За дверью повисла тяжелая тишина. Олег явно не ожидал такого поворота. Он думал, что ее нужно просто «успокоить», погладить по головке, и все вернется на круги своя. — Марин, ну что ты опять… — начал он своим привычным умиротворяющим тоном, который всегда ее обезоруживал. — Давай не будем на ночь глядя. Утро вечера мудренее.
— Нет, Олег. Вечер этого дня мудренее всех утр, которые у нас были. Открывать дверь я не буду. Можешь говорить так. Рассказывай. Что за доля? Когда вы это сделали? И как ты мог смотреть мне в глаза все это время?
Олег тяжело вздохнул. Послышалось, как он прислонился к двери с той стороны. — Это не то, что ты думаешь. Никто тебя не обманывал. — Тогда что это? — в голосе Марины звенел лед. — Ну… Помнишь, когда мы ипотеку погасили? Мама тогда сказала… Она беспокоилась. — О чем она беспокоилась? — Обо мне. О нас. Она говорила, что жизнь — штука сложная. Всякое бывает. И раз уж часть денег на квартиру пошла от продажи моей старой однушки, которую они мне покупали… то будет справедливо, если эта часть будет как бы… ну… за мной закреплена. Чтобы защитить меня.
— Защитить? От кого? От меня?! От женщины, с которой ты прожил двадцать пять лет, которая родила тебе сына и вела все наше хозяйство, пока ты строил карьеру?! — Марин, не кричи, Кирилл услышит. Это просто формальность. Бумажка. Для маминого спокойствия. Она так переживала за меня, за Зойку… У Зойки ведь жизнь не сложилась, она одна, без мужа… Мама боится, что та на старости лет останется ни с чем.
Ах, вот оно что. Заботливая мать и сердобольная сестра. Картина начала проясняться, и от ее уродливых деталей у Марины закружилась голова. — Так, значит, вы с мамой за моей спиной подписали брачный договор? Уже после пятнадцати лет брака? — Это не совсем брачный договор, — замялся Олег. — Это… соглашение об определении долей. Там просто указано, что три четверти квартиры принадлежат мне, а одна четверть — тебе. Но это же ничего не меняет! Мы же семья, все общее!
Три четверти. И одна четверть. В квартире, за которую они горбатились вместе. В которую она вложила не только свою зарплату, но и все наследство от своей матери — те самые деньги, на которые они сделали ремонт и купили новую мебель. А ей — одна четверть. Как бедной родственнице. — Ничего не меняет? — прошептала Марина. — Олег, ты хоть сам себя слышишь? Ты отдал мне четверть нашего дома! Нашего! — Да это только на бумаге! Марин, я тебя люблю, ты же знаешь! Я бы никогда… — Ты уже. Ты уже это сделал. Ты предал меня. Ты и твоя мама.
Она услышала, как он ударил кулаком по двери. — Да что ты заладила: «предал, предал»! Я просто не хотел скандала! Ты бы все равно не согласилась, начала бы права качать, а маме нельзя волноваться! Я выбрал мир в семье!
Мир в семье. Его мир. Мир, в котором он хороший сын, а она — бесправная прислуга. — Уходи, Олег, — сказала она тихо, но так, что он понял — это не просьба. — Я хочу побыть одна.
Он еще постоял, повздыхал, потом послышались его удаляющиеся шаги. Марина сползла по двери на пол. Внутри все оцепенело. Это было страшнее любой ссоры. Рухнуло то, на чем держался ее мир, — доверие к мужу. Он не просто поддался давлению матери. Он сделал сознательный выбор, и в этом выборе она оказалась на последнем месте.
Ночь она провела без сна, сидя в кресле и глядя в темное окно. Утром, когда первые лучи солнца коснулись верхушек сосен, она вышла из своей комнаты. В доме было тихо. Олег спал на диване в гостиной, Кирилл — у себя наверху. Марина прошла на кухню, сварила себе кофе и вышла на крыльцо. Воздух был свежим и чистым. Она смотрела на свой ухоженный сад, на ровные грядки, на пышные кусты пионов. Все это было создано ее руками. И все это казалось теперь чужим.
Ближе к полудню раздался телефонный звонок. Городской номер. Марина знала, кто это. Она глубоко вздохнула и нажала на кнопку ответа. — Слушаю, Светлана Анатольевна. — А, опомнилась! — раздался в трубке бодрый, ничуть не больной голос свекрови. — Думала, ты там с ума сходишь от стыда. Ну, надумала извиняться?
