Все началось три месяца назад. Мой муж Миша вернулся с корпоративного тимбилдинга другим человеком. Не в том смысле, что он завел интрижку или решил сменить профессию. Все было гораздо хуже. Он стал счастливым.
Тем самым отвратительным, лучащимся энергией видом счастья, который бывает только у сектантов и людей, только что скачавших приложение для медитаций. Виновником этого преображения оказался его коллега Антон. Антон, по словам Миши, был не просто айтишником. Он был "биохакером", "продвинутым пользователем своего тела" и человеком, который "взломал систему старения". Раньше я думала, что самое страшное, что может принести мой муж с работы, — это грипп. Как же я ошибалась.
Первым пал наш утренний ритуал. Раньше наше утро начиналось с аромата свежесваренного кофе. Мы молча сидели на кухне, обняв ладонями теплые чашки, и медленно возвращались в реальность. Это были лучшие десять минут дня. Теперь мое утро начинается со звуков, которые издает соковыжималка, пытающаяся переварить килограмм сельдерея. Это похоже на предсмертный хрип терминатора.
— Доброе утро, любимая! — провозгласил Миша в то самое первое утро, протягивая мне высокий стакан с мутной зеленой жижей. — Вот. Заряд энергии и чистые сосуды.
Я посмотрела на стакан. Жидкость в нем имела цвет тоски и пахла свежескошенным газоном, который удобряли унынием.
— Миш, а где кофе? — просипела я, инстинктивно ища глазами турку.
— Кофе? Лена, ты серьезно? — он посмотрел на меня с такой искренней жалостью, будто я предложила ему позавтракать мышьяком. — Это же чистый токсин! Он закисляет организм, вымывает кальций и вызывает скачки кортизола. Антон говорит, что каждая чашка кофе — это маленький гвоздь в крышку твоего гроба.
Антон. Это имя я слышала теперь чаще, чем имя нашего сына. Антон сказал, Антон посоветовал, а вот Антон считает. У меня было стойкое ощущение, что этот Антон незримо поселился в нашей двухкомнатной квартире и спит на раскладушке в коридоре.
— А этот напиток, — я с опаской ткнула пальцем в стакан, — что он делает?
— Он ощелачивает! — с придыханием произнес Миша. — Выводит шлаки. Дает ментальную ясность. Я после него чувствую, как каждая моя клетка вибрирует на новой частоте!
Я пригубила. Мои клетки тоже завибрировали. В основном от отвращения. На вкус это было так, словно кто-то выжал старый резиновый сапог, предварительно пожевав пучок петрушки.
— Спасибо, дорогой, — я аккуратно поставила стакан. — Я, пожалуй, забью себе гвоздик. Маленький такой. Гвоздичек.
Миша посмотрел на меня с укоризной. Это был новый взгляд, который я быстро научилась распознавать. Смесь сострадания, легкого превосходства и праведного негодования. Взгляд инквизитора на неразумную грешницу. Так он смотрел на меня, когда я доставала турку. Так он смотрел, когда я намазывала на хлеб сливочное масло ("пустые калории и холестерин!"). Так он смотрел, когда я клала в чай сахар ("белая смерть!"). Я чувствовала себя ходячим глютеном, окруженным аурой трансжиров.
Но это было только начало. Через неделю Миша провел "Великую кухонную чистку". Я вернулась с работы и застала его у распахнутого холодильника. На полу стоял большой мусорный пакет, похожий на мешок с вещдоками.
— Миша, что случилось? — спросила я, чувствуя, как внутри все холодеет.
— Я избавляюсь от пищевого мусора, — торжественно объявил он. — Мы не можем жить в этом храме чистоты, — он обвел рукой нашу кухню, — и одновременно осквернять его ядами.
В пакет летело все, что я любила. Почти нетронутая палка салями. Баночка маслин. Упаковка сосисок, которую я купила для Пашки. Сыр. Мой любимый, с голубой плесенью.
— Не-е-ет, только не Горгонзола! — взмолилась я, бросаясь на защиту сыра, как мать на амбразуру. — Миша, он же стоит как крыло от самолета!
