Ночью она опять боялась ложиться спать. Да и как спать ― думки всякие лезут в голову. А еще мешала спать мысль о том, как за счет ее семьи какие-то сволочи сейчас жируют. Смеются над Ритой. И не только над ней. Сколько же народу страдает от действий воров всех мастей и сословий! И никакой на них управы! За что ей все это? Она ведь хорошая! Умная…
Гоша тревожно завозился на тесной кухне. Пришлось подниматься с теплой постели. Пес терпеть не привык ― мог и лужу надудонить. Муж работал в ночную смену ― попросить некого. Ничего ― улицы ярко освещены, не страшно, да и у Гошки вид более чем угрожающий, никто и не подумает, что он старый и больной.
Рита надела кроссовки, прицепила поводок к Гошиному ошейнику, зевнула и выскочила во двор. Гошка тут же напрудил целый водоем. Гулять по ночам интересно ― приятно смотреть на спящие окна и надеяться, что у людей, укрытых за шторами и занавесками, все хорошо.
Было тепло. Дворовые тополя дремотно перешептывались друг с другом о чем-то своем, сугубо тополином. Рита присела на скамеечку, отпустив поводок ― пусть старый дуралей погуляет, пока нет никого. Гоша зачарованно обнюхивал столбики, офигевая от разнообразия городских запахов. Он был похож на деревенского дедушку, которого внезапно вывезли из родного села прямо в Москву-Сити. Ага, еще и афроамериканца живьем показали.
Рита нащупала в кармане пачку сигарет и зажигалку. Бросала год назад. Не курила. А теперь вот пришлось. Обстоятельства вынудили.
Дверь второго подьезда, пикнув, открылась, оголив желтый от света прямоугольник парадной. Молодой человек с каким-то писклявым, лохматым недоразумением на руках, шагнул в ночь. По всему виду человека и недоразумения стало понятно: какой-то влюбленный паренек, зажив с милой в одной квартире, завел «ребенка», щенка шпица. Вот, выгуливает тоже.
Рита в два прыжка настигла Гошку, притянула к себе. Шпица, тем более щенка, было жалко. Пусть себе гуляет и живет сто собачьих лет. Парень, оглядываясь, топтался со щенком неподалеку.
― Не кусается? ― спросил он, покосившись на Гошу.
― Кусается. Он на даче жил. Охранник. Вы к нам не подходите близко. А так ― не бойтесь. Я поводок крепко держу.
Шпиц весело скакал по бархатной, лунной травке. Гошка зевал. Хозяева собак разговорились. Почему-то разговор лился легко и просто, будто этот незнакомый паренек приходился Рите младшим братом, чуть ли не сыном.
Он восхитился красотой и флегматичностью Гошки, она поведала ему о том, что в квартире дрыхнет еще один, Гришка. А потом рассказала, почему собаки оказались в городе, как им тут тяжело, и вообще всем тяжело, потому что дом выставлен на продажу, потому что…
Слова падали, лились потоком, Рита все говорила и говорила, парень слушал и кивал. Его челка падала на глаза, лицо светилось в полумраке городской ночи, и Рита, глядя на него, умилялась: до чего хороший мальчишка, наверное, его девушке очень повезло. Такой мягкий, влюбленный, спокойный…
― Вы недавно заселились? Просто я вас никогда не видела раньше.
Парень утвердительно кивнул.
― Простите за нескромность, наверное, с девушкой?
Парень ответил:
― Нет, я один живу. Ну, не один. Вот, племянница вручила на выходные щенка. В больницу легла. А я в няньках. Потом придется уехать. Учусь в семинарии.
Рита чуть не вспорхнула: надо же! Вот так встреча.
