - ответила Пелагея, слыша только стук своего сердца. – Уснули недавно. А ты зачем?
- Да вот узнал, что у тебя с ногой...
- Да вот...
- Так и будем в коридоре стоять?
- Проходи, - неуверенно проговорила Пелагея, пропуская его в дверь.
В комнате на столе тускло горела керосиновая лампа, прикрученный фитиль едва дрожал, от этого тени на стене, казалось, двигались. Николай сел на лавку, огляделся.
- Как ты успеваешь в такой маленькой хатке держать такой порядок? – спросил он шепотом.
- А чего его держать? Дети у меня уже большие, сами все делают...
Николай усмехнулся:
- Большие... Меня мать до сих пор ругает, что я вещи свои разбрасываю.
Они помолчали. Потом Николай как-то неуклюже достал из кармана пиджака бутылку вина, из другого кармана – сверток с халвой и банку бычков в томатном соусе. Положив все это на стол, он посмотрел на Пелагею.
- Вот, зашел в чайную... Ничего такого не было... Давай стаканы.
- Я не буду, - сказала Пелагея, - а ты пей, если хочешь.
- Да что я один? Один не буду.
- Тогда убирай бутылку.
- Как у тебя с огородом? Посадила?
- Да не все, - ответила Пелагея, - только картошку...
Оба понимали, что говорят не о том, о чем хотели бы, но дети, мирно сопящие за печкой, разделяющей комнату на две части, не давали им свободы. Николай пододвинулся к Пелагее, попытался обнять ее, но она резко отодвинула его руку:
- Не надо, Коля! У меня дети, зачем я тебе? Девок вон сколько в селе!
- Да при чем тут девки? – с досадой проговорил Николай. – А если сердце не лежит ни к кому, а только к тебе?
Пелагея молчала. Она не могла сказать, что он тоже ей нравится.
- Коля, тебе нужно идти, вдруг кто увидит...
- Да на дворе так темно, хоть глаз выколи. Кто увидит?
- Все равно... Иди.
Она боялась, что не сможет сдержаться и откроется ему в своих чувствах.
В коридоре Николай все-таки обнял Пелагею и поцеловал.