Литературный Полигон**

Я вошла в кабинет Марины Львовны и впервые не почувствовала себя подсудимой, идущей на допрос. Что-то изменилось. Тишина в комнате больше не казалась давящей и обвиняющей. Она была… нейтральной. Как чистый лист, на котором можно было написать что-то новое. Я даже не села на самый краешек кресла, как обычно, а позволила себе опуститься глубже, почувствовав спиной упругую поддержку. Я пришла сюда не с отчетом о провале. Я пришла с маленькой, но сияющей, как рождественская гирлянда, победой. - Здравствуйте, Вероника, - Марина тепло улыбнулась...

Натюрморт "Тридцать первое августа". Холст, хлопковая простыня, чугун. Центральная фигура композиции - раскаленный утюг, застывший в шипящем выпаде над белоснежной, как капитуляция, рубашкой. На заднем плане, в расфокусе - гора другого белья. Голгофа из школьных блузок, брюк и сарафанов. Если бы у отчаяния был запах, он бы пах именно так: смесью пара, стирального порошка и легкой гари от моих подгоревших нервов. Часы на кухне показывали половину второго ночи. Весь дом спал, погруженный в праведный сон тех, кому завтра не нужно дирижировать парадом идеальной семьи...

- Он приезжает. Три слова, произнесенные моим мужем Кириллом в четверг вечером, стали для меня сигналом к началу военных действий. Не просто "приезжает", а "ОН приезжает". С придыханием и священным трепетом. "Он" - это Денис. Лучший друг, почти брат, альтер-эго, соратник по безумной университетской юности и, что самое страшное, - главный свидетель его романа с Ней. С Юлей. Десять лет. Десять лет я не слышала этого имени, и вот оно снова возникло в нашей идеально отполированной, пахнущей кондиционером для белья, квартире...

Начать, пожалуй, стоит с того, что я, Анна Павловна, сорока двух лет от роду, специалист по выгоранию. Не в том смысле, что я коуч или психолог, боже упаси. Я — практикующий специалист. Мое выгорание можно потрогать руками. Оно проявляется в виде дергающегося левого глаза в конце квартального отчета, в виде седой пряди, которая появляется после каждого родительского собрания, и в виде моего тихого, почти неслышного воя в подушку по ночам, когда я вспоминаю, что за ипотеку платить еще двенадцать лет...

Ночь для Максима была единственным временем, когда он мог дышать. Днем легкие сдавливало бетонной плитой его жизни: пыльный склад, скрип рохли, безликие коробки и короткие, как выстрел, команды бригадира. Он был грузчиком. Тенью в рабочей робе, сильным, молчаливым парнем, в чьих глазах застыла вечная серая пыль — не только складская, но и та, что осталась от его прошлой жизни, сгоревшей дотла в автомобильной аварии вместе с родителями. Но когда город засыпал, Максим просыпался. Он доставал из тайника рюкзак, в котором вместо сменной одежды гремели баллончики с краской...

Все началось три месяца назад. Мой муж Миша вернулся с корпоративного тимбилдинга другим человеком. Не в том смысле, что он завел интрижку или решил сменить профессию. Все было гораздо хуже. Он стал счастливым. Тем самым отвратительным, лучащимся энергией видом счастья, который бывает только у сектантов и людей, только что скачавших приложение для медитаций. Виновником этого преображения оказался его коллега Антон. Антон, по словам Миши, был не просто айтишником. Он был "биохакером", "продвинутым пользователем своего тела" и человеком, который "взломал систему старения"...

...Первым был свет. Мягкий, рассеянный, льющийся сквозь огромное, от пола до потолка, фабричное окно. Он заливал пространство, рисуя длинные золотые полосы на кирпичной стене и смятых простынях. Вторым — тишина. Не давящая, не пустая, а наполненная покоем и едва уловимым гулом далекого города. Третьим — осознание. Я проснулась в его кровати. Одна. На секунду мир накренился. Память обрушилась на меня лавиной ощущений: вкус его поцелуев, жар его кожи, крепость его объятий, мой собственный срывающийся шепот… Я села, плотнее закутываясь в одеяло, и меня бросило в жар...

Порядок. Это было первое слово в евангелии от Алины Воронцовой. Он был в стерильной белизне переговорной "Асгард", в идеально выстроенных рядах кожаных кресел, в маркерах, лежащих на флипчарте параллельно друг другу. Он был в тихом гуле проектора, этом белом шуме совершенства. Он был в последнем слайде презентации — безупречном графике, рвущемся вверх, к новым высотам квартальной прибыли. Алина стояла во главе стола — дирижер, чей оркестр только что отыграл симфонию без единой фальшивой ноты. На ней был темно-синий костюм, сшитый на заказ, строгий, как математическая формула...

Готова проверить где заканчивается контроль? Перед тобой воображаемая дверь... страх щекочет под кожей... за дверью "территория инкогнито" и обещание нового начала, или безопасная остановка? Я не знаю, сколько раз за последние две недели это повторялось. Замок щёлкал, дверь поддавалась, и я, задыхаясь, врывалась в тишину, проверяя, что всё на своих местах. Что детские куртки аккуратно висят на крючках, а не брошены на пол. Что посуда в раковине, а не разбросана. Что на кофейном столике нет ничего лишнего...

"Стена не несущая. Можно сносить". Его голос. Низкий, без малейшей суеты. Констатация факта. Словно он сказал "чайник вскипел". А для меня эта фраза звучала как приговор всей моей предыдущей жизни. Я стояла посреди разгрома, который еще вчера был моей новой квартирой, и вдыхала пыльную взвесь. Мой идеально выверенный мир, расчерченный в Excel-таблицах, трещал по швам. Меня зовут Ольга. Мне тридцать восемь. Я — главный бухгалтер в IT-компании. Моя работа — это цифры, дебет, кредит, баланс. Порядок...

Итак, план был надежен, как швейцарские часы. Ну, или как китайская подделка швейцарских часов. В общем, план был. Шаг первый: обнаружить, что из твоей квартиры на пятом этаже льется Ниагарский водопад. Выполнено. Шаг второй: впасть в панику и осознать, что ближайшие две недели тебе негде жить. Выполнено. Шаг третий: позвонить лучшей подруге Ленке, которая сейчас нежится где-то на Бали. Выполнено. Шаг четвертый: выслушать гениальное Ленкино предложение: "Лер, так поживи у моего брата! Антон, конечно, душнила редкостный, но у него трешка, и он все равно из своего кабинета не вылезает...