― По вам сразу видно, что вы около Бога. Просто я редко вот так просто выкладываю, простите, вываливаю на посторонних людей свои проблемы. Есть в вас что-то такое, располагающее к себе. А то ходила вчера в храм, а тамошний батюшка отмахнулся от меня, как от мухи… Обидно. Потом пошла сама по себе. А ничего ведь не знаю: как вести себя, что делать. Увидела первую попавшуюся икону, да и свечку поставила. Ни уму, ни сердцу. Может, и хорошо, что вы мне встретились, да? Может вы мне посоветуете, что делать в моей ситуации? Может, с мужем развестись, чтобы его не мучить? Такие деньги… Дом не продается, просрочка растет ― отнимут ведь квартиру… А так, после развода ― не отнимут. Да?
Парень вздрогнул, дернул плечами. Рите стало неловко ― пристала к человеку, идиотка. Она даже покраснела. Но юноша все-таки ответил:
― Судите себя сами, и Господь не осудит. Смиряйтесь, смирение может весь мир покорить. И не печальтесь, тогда и радость придет. А разводиться с мужем не надо. Семья ― это ячейка, ― молодой человек кротко улыбнулся, ― ячейка общества. И о деньгах не убивайтесь ― ну не будет денег, так ведь на хлеб и на воду никто не жаловался пока.
Он снова застенчиво попрощался, взял на руки щенка и скрылся за дверью своего подъезда.
Рита разочарованно посмотрела ему вслед. Какие-то дежурные фразы. Их по одному федеральному каналу по сто раз на дню говорят. Ладно. Будем искать. Рита повела пса домой.
В комнате тишина. Гришка похрапывал и по старости даже не заметил, как проворонил ночную гулянку. Гоша, порядком утомленный, улегся на маленький кухонный диванчик, положил голову на лапы и зажмурил глаза. На душе у Риты стало спокойно. Когда-то очень давно она так же себя чувствовала, когда засыпали, наконец, ее маленькие дети.
Дети выросли, разъехались и очень, крайне редко звонят. Так редко, что Рита и Виктор порой забывают, что когда-то у них были вообще дети. Нет, не ссорились. Нет, все ровно. Просто некогда детям вспоминать про своих родителей. Виктор запретил жене навязываться. Пусть сами. А мы не будем унижаться. Нечего метать бисер перед свиньями.
Рита и не унижалась. А сейчас ей так отчаянно захотелось услышать голоса своих дочек. Просто поздороваться с ними. А вдруг им плохо? Так плохо, что они и расстраивать родителей не хотят? И почему она, мать, должна играть в гордую и неприступную тетеньку? Зачем ей вообще нужны все эти игры? Ведь, как ни крути, этот мальчик прав ― семья ― ячейка общества. Избитая фраза, но ведь верная, правильная фраза. Очень точная.
Утром Рита позвонила и Кристинке, и Василисе. Кристина долго не брала трубку. Потом взяла. И, как обычно, выпустила ежиные иголки, обвиняя мать в полном равнодушии. И Рита не обижалась. Не смела обидеться.
― Я очень люблю тебя, моя девочка. Все равно люблю тебя. И папа любит. Просто он тоже родом из семейства ежиных. Но это неважно. Приезжай, мы тебя очень ждем.
Кристя всегда такая. Вредная, задерганная, нервная, с обостренным чувством справедливости. А чаще ― несправедливости. С Кристей общение превращалось в дерготню и бряканье в сердцах телефонными трубками. Иногда трубки летели в стену. И все-таки ― она очень хорошая, хоть и любить ее тяжело. Но она ― часть ячейки. И чего уж там ― Рита во многом виновата сама. Да, сама. И сейчас, хотя бы перед самой врать не стоит. Она не понимала Кристину и не собиралась понимать. Она недолюбила своего ребенка, потому что ребенок не подходил под стандарты идеальной, хорошей девочки. Вот и все. И нечего тут врать…
С Василисой было проще. Васька ― ласковая. Прилежная. Васю любить легко. Но, правда, Василиса и сама легко влюблялась во всех… подряд. Череда мужчин Василисы бесконечна. И количество «любимых» вводило в откровенный шок. И практически все «любимые» были, мягко говоря, не совсем порядочными людьми. Отсюда ― бесконечные ссоры. Отсюда ― хлопанье дверьми и уход в никуда.
