Роман "Небесный рыцарь"
Полевой аэродром Люфтваффе под Белгородом просыпался под низким, багровым солнцем августа 1943-го. Воздух был густым и неподвижным, пах пылью, бензином и горьковатым дымом далеких пожарищ.
В штабном бараке элитной истребительной эскадры Jagdgeschwader 52 царила деловитая, почти академическая атмосфера. Гауптман Дитер Фогель, командир звена, стоял у карты, обводя карандашом квадрат на советской стороне фронта.
Ему было двадцать шесть, но глаза под выгоревшими на солнце бровями смотрели как у старика. Сто сорок семь побед. Железный крест с дубовыми листьями.
Его знали от Мурманска до Кавказа. Его Bf 109G-6 с эмблемой пикирующего черного орла на носу был приговором для любого, кто встречал его в небе. Но Фогель был лишен фанатизма.
Война для него была не политикой, а ремеслом. Смертельно опасным, но кристально честным ремеслом, где выживал и побеждал тот, кто был умнее, быстрее и точнее.
— Русские подтягивают штурмовиков к Прохоровке, — сказал он своему ведомому, молодому лейтенанту Клаусу. — Наша задача — расчистить им дорогу. «Штуки» пойдут следом. Разведка докладывает, что у них в этом секторе работает полк на новых «Лавочкиных». Машина серьезная. Особенно на малых высотах. В виражах с ними не тягаться. Наша тактика прежняя: высота, скорость, удар, уход. Никаких «собачьих свалок». Это не для нас.
— Господин гауптман, — вставил офицер разведки, — есть данные, что у них появился новый «эксперт». Летает на Ла-5ФН, бортовой номер, предположительно, двадцать семь. За последние недели сбил больше десяти наших. Работает дерзко, предпочитает атаковать сверху, как и мы. В полку его уже прозвали «Соколом».
Фогель равнодушно пожал плечами.
— У них каждую неделю появляются «соколы». А потом они сгорают. Клаус, проверь кислородное оборудование. Вылетаем через двадцать минут.
Но выходя из барака, Дитер на мгновение задержался, посмотрев на восток. «Сокол». Он усмехнулся про себя. В этом небе мог быть только один хищник. И он носил имя «Орел».
***
На советском аэродроме в то же утро царила напряженная суета. Механики, черные от масла и пота, готовили машины к вылету. Среди них был и дядя Миша, колдовавший над «Лавочкиным» Кожедуба. Он не просто готовил самолет, он разговаривал с ним, проверяя каждую тягу, каждый шланг.
— Ну что, ласточка, — бормотал он себе под нос, — опять тебе сегодня в пекло. Ты уж там не подведи, вывези парня. Он у нас один такой...
Иван Кожедуб в это время проводил инструктаж своего звена. Рядом с ним стояли его ведомый Мухин, уже немного обстрелянный, и еще два летчика. На фюзеляже его самолета красовались одиннадцать алых звезд. Он уже не был новичком, он был ведущим, и от его решений зависели жизни троих человек.
— Задача — прикрытие «пешек», — говорил он ровным голосом, скрывая внутреннее напряжение. — Идем к Белгороду. Главное правило — не терять друг друга из виду. Бомберы — наша главная цель. Ни один стервятник не должен до них дорваться. Работать будем парами. Я с Мухиным, вы, — он кивнул второй паре, — держитесь левее и чуть выше. Немцы, скорее всего, ударят от солнца. Головы крутим на триста шестьдесят градусов. Вопросы?
Вопросов не было. Все и так было ясно.
Перед самым вылетом к Ивану подошел дядя Миша.
— Я тебе давление в маслосистеме подрегулировал, — сказал он, протягивая Ивану его шлемофон. — На вертикалях получше тянуть будет.
— Спасибо, дядя Миша, — Иван благодарно кивнул. Этот старик заботился о нем, как о родном сыне. — Мы вернемся.
— Я знаю, — вздохнул механик. — Куда вы денетесь.
Когда четверка «Лавочкиных» поднялась в воздух, дядя Миша и другие механики остались на земле. Они собрались у вырытой рядом с полосой щели, закурили и стали смотреть в небо, превратившись в слух.
Для них бой состоял из обрывков фраз в эфире и далекого гула, по которому они безошибочно определяли, кто дерется — свои или чужие.
***
Они встретились над рекой Псёл. Кожедуб вел свое звено выше и сбоку от группы Пе-2, когда его острое зрение выхватило четыре точки, вынырнувшие из слепящего солнечного диска.
— Внимание! «Мессеры»! Атака! — его голос в эфире был спокоен и холоден.