— Лена, это не плесень, это грибок! Кандида! Ты добровольно заселяешь в свой кишечник патогенную флору! — он произносил эти слова с таким ужасом, будто я пыталась пронести в дом канистру с сибирской язвой. — Антон говорит...
— Да плевать я хотела, что там говорит твой Антон! — я вцепилась в пачку сыра. — Это мой сыр! Я его купила на свои деньги, чтобы съесть в одно лицо, пока вы спите, и получить свою дозу запретного счастья!
— Эгоизм и пищевая зависимость, — вздохнул Миша, как мудрый гуру, столкнувшийся с бунтом неразумной ученицы. — Ты не понимаешь. Я делаю это для нашего же блага.
В тот вечер пакет с "ядами" все-таки отправился на помойку. Взамен на полках холодильника воцарились кейл, киноа, семена чиа и тофу. Наш холодильник стал похож на витрину магазина для очень грустных веганов.
Ужинали мы паровой брокколи и отварной куриной грудкой. Без соли, разумеется, потому что соль — "задерживает воду и повышает давление". Пашка ковырял вилкой безвкусную зеленую массу и тихо спросил:
— Мам, а сосиски у нас больше никогда не будут?
Я посмотрела на его печальное лицо, потом на праведное лицо мужа и поняла, что в нашем доме началась гражданская война. Пока что — холодная.
Следующим этапом стало социальное унижение. Нас позвали на день рождения к друзьям. Раньше я радовалась таким приглашениям. Вкусная еда, вино, приятная компания. Но теперь все изменилось.
— Мы пойдем, — сказал Миша, — но есть я там ничего не буду.
— В смысле? — не поняла я. — Там же Ира всегда готовит потрясающе. Ее буженина...
— Буженина — это труп животного, нашпигованный канцерогенами, — отрезал он. — Я возьму с собой.
И он взял. Он достал пластиковый контейнер, положил туда листья салата, пророщенную пшеницу и три дольки авокадо. Я смотрела на этот "праздничный ужин" и хотела плакать.
Весь вечер за столом, уставленным румяными пирогами, салатом оливье и той самой божественной бужениной, Миша сидел со своим контейнером. Когда все поднимали бокалы с вином, он доставал бутылочку с водой, настоянной на огурце. Он не просто ел свою траву. Он комментировал.
— Ох, майонез... — вздыхал он, когда кто-то тянулся за оливье. — Удар по поджелудочной.
— Картошечка... быстрые углеводы, скачок инсулина. Привет, диабет второго типа, — бормотал он себе под нос, но так, чтобы все слышали.
— А белая мука в пироге... это же просто клейстер для кишечника. Вы цементируете себя изнутри, ребята.
К концу вечера "ребята" смотрели на Мишу с плохо скрываемой ненавистью. Ира, хозяйка дома, почти плакала. Мои попытки сменить тему проваливались. Миша, как заведенный, возвращался к своей проповеди. Он рассказывал про интервальное голодание, пользу голодных пауз и вред глютена с таким пылом, с каким раньше рассказывал футбольные анекдоты.
Я сидела красная как рак и мечтала провалиться сквозь землю. По дороге домой я не выдержала.
— Миша, ты понимаешь, что вел себя просто ужасно? Ты обидел Иру, испортил всем настроение!
— Я просто открывал им глаза на правду! — искренне не понимал он. — Я несу свет знания! Они живут во тьме пищевого невежества! Антон говорит, что наш долг — просвещать близких.
— Ради бога, Миша, оставь своих близких в их уютной тьме с пирогами и бужениной! — взорвалась я. — Просвещай своего Антона! Можете вместе ощелачиваться до посинения!
Он посмотрел на меня своим фирменным взглядом инквизитора и сказал:
— Твоя агрессия — это результат сахара в крови. Тебя контролируют твои инсулиновые пики.
Это был удар ниже пояса. Оказывается, я уже даже не отвечала за свои эмоции. Во всем был виноват сахар.