— Мне не за что извиняться. — Ах, вот как мы заговорили! Гордая! Ну, смотри, гордость до добра не доводит. Олег мне все рассказал. И про долю нашу ты теперь знаешь. Так что поумерь свой пыл. Ты в этом доме, можно сказать, гостья.
Марина молчала, давая ей выговориться. — Ладно, не буду ходить вокруг да около, — сменила тон свекровь. — Есть дело. Серьезное. Касается Зоеньки. У нее проблемы. «Еще бы», — подумала Марина. — Ей нужно жилье свое расширять. Мальчик у нее растет, скоро женится, а они вдвоем в однушке ютятся. Да и для себя пожить хочется. Мы тут подумали… В общем, Олег, как любящий брат, должен ей помочь.
— Чем же? — бесцветным голосом спросила Марина. — Он свою долю в вашей квартире перепишет на нее. Марина на секунду перестала дышать. Этого она не ожидала. Даже от них. — Что сделает? — А что такого? Это его доля, по закону. Он ее получил благодаря нам, родителям. Вот и отдаст сестре. Родной кровиночке. А ты там со своей четвертинкой как жила, так и будешь жить. Тебя это вообще не касается.
— Очень даже касается. Любые операции с недвижимостью, приобретенной в браке, требуют нотариального согласия второго супруга. То есть моего. В трубке повисло молчание. Видимо, этот юридический аспект Светлана Анатольевна упустила из виду. — И что с того? — наконец, нашлась она. — Дашь согласие, в чем проблема? Ты же не враг нашей семье. Или враг?
— Я не дам своего согласия. — Что-о-о?! — взвизгнула свекровь так, что пришлось отнести трубку подальше от уха. — Да ты в своем уме?! Ты хочешь Зойку без крыши над головой оставить?! Хочешь, чтобы мой внук на улице жил?! Бессовестная!
— У Зои есть квартира. И работа. Она взрослый человек и может взять ипотеку, как все нормальные люди. — Какая ипотека?! Ей сорок два года, кто ей даст! Ты просто ненавидишь ее, завидуешь! Потому что у тебя все есть — и муж, и сын, и квартира! А у нее ничего! И ты хочешь последнее отнять!
Марина слушала этот поток обвинений и впервые в жизни не чувствовала ни вины, ни желания оправдаться. Она чувствовала только холодную, звенящую пустоту. — Светлана Анатольевна, я свое решение сказала. Согласия на переоформление доли мужа на его сестру я не дам. Никогда. И она нажала на «отбой».
Через несколько минут на крыльцо вышел растерянный Олег. — Мама звонила. Кричит, что ты… — Сказала ей правду, — закончила за него Марина. — Марин, ты не понимаешь! Это же просто… — Формальность? Для маминого спокойствия? Я уже слышала.
Олег сел рядом с ней на ступеньку. Он выглядел постаревшим за одну ночь. — Послушай, ну что тебе стоит? Подпиши эту бумагу. Никто же не собирается тебя выселять. Зоя просто станет собственником на бумаге. А жить мы будем, как и жили. — Ты серьезно? Ты предлагаешь мне добровольно отдать три четверти нашего дома твоей сестре? — Но это не твое! Это моя доля! — Наша! Квартира наша, Олег! Мы вместе на нее работали! Или ты забыл, как я по ночам переводы брала, чтобы быстрее ипотеку закрыть? Как мы двадцать лет во всем себе отказывали? А твоя «доля» — это деньги от однушки, которая стоила тогда три копейки! А все остальное — это наш общий труд! Мой и твой!
Он молчал, опустив голову. Он все понимал. Но страх перед матерью был сильнее. — Мама этого не переживет, — прошептал он. — У нее опять будет приступ. — Значит, будет, — жестко сказала Марина. — Может, хоть это вправит ей мозги. И тебе заодно.
В тот день они вернулись в город. В машине царило гнетущее молчание. Дома они разошлись по разным комнатам. Началась холодная война. Олег пытался с ней говорить, убеждать, давить на жалость. Рассказывал, как несчастна Зоя, как переживает мама, как «не по-людски» поступает Марина.
Она не спорила. Она просто смотрела на него и видела чужого, слабого человека. Где был тот парень, в которого она влюбилась? Тот, кто обещал быть ее опорой и защитой? Он растворился, исчез под гнетом своей властной матери.
Через пару дней Светлана Анатольевна с Зоей нанесли визит. Без предупреждения, как они любили. Марина открыла дверь и увидела их на пороге — двух фурий, готовых к бою. — Мы на разговор! — с порога заявила свекровь. — Я с вами разговаривать не хочу. — А придется! — она оттолкнула Марину и прошла в квартиру. Зоя проскользнула за ней.
