— Ты уверена? — прошептал Василий, его широкая ладонь, привыкшая к твёрдой хватке руля, сейчас с невероятной нежностью и трепетом лежала на её ещё плоском животе. — Точно-точно?
— Точнее не бывает, — улыбнулась Инга, глядя в его полные счастья и лёгкой растерянности глаза. — Две полоски. И врач сегодня утром всё подтвердил. Срок — шесть недель.
Они сидели на диване в своей гостиной, той самой, где ещё несколько месяцев назад кипели нешуточные страсти. После истории с замком в их жизни наступил хрупкий, но долгожданный мир. Элеонора Михайловна и Тамара хоть и приняли приглашение на день рождения, но визиты их стали редкими и носили подчёркнуто официