В такси, уткнувшись лицом в материнское плечо, Максим незаметно заснул. Ольга сидела неподвижно, глядя сквозь стекло на город, который проносился мимо чередой размытых огней, и в голове крутилась одна мысль: как же непредсказуема, как хрупка жизнь… Еще вчера утром она проснулась супругой и матерью — в доме, где было тепло и спокойно, а сейчас ехала бездомной вдовой, крепко прижимая к себе сына. Машина остановилась у дешевой гостиницы на окраине.
Комната, в которую их поселили, оказалась тесной и обшарпанной. Запах сырости, чужих вещей больно бил в нос, особенно после долгого дня. Но всё же крыша над головой. Ольга осторожно устроила Максима на единственной кровати, присела рядом, и начала тихонько гладить сына по мягким темным волосам. Даже во сне мальчик вздрагивал, хмурился, что-то бессвязно бормотал — явно сегодняшнее потрясение оставило в нём глубокий след. Ольга это понимала слишком хорошо.
Тем временем в их бывшей квартире, на седьмом этаже дома номер семнадцать, Надежда Петровна шагала из комнаты в комнату. Тишина — гулкая и чуждая сердцу. Она ведь сама добилась подобного исхода. Невестка, которая раздражала своим молодым голосом и легкостью, своими победами и любовью к сыну, теперь ушла. Всё должно было быть так, как Надежда Петровна хотела… Только вот особой радости не было. Стены казались особенно голыми, а проходя мимо детской, где остались разбросанные игрушки внука, сдавило сердце. Горькое, щемящее чувство заставило торопливо захлопнуть дверь и уйти на кухню — заняться банальным, безопасным делом.
Вода по-прежнему капала за окном на стекло, и в то же время за окном будто бы растворялись чьи-то мечты и звуки еще одной разрушенной семьи. Вот, начинается новая глава для Надежды Петровны — без «этой женщины» и «её мальчишки». Этого она и добивалась. Но дождь шептал своё, незаметно сливаясь со стуком сердца.
Прошло три дня.
В гостиничном номере Ольга всё чаще замечала странное недомогание. Сначала — легкая тошнота по утрам: она думала, это просто нервы не выдерживают. Потом появилось головокружение, непривычная резкость запахов — всё будто воспротивилось самой жизни. Пока Максим сосредоточенно рисовал на старой газете яркими карандашами, Ольга сидела сбоку, склонив голову, и пыталась понять: что же с ней происходит? Симптомы ей виделись пугающе знакомыми. Слишком знакомыми, чтобы ошибаться… Нет. Только не сейчас.
Она осталась одна с ребёнком, без дома и работы. Судьба не может быть настолько жестокой...
Но предчувствие не обманывало её. И когда Ольга представила, как будет объяснять Надежде Петровне, что носит под сердцем ребёнка её покойного сына, по спине пробежал холодок ужаса. Некоторые испытания кажутся непреодолимыми — пока не выясняется, что это только прелюдия к настоящему экзамену на прочность.
Районная поликлиника встретила Ольгу знакомым запахом хлорки и человеческого отчаяния. Длинные очереди тянулись вдоль коридоров, словно живые змеи, собранные из усталых лиц и измученных надежд. Скрипучие стулья под тяжестью ожидающих издавали жалобные звуки, а через грязные окна пробивались тонкие лучи утреннего солнца, высвечивая пылинки в воздухе.
Максим сидел рядом с мамой, листая детскую книжку, купленную по дороге. Мальчик ещё не до конца понимал, что произошло в их жизни, но чувствовал тревогу матери, как собственную боль. Время от времени он поднимал глаза и тихо спрашивал:
— Мама, а когда мы домой?
Ольга каждый раз отвечала одинаково:
— Скоро, солнышко. Всё будет хорошо.
Но сама она давно перестала верить в эти слова.
Неделя в гостинице подходила к концу. Деньги таяли с пугающей скоростью, а подозрения о беременности становились всё более явными. Тошнота по утрам, головокружение, изменения в груди — всё указывало на то, чего она больше всего боялась.
— Игнатьева Ольга Викторовна, к врачу! — раздался голос медсестры.
Сердце забилось быстрее. Ольга взяла Максима за руку и направилась в кабинет.
Врач-гинеколог, женщина лет пятидесяти с усталыми глазами, внимательно выслушала её жалобы.