«А ведь и Ваське не хватило элементарной любви. Нам некогда было ее любить. Мы занимались дрязгами с соседями. Доказывали свою правоту. Пыжились. Насаждали добро там, где нас об этом не просили. А в это время наша девочка искала любовь в объятьях мужиков. Дома ведь ее не было ― папа с мамой очень заняты общественными делами…»
Рита долго-долго разговаривала с младшей дочкой. Выслушала историю очередного несчастного Васькиного романа с «конечно, подлецом». Пожалела дочь. Уверенно сказала ей, что все, все, все будет у Василисы хорошо! Точно, точно! И вообще пора встретиться, так они с папой соскучились, так будут рады. Так…
На душе радость. Вот на ровном месте такая радость. Щенячья просто. Теплая, как котенок за пазухой. Гордость? Да кому она нужна, эта гордость. Это страной можно гордиться. А если гордишься собой, то не гордость это вовсе, а гордыня. Страшный грех. А уж Рита с Виктором любили грешить, упиваясь своей правильностью и хорошестью. Так просто, оказывается. И так сложно, если разобраться.
Радость в душе не хотелось ничем омрачать, ни бранным словом, ни плохими мыслями. Рита училась радоваться каждому дню и находить счастье в мелочах. Как только Витя начинал бухтеть, Рита мягко переводила тему разговора, а то и вообще очень жестко обрывала его на полуслове.
Потихоньку привыкли посещать церковь. Узнали, что за старичок был на иконе. Изучили его житие. И Рита, читавшая про Серафима Саровского, вдруг почувствовала холодок на спине: все, что говорил ей юноша той памятной ночью, все те его слова принадлежали именно преподобному Серафиму! И еще: именно Преподобный Серафим помогает отчаявшимся людям укрепиться духовно в сложных жизненных ситуациях. Помогает возродиться семейной любви. Дарит радость сердцам!
Нет. Не случайно Бог подвел Риту именно к этой иконе. Да и вообще, все, что случилось с ней, следствие неправильного поведения. Неправильной жизни. И надо понимать: не «за что», а «почему?» Хоть понимать порой не хотелось совсем.
Она даже не удивилась, узнав, что никакой девушки со шпицем в соседнем подъезде не было никогда. Да и юношу семинариста никто не видел. Может, этот юноша Рите приснился, кто знает? Виктор покачал головой:
― А почему бы самому Серафиму не явиться было к тебе тогда? Почему он должен выглядеть стареньким? Ты бы тогда точно испугалась и решила, что сошла с ума. А так была открыта для беседы ― мальчишка, собачка… Почему и нет?
Действительно, почему и нет?
Петровы давно живут в мире и согласии с соседями. Дочери их вышли замуж, родили Петровым внуков. Все у них хорошо. Дом не продался. Да и не надо: Виктор устроился на неплохую работу с приличным окладом. Неподъемный кредит стал не таким уж и неподъемным ― через год выплатят его, наконец. Правдолюбцами и правдорубами Петровы теперь быть не желают. Они вообще ни с кем не конфликтуют, но всякий раз бегут на помощь нуждающимся. И вообще, смотреть на эту пару очень приятно, они будто на десять лет помолодели и всегда светятся улыбками.
Собачки их ушли на радугу, никого особо не беспокоя, даже лаяли редко.
― Такие милые песики. Вот что значит, воспитание хозяйское, ― говорили о стариках бабушки со скамейки. Рита, кстати, с ними помирилась. Даже тортом угощала. Женщины, конечно, долго потом язвительно шипели ей в спину гадости, но Рита как-то благополучно все снесла и все равно была с каждой приветлива и ровна.
И смысл шипеть? Злоба улеглась и забылась. Не у всех. Но толку-то от единичных всплесков, когда хороших слов гораздо больше. И людей хороших гораздо больше. Просто заблуждаются иногда эти люди. Просто им тоже не хватает любви, тепла и радости. Просто им надо помочь. Ведь тот, кто обретает мир в своей душе, спасет вокруг себя тысячи.
Рита это уж точно знает.
Автор: Анна Лебедева