Но это была не обычная атака. Ведущий немецкий истребитель пикировал с немыслимой скоростью. На его носу Иван разглядел эмблему — черного орла.
Это он. Орел-первый.
— Мухин, звено — на вас! Свяжите боем остальных! Я беру ведущего!
Это было почти самоубийство — в одиночку бросаться на лучшего аса Люфтваффе. Но Иван не колебался. Он рванул ручку на себя, и его Ла-5ФН свечой пошел вверх, наперерез «Орлу».
Дитер Фогель увидел маневр советского пилота. Он ожидал, что истребители прикрытия будут трусливо жаться к бомбардировщикам. Но этот пошел ему в лоб. Дерзко. Глупо. Или... гениально?
Фогель на мгновение оценил идеальную траекторию набора высоты и понял — это не новичок. Это тот самый «Сокол». Интересно. Он оставил бомбардировщик и принял вызов.
Для Мухина и остальных бой превратился в адскую карусель. Они связали боем тройку «мессеров», отчаянно защищая «пешки». А высоко над ними разворачивалась другая драма.
— Ты видишь? Ты видишь, что они творят?! — кричал в эфире один из молодых летчиков, уворачиваясь от очереди.
Мухин видел. Его командир и немецкий ас сцепились в смертельном танце. Они то взмывали вверх, зависая на мгновение в высшей точке, то срывались в пике, от которого, казалось, должны были отвалиться крылья.
Кожедуб чувствовал машину как продолжение своего тела. Он знал, что на вертикалях Bf 109G сильнее, и пытался навязать немцу бой на виражах. Фогель, в свою очередь, это понимал и раз за разом уходил вверх, пытаясь занять выгодную позицию для удара.
Оба анализировали, просчитывали, предугадывали действия друг друга. Это был поединок не только машин и оружия, но и двух умов, двух характеров.
«Хорош, черт!» — подумал Иван, когда очередь трассеров прошла в сантиметрах от его фонаря. Он ответил своей, но немец предвидел это и ушел из-под удара скольжением.
На земле, у репродуктора, дядя Миша сжал кулаки до хруста. Эфир был забит криками, командами, треском помех.
— ...Сокол-два, у меня на хвосте!
— ...Чайка-три, горю! Прыгаю!
— ...Семнадцатый, Семнадцатый, ответь!
Тишина в ответ на позывной Ивана была страшнее любого крика.
А Семнадцатый в это время шел на отчаянный риск. Он сделал вид, что уходит вниз, к земле, подставляя себя под удар. Фогель купился. Он пошел следом, чтобы добить наглого русского.
У самой земли, где воздух был плотнее, Кожедуб заложил такой резкий вираж, что на мгновение потерял сознание от перегрузки. Очнувшись, он увидел то, чего добивался: «мессер» проскочил вперед. На долю секунды он был в его прицеле. Иван нажал на гашетку.
Он видел, как его снаряды вспороли хвост и фюзеляж «Орла». Но его противник был настоящим дьяволом. Даже получив попадание, он не вышел из боя. Он тут же перевернул машину и из немыслимого положения дал ответную очередь.
Кожедуб почувствовал серию резких ударов. В кабине запахло горелой проводкой, а на приборной доске тревожно замигала лампочка давления масла.
Бой окончился вничью. Топливо было на исходе, машины повреждены. Дитер Фогель качнул крыльями, отдавая дань уважения достойному противнику, и, оставляя тонкий шлейф дыма, ушел на запад.
Иван, тяжело дыша, развернул свой израненный «Лавочкин» и потянул к аэродрому.
***
Когда Кожедуб приземлился, дядя Миша был первым, кто подбежал к самолету. Он молча посмотрел на пробоины в хвосте и на потек масла.
— Снайперская работа, — сказал он.
— Я знаю, — ответил Иван, снимая шлемофон. — Я его видел.
В тот же вечер гауптман Дитер Фогель изучал отчеты разведки.
— Мы нашли его. Младший лейтенант Иван Кожедуб. Одиннадцать подтвержденных побед. Двадцать три года.
— Всего одиннадцать? — удивился Клаус. — Он дрался как ветеран со ста победами.
— Количество не всегда означает качество, — задумчиво произнес Фогель. — Запомни это имя, Клаус. Этот парень еще доставит нам хлопот.
А Иван Кожедуб, сидя в своей землянке, снова и снова прокручивал в голове их танец. Он не чувствовал ни злости, ни разочарования. Он чувствовал азарт и огромное уважение к врагу.
Он встретил равного. Битва за небо Курска для него обрела новое, личное измерение. Это больше не была бойня. Это была дуэль. И он знал, что второй раунд — лишь вопрос времени.