— Когда была последняя менструация? — спросила она, не отрываясь от карты.
— Точно не помню, — призналась Ольга. — У меня сейчас очень сложный период в жизни... Может, из-за стресса.
Доктор взглянула на неё поверх очков:
— Понимаю. Но симптомы довольно характерные. Лучше сделать тест.
Через полчаса результат был готов. Ольга смотрела на две полоски на тесте, и мир вокруг неё поплыл.
Беременна. Снова беременна.
— Срок небольшой, около пяти недель, — мягко сказала врач. — Вам есть к кому обратиться? Семья, близкие?
Ольга покачала головой. О свекрови даже думать не хотелось, родители умерли ещё в студенческие годы, а подруги жили своими проблемами и заботами.
— Доктор… — Она сглотнула горький комок в горле. — А что если… Я не готова к этому ребёнку? Если… обстоятельства?..
Врач внимательно посмотрела на неё. За долгие годы практики она насмотрелась на женщин в похожих ситуациях и умела читать между строк.
— Это ваш выбор, — сказала она осторожно. — Но подумайте хорошенько. Иногда дети приходят именно тогда, когда кажется, что мы совершенно к ним не готовы.
Выйдя из поликлиники, Ольга чувствовала себя, будто шла сквозь густой туман. Максим держал её за руку и время от времени смотрел ей в лицо.
— Мама, ты плачешь?
— Нет, солнышко… Просто ветер сильный, — выдавила из себя Ольга, стараясь улыбнуться.
Они медленно шли по улице. Ольга думала о том, как сказать сыну, что скоро у него появится братик или сестричка. Как объяснить ему, что они остались совсем одни в этом большом мире?
В то же самое время, в просторной трёхкомнатной квартире, Надежда Петровна наслаждалась тишиной и порядком. Всё было на своих местах: фотографии сына в нарядных рамках, дорогой сервиз в шкафу, персидский ковёр — подарок покойного мужа. Она устроилась в любимом кресле, попивая кофе из изящной чашки, и неспешно перелистывала глянцевый журнал.
Звонок телефона нарушил её раздумья.
— Надя, как дела? Как держишься? — в трубке раздался голос подруги Клавдии.
— Да нормально, — сдержанно ответила Надежда Петровна. — А что поделать… Жизнь-то продолжается. А как Оля с мальчиком? Небось совсем раскисли без кормильца?
Надежда Петровна помолчала, подбирая слова:
— Они больше здесь не живут.
— Как не живут? — удивилась Клавдия. — Куда же подевались?
— Съехали, — коротко отозвалась Надежда Петровна. — Решили начать самостоятельную жизнь.
Это не было откровенной ложью, но и правдой назвать такое объяснение было сложно. Она прекрасно знала разницу между добровольным уходом и вынужденным изгнанием.
— Странно... — протянула Клавдия. — Мне казалось, они без твоей помощи пропадут. Оля же нигде не работает, ребёнок маленький…
— Не маленький уже — семь лет, — раздражённо поправила Надежда Петровна. — Пора бы матери и самой что-то делать, а не только на шее у мужа сидеть.
— Надя, ты какая-то злая стала… — осторожно заметила подруга.
— У них же горе.
— Горе? — Надежда Петровна резко поставила чашку на блюдце, так что она звякнула. — А знаешь, что я недавно узнала? Это твоя Оля обманывала моего сына с самого начала. Замуж выходила уже беременной от другого.
— Да что ты говоришь? — ахнула Клавдия. — А откуда знаешь?
— Считать умею, — сухо ответила Надежда Петровна. — Поженились в мае, а мальчик родился в ноябре. Доношенный, здоровый... Значит, зачали в феврале. А познакомились они только в апреле.
В действительности всё было куда сложнее: молодые люди знали друг друга и до этого, но Надежда Петровна уже давно убедила себя в своей версии событий. Годы скрытого недовольства невесткой нашли, наконец, удобное объяснение.
— Боже мой! — прошептала Клавдия. — И что теперь будешь делать?
— Ничего не буду делать, — твёрдо ответила Надежда Петровна. — Наконец-то в доме покой. Избавилась от лжи и притворства. Знала бы ты, как она его обвела вокруг пальца.