Но настоящая битва развернулась, когда Миша решил обратить в свою веру Пашку. Он заявил, что ребенок питается "неправильно" и что с завтрашнего дня школьные бутерброды с колбасой отменяются. Вместо них он вручил сыну ланч-бокс, в котором лежали морковные палочки и наггетсы.
— Ура, наггетсы! — обрадовался Пашка.
Но его радость была преждевременной. Это были не обычные, сочные, куриные наггетсы. Это были "наггетсы" из цветной капусты, запеченные без масла. На вкус они напоминали вареный картон. Пашка попробовал один и посмотрел на отца с вселенской скорбью в глазах.
— Пап, а можно мне лучше просто хлеба?
— Хлеб — это глютен, сынок. Это вредно, — назидательно сказал Миша.
Вечером я нашла нетронутый ланч-бокс в Пашкином рюкзаке.
— Ты почему не ел? — спросила я.
— Мам, я в столовой булочку купил. И еще меня Колька чипсами угостил, — признался он шепотом, как будто сообщал о государственном преступлении.
Мое материнское сердце не выдержало. Мой ребенок вынужден питаться всухомятку и стрелять чипсы у друзей, потому что его отец решил стать бессмертным.
— Все, — сказала я вслух. — Хватит.
Миша в это время стоял в планке посреди гостиной, отслеживая пульс на фитнес-браслете.
— Лена, не мешай, у меня жиросжигающая зона, — пропыхтел он.
— У нас у всех скоро будет жиросжигающая зона, потому что мы скоро начнем питаться святым духом! — заявила я. — Миша, так больше продолжаться не может. Ты превратил нашу жизнь в секту. Ты терроризируешь собственного сына цветной капустой!
— Я забочусь о его здоровье! Я хочу, чтобы он вырос сильным и осознанным!
— Он вырастет несчастным и будет ненавидеть овощи всю оставшуюся жизнь! Осознанности в нем сейчас ровно ноль, зато желание съесть сосиску — на все сто!
Спор был жарким и бесплодным. Миша был непробиваем. Он оперировал терминами вроде "аутофагия", "кетоз" и "митохондриальное здоровье", а я — простым человеческим "хочу нормально поесть". Мы говорили на разных языках.
И тогда я поняла, что обычным оружием эту крепость не взять. Нужна тяжелая артиллерия. Я взяла телефон и набрала номер.
— Мама? Привет. Слушай, а ты не хочешь к нам в гости на выходные приехать? Мы так соскучились… Да, и привези, пожалуйста, своих фирменных блинов. И пирожков. Побольше.
Моя мама, Светлана Борисовна, была женщиной старой закалки. Для нее фраза "гость голодный" была страшнее ядерной войны. Ее любовь измерялась в килограммах еды. Блины, пироги, пельмени, домашний холодец, салат оливье — это был ее язык любви. И я собиралась устроить Мишиному ЗОЖ-мировоззрению лобовое столкновение с этим языком.
Мама приехала в субботу утром, нагруженная сумками, как шерпа перед восхождением на Эверест. Квартира мгновенно наполнилась запахами ванили, жареного лука и укропа. Это были запахи моего детства, запахи нормальной жизни.
— Мишенька, дорогой, исхудал-то как! — всплеснула она руками, глядя на мужа. — Щеки впали! Лена, ты его совсем не кормишь?
Миша, который как раз собирался отведать свой утренний сельдерей, натянуто улыбнулся.
— Здравствуйте, Светлана Борисовна. Я не исхудал. Я избавился от висцерального жира.
— От чего избавился? — не поняла мама. — Ругаться еще при мне будешь! Ну-ка, садись за стол, я блинов привезла, горяченьких! Со сметанкой, с творожком, с мясом!
Она развернула на столе целую скатерть-самобранку. Румяные, кружевные блины. Пузатые пирожки с капустой и с картошкой. Миска ароматного оливье.
— Спасибо, я не голоден, — сказал Миша, отставляя в сторону тарелку, которую мама попыталась ему подсунуть. — У меня в десять утра начинается пищевое окно.
— Чего начинается? — мама сняла очки и посмотрела на него в упор. — Окно? Миша, ты форточки перепутал? Ешь давай.
