Нина Ивановна шла по осеннему парку и загребала ногами жёлтые листья. Эта женщина небольшого роста, с короткой стрижкой каштановых волос, пятидесяти лет от роду, пребывала в хорошем настроении. Она на ходу вытащила из кармана телефон и решила позвонить подруге:
-Люся, привет, я тебе говорила, что как мои ушли жить к сватье, так для меня началось золотое время. Что хочу, то и ворочу, и от получки сейчас деньги стала откладывать, может с тобой ещё на море съездим!-
Нина поспешила в магазин за продуктами. Она захотела себя побаловать, купила дорогую нарезку слабосолёной сёмги, мяса на рёбрышках на борщ, толстых сарделек, коробочку зефира в шоколаде. Думала, что борщ сварит дня на 3, чтобы потом не возиться с готовкой. Ей потребуется время на пошив делового костюма на работу, когда-то Нина закончила курсы кройки и шитья при доме культуры и не плохо шила. Отрез, тёмно-синего в тонкую белую полоску, материала дожидался её в шкафу.
Сын с семьёй переехал жить к тёще, ведь у неё 3 комнаты, а не две, как у Нины. На первый взнос ипотеки молодые копят уже 5 лет и конца-краю не видно. Деньги в семье сына уходили, как песок сквозь пальцы.
Прошли выходные, вечером в понедельник Нина решила опять позвонить своей закадычной подруге Люсе:
-Привет, можно хоть тебе пожаловаться?-
-А что случилось?-
- В выходной сын с семьёй приходили, без звонка, а я только ткань на костюм раскроила, хотела оверлоком обработать. Гости пришли с пустыми руками, хоть бы пачку печенья принесли к чаю! Внуки сразу на кухню полетели, им показалось, что вкусно пахнет борщом.
В общем, что я наварила на 3 дня, вмиг эта семья у меня умяла: и борщ, и сосиски, и сёмгу, и зефир. Сватья-то дома не готовит, она прямым текстом заявила, что это не она их, а они её должны кормить. Если бы я такое заявление сделала, была бы врагом номер один - как посмела объедать молодых! А родная мама снохи- это же божество, её надо задабривать! Сноха тоже, как мамаша, не любит проводить время на кухне.
Оголодали они по новому адресу! Мне сын намекал, что не плохо бы каждый выходной у меня столоваться. Так что, Люся, на поездку на море мне не накопить!-
- А ты как хотела, подруга? Ведь не нами придумана поговорка: кто везёт, на том и едут! Седло-то с себя сними!-
Нина Ивановна, положив телефон, включила телевизор и стала смотреть отечественный сериал, было видно невооружённым взглядом, что он низкого качества и сделан, «на коленке». Но хозяйке было всё равно. А не дошитый синий костюм, небрежно брошенный, сиротливо валялся на столе в зале. У Нины уже прошло желание творить. Она мечтала о поездке на море. А за окном сгустилась мгла, осенью рано темнеет.
Тёмно-синяя ткань с белой полоской так и лежала на столе, словно море под пасмурным небом, застывшее в ожидании бури. Нина Ивановна смотрела на экран, но глаза её были пусты. Слова подруги жужжали в ушах осой: «Кто везёт, на том и едут». Простая, уличная правда, от которой заходилась обида комом в горле. Да, она всегда везла. Тихо, молча, считая это своей материнской и бабушкиной долей. Но ведь устала. Устала до такой степени, что даже море, о котором мечталось, виделось не радостью, а просто тишиной, где никто не будет звать её из соседней комнаты.
За окном окончательно стемнело. Мгла осеннего вечера прилипла к стеклам, превращая окно в чёрное бездонное зеркало, где отражалась одинокая женщина и незаконченный костюм её несбывшихся планов.
Раздался резкий звонок в дверь. Нина вздрогнула. Сердце ёкнуло с неприятным предчувствием. Взгляд на часы – уже поздно для гостей. Она подошла к двери и выглянула в глазок.
На площадке, освещённая тусклым светом лампочки, стояла её сватья, Валентина Петровна. Высокая, властная, в дорогом пальто, с лицом, на котором читалась привычная уверенность, сейчас слегка подпорченная неловкостью.
Нина открыла.
– Валя? Что случилось?