Они сели на диван в гостиной, хозяевами положения. — Значит так, голубушка, — начала Светлана Анатольевна. — Мы пришли в последний раз по-хорошему. Ты подписываешь согласие. Мы с Зоей у нотариуса уже все подготовили. Тебе только прийти и поставить подпись. — Я не буду ничего подписывать. — Ты будешь! — взвизгнула Зоя. — Ты не имеешь права решать за моего брата! Это его собственность! Он хочет мне помочь, а ты ему мешаешь! Из-за своей жадности! — Если бы я была жадной, Зоя, я бы еще двадцать лет назад подала на развод и отсудила бы половину всего, что у вас есть. И эту дачу, в которую я вложила больше, чем вся ваша семья вместе взятая.
Свекровь побагровела. — Ах ты дрянь! Ты нам еще и угрожать вздумала?! Да я тебя… Я тебя по миру пущу! Ты у меня на паперти стоять будешь! Я всем расскажу, какая ты тварь! Как ты мать доводишь, семью рушишь!
В этот момент в комнату вошел Кирилл. Он все слышал. Он посмотрел на бабушку, на тетю, потом на свою мать. В его глазах было то, чего Марина боялась увидеть больше всего — стыд. Стыд за них. — Ба, хватит, — сказал он тихо. — Не надо так. — И ты туда же! — обернулась на него Светлана Анатольевна. — Мать защищаешь? Эту змею, которая отца твоего околдовала?!
И тут произошло то, чего никто не ожидал. Олег, который до этого мялся в дверях, вышел вперед. Он встал рядом с Мариной. — Мама, — сказал он твердо. — Довольно. Светлана Анатольевна опешила. — Что «довольно», сынок? — Все. Этот разговор окончен. Никакие доли Марина подписывать не будет. И я ни на кого ничего переписывать не собираюсь. Это наша с ней квартира. Наша. Общая.
Наступила мертвая тишина. Зоя смотрела на брата с отвисшей челюстью. Светлана Анатольевна медленно поднималась с дивана, ее лицо исказилось от ярости. — Что? — прошипела она. — Ты это мне говоришь? Своей матери? Ты из-за этой… променял свою семью? Свою родную сестру?
— Моя семья — здесь, — Олег обнял Марину за плечи. — Это моя жена и мой сын. А Зоя — взрослая женщина. Ей нужна помощь — я помогу. Деньгами. В долг. Как это делают нормальные люди. А не за счет моей семьи. Он впервые назвал их — Марину и Кирилла — своей семьей, противопоставив ее своей матери и сестре. Для Марины эти слова были дороже всех признаний в любви за двадцать пять лет.
— Предатель! — выплюнула Светлана Анатольевна. — Ты предал свою кровь! Я тебя вырастила, ночей не спала! А ты… Не сын ты мне больше! Она развернулась и, гремя, как старый танк, пошла к выходу. Зоя, бросив на Марину полный ненависти взгляд, поплелась за ней.
Когда за ними захлопнулась дверь, Олег повернулся к Марине. В его глазах стояли слезы. — Прости меня, — прошептал он. — Прости, что я был таким трусом. Таким идиотом. Я все эти годы боялся ее разозлить, боялся, что она перестанет меня любить. А на самом деле… я боялся стать взрослым.
Марина смотрела на него, и лед в ее душе начал таять. Она видела перед собой не маменькиного сынка, а своего мужа. Мужчину, который, пусть и поздно, но сделал свой выбор. — Я тебя прощаю, — сказала она.
Наказание для Светланы Анатольевны и Зои было не в том, что они не получили квартиру. Оно было гораздо страшнее. Олег, их послушный, управляемый Олег, вырос. Он перестал быть их ресурсом. Он установил границы. Он звонил матери раз в неделю, поздравлял с праздниками, иногда давал денег. Но он больше никогда не позволял ей вмешиваться в свою жизнь. Зое он предложил сумму, достаточную для первого взноса на ипотеку, но с условием официального оформления долга. Та, оскорбленная до глубины души, отказалась.
Они с Мариной на следующий же день пошли к нотариусу и переоформили квартиру в равных долях, по одной второй каждому. Это была просто формальность. Но для них она стала символом нового начала. Их брака. Их семьи.
Дачу они в итоге продали. Вырученные деньги разделили на три части: одну отдали родителям Олега, как компенсацию за «дедово гнездо», вторую — Кириллу на учебу, а на третью они с Олегом впервые за много лет поехали вдвоем на море.
От автора:
Иногда случается так, что для того, чтобы построить что-то новое и прочное, нужно, чтобы старое сгорело дотла. Даже если этот пожар начинается с простого отказа накрывать на стол.