— Светлана Борисовна, я на интервальном голодании. Схема 16 на 8. Это очень полезно для организма. Запускается процесс аутофагии.
Мама перевела взгляд на меня. В ее глазах плескался немой вопрос: "Он в порядке?". Я лишь едва заметно пожала плечами.
— Какой еще фотографии? — не унималась она. — Ты мне зубы не заговаривай. Мужчина должен хорошо питаться! А то сил не будет! Вот, съешь пирожок!
Она взяла самый румяный пирожок и протянула ему. Миша отшатнулся от пирожка, как от гранаты.
— Там же дрожжи! И белая мука! Это яд!
Тут мамино терпение лопнуло.
— Так, Михаил! — голос у нее стал стальным. — Моя бабушка всю жизнь ела пироги на дрожжах и прожила до девяноста пяти лет! Мой отец прошел войну на хлебе из белой муки! А ты мне тут рассказываешь про яд? Ты посмотри на себя! Зеленый, как этот твой… шпинат! В глазах тоска! Думаешь, ты так дольше проживешь? Да ты от такой жизни загнешься раньше, от одного только уныния!
Это был мощный удар. Миша открыл рот, чтобы ответить что-то про токсины, но Светлана Борисовна была в ударе.
— Еда, Мишенька, это радость! Понимаешь? Радость! Это когда вся семья за столом сидит, когда пирогами пахнет! А не когда каждый свою траву в контейнере жует! Что вы за семью строите? Кейл твой жену тебе не обнимет и сын твой киноа "папой" не назовет! А ну-ка сел за стол!
Она с такой силой придвинула к нему тарелку с блинами, что Миша чуть не упал со стула. Пашка, пользуясь моментом, уже уплетал третий блин с творогом, светясь от счастья.
Миша сидел в осаде. С одной стороны — его новообретенные принципы и незримый Антон, шепчущий на ухо про глютен. С другой — моя мама, несокрушимая, как танк Т-34, вооруженная пирожками и здравым смыслом.
Он смотрел на румяный блин, от которого шел пар. На белую шапку домашней сметаны. Он сглотнул. Я видела, как в его глазах идет титаническая борьба. Борьба митохондриального здоровья с простой человеческой душой, которая хотела блин.
— Ну, хотя бы один! За мое здоровье! — не унималась мама.
И он сломался.
Медленно, почти неохотно, он взял вилку. Подцепил краешек блина. Отправил в рот. И замер. Он жевал медленно, задумчиво. Его глаза закрылись. Я не знаю, что он там почувствовал. Может, вкус детства. Может, забытую радость. Может, просто вкус нормальной, не ощелоченной еды.
— Ну что? Вкусно? — с надеждой спросила мама.
Миша открыл глаза. Посмотрел на нее. Потом на меня. И едва заметно кивнул. А потом взял и съел второй блин. А за ним — третий.
В тот вечер он даже попробовал оливье. Со словами: "Ну, тут же овощи. Клетчатка".
Это не была полная и безоговорочная победа. На следующее утро он снова пил свой зеленый смузи. Но что-то изменилось. Когда он его пил, он посмотрел на меня, и в его глазах уже не было праведного огня инквизитора. Он просто… подмигнул.
В холодильник постепенно стали возвращаться "запрещенные" продукты. Сыр. Иногда — сосиски "только для Паши, ему растущий организм". Пару раз я даже видела, как Миша, когда думал, что никто не видит, таскал из вазочки конфеты.
Он все еще читает про биохакинг. Все еще избегает сахара и ходит в спортзал. Но фанатизм ушел. Ушел вместе с этим его ужасным взглядом, от которого я чувствовала себя ходячим куском вредной еды.
Иногда по утрам я варю кофе на двоих. Он не всегда соглашается. Но когда соглашается, мы снова сидим на кухне в тишине, обняв ладонями теплые чашки. И это по-прежнему лучшие десять минут моего дня. А что там говорит по этому поводу Антон... да какая, к черту, разница.
Чтобы канал развивался нужны Ваши лайки и комментарии.
***Конец***
Рекомендую к прочтению
Выгорание по-балийски, или Дачная терапия строгого режима