– Нина, здравствуй, – Валентина Петровна переступила с ноги на ногу, не решаясь войти. – Прости, что без предупреждения. Можно на минуту?
Она вошла, окинула взглядом квартиру, остановилась на столе с тканью и стоящим рядом оверлоком.
– Шьёшь? – дежурно поинтересовалась она.
– Да вот, собиралась, – буркнула Нина.
– У тебя хорошо получается, – сказала Валентина неожиданно мягко. Потом вздохнула. – Нина, я по делу. Понимаешь, у нас там… маленький конфликт.
Нина молча ждала, предчувствуя, что разговор будет не из приятных.
– Твой сын… И моя дочь. Они считают, что я обязана их кормить. Говорят, что я мать, бабушка и должна помогать. А я не люблю готовить, ты знаешь. У меня работа, дела… Да и, честно говоря, не хочу я вкалывать на кухне после трудового дня.
Нина смотрела на неё, и внутри всё медленно закипало. Эта женщина пришла жаловаться на то, от чего сама Нина только что плакалась Люсе.
– И что? – сухо спросила Нина.
– А они… они сегодня заявили, что раз я не кормлю, то они пойдут ужинать к тебе. Каждый день. Говорят, что у тебя и вкуснее, и душевнее. Я, конечно, понимаю, что это наглость, но… Мне неудобно, что они садятся на твою шею.
Вот так. Прямо и без обиняков. Валентина не просила помощи, она просто констатировала факт, перекладывая проблему со своих плеч на Нинины. «Кто везёт, на том и едут». Слова подруги прозвучали в голове как приговор.
И вдруг что-то в Нине перещелкнуло. Обида, копившаяся годами, усталость от вечной роли безотказной лошадки, ясное видение будущего, где она не поедет на море, а будет варить борщ на прожорливую орду, – всё это слилось в один тихий, холодный внутренний стержень.
Она посмотрела прямо на сватью.
– Валентина, я тебя прекрасно понимаю, – сказала Нина удивительно спокойным голосом. – Я тоже не хочу вкалывать на кухне после работы. Я тоже хочу откладывать деньги на море. И я тоже мать и бабушка. Но, видимо, есть разница: ты умеешь говорить «нет», а я – нет. До сегодняшнего дня.
Валентина Петровна смотрела на неё с растущим изумлением.
– И что ты собираешься делать?
– Ровно то, что сделала ты, – Нина улыбнулась, но глаза её оставались серьёзными. – Я прямо и без обиняков заявлю, что кормить их по выходным не буду. У них есть своя квартира, свои деньги и две матери, у которых, наконец, должна начаться своя жизнь. Пусть учатся готовить сами. Или зарабатывают больше, чтобы питаться в ресторанах. Это их выбор.
В квартире повисла тишина. Валентина сначала хотела что-то возразить, найти какую-то управу, но увидела в Нине не привычную уступчивую родственницу, а равноценную себе женщину, уставшую от чужого эгоизма.
– Они будут возмущаться, – наконец сказала Валентина, но уже без прежней уверенности.
– Пусть, – пожала плечами Нина. – А ты знаешь, что самое смешное? Они не смогут тебя винить. Ведь ты уже установила свои правила. А я – только сейчас. Так что гнев достанется мне одной. Но я готова!-
Она проводила сватью до двери. Та уходила со странным чувством – растерянности и уважения. Нина закрыла дверь, повернулась и навалилась на неё спиной. В груди колотилось сердце, но на душе было непривычно легко и пусто, будто вымели всю накопившуюся пыль.
Она подошла к столу, провела рукой по гладкой прохладной ткани. Затем решительно собрала её, аккуратно сложила и убрала обратно в шкаф. Не сейчас. Сейчас ей не до костюма.
Она подошла к окну. Ночь была по-осеннему тёмной, но в этой темноте уже угадывалось обещание утра. Нина Ивановна достала телефон и набрала номер Люси.
– Люсь, привет, это я… Знаешь, насчёт того седла… Я, кажется, начала его потихоньку с себя снимать!-
Она стояла у окна, глядя на своё отражение в тёмном стекле, и впервые за долгое время ей в нём не виделась жертва обстоятельств. А просто женщина. Одинокая, но сильная. Готовая, наконец, шить себе костюм и копить деньги на море.
***