После разговора с подругой Надежда Петровна ещё долго сидела в кресле, глядя в окно. Где-то внутри ныло — маленькая червоточинка сомнения, но она старательно её глушила. Слишком много лет копилось недовольство, чтобы сейчас начать признавать свои ошибки.
Она поднялась и медленно прошла по квартире, наслаждаясь тишиной. Никого лишнего, никаких детских криков, никто не пытается перестроить её жизнь под себя. Она снова была хозяйкой в собственном доме. Но, проходя мимо бывшей детской, где остались Максимины игрушки и рисунки, почувствовала неприятное сжатие внутри. Внук… Кровь от крови…
Она помнила, как он называл её бабулей и крепко обнимал своими маленькими руками. Надежда Петровна быстро закрыла дверь и пошла на кухню. Некоторые мысли — как незваные гости: лучше не пускать.
А в это время Ольга с Максимом гуляли в тихом парке недалеко от гостиницы. Мальчик качался на качелях, а мама сидела на скамейке, положив ладонь на живот. Внешне пока ничего не было видно — но она уже чувствовала в себе новую жизнь.
«Что я буду делать?» — думала она, глядя на сына. — Как справиться с двумя, без дома, без работы?.. Может, врач права: не время сейчас для ребёнка. Но как только представляла, будто идёт на операцию, внутри всё сжималось в протесте.
Этот малыш был частичкой её покойного мужа, последним, что осталось от их любви.
— Мама, смотри! — крикнул Максим, раскачиваясь всё выше.
«Я как птица — лечу!» — Ольга улыбнулась сквозь слёзы. Ради него она должна быть сильной. Ради него и ради того крошечного человечка, что живёт под её сердцем.
— Осторожно, солнышко! — крикнула она. — Не падай!
К скамейке подошёл пожилой мужчина с седыми волосами и добрыми глазами. Он некоторое время наблюдал за играющим мальчиком, а потом повернулся к Ольге:
— Простите, а вы не Оля? Жена Серёжи?
Ольга подняла голову и тут же узнала Дмитрия Николаевича — бывшего мужа Надежды Петровны и дедушку Максима. Они встречались всего несколько раз на семейных праздниках, но близко не общались.
— Дмитрий Николаевич! — Она поспешно вытерла глаза.
— Да, это я, Максим! — крикнул дедушка, подзывая мальчика к себе.
Мальчик с радостным визгом слетел с качелей и бросился ему навстречу.
— Дедушка! А я думал, ты уехал!
Дмитрий Николаевич поднял внука на руки и крепко обнял.
— Никуда я не уезжал, внучек. Просто не виделись давно, — сказал он и посадил мальчика рядом с собой на скамейку. Внимательно посмотрел на Ольгу: опытный взгляд сразу уловил следы слёз, усталость, какую-то затравленность в её глазах.
— Оля, что случилось? — мягко спросил он. — Почему ты не дома? И почему Максим выглядит таким... потерянным?
Ольга не сразу нашла, что ответить. Как объяснить этому человеку, что его бывшая жена выгнала их из дома в день похорон? Как рассказать о тех страшных обвинениях?
— Мы временно живём в другом месте, — уклончиво произнесла она.
— В каком другом месте? — настаивал Дмитрий Николаевич. — Оля, я вижу, что-то с вами не так. Максим, где ты спишь?
— В гостинице, — простодушно ответил мальчик. — Там такие странные обои... И пахнет плохо.
Дедушка нахмурился.
— В гостинице? Оля, объясни мне, что происходит?
Ольга больше не выдержала. Всё это время она держалась, пыталась быть сильной, но человеческое участие разрушило все барьеры. Она заплакала и сквозь слёзы рассказала всё: как Надежда Петровна обвинила её в обмане, выгнала из дома, и как они теперь живут в дешёвой гостинице.
Дмитрий Николаевич слушал молча, а лицо его становилось всё мрачнее.
— Она сказала, что Максим не сын Серёжи? — тихо спросил он.
— Да, — прошептала Ольга.
— Сказала, что я была беременна от другого, когда мы поженились.
— И ты что, молчала? Не объяснила?
— Пыталась, — Ольга снова вытерла глаза. — Говорила, что скрывала беременность из-за угрозы выкидыша. Но она не захотела слушать. Кричала, что не верит ни одному моему слову.
Дмитрий Николаевич тяжело вздохнул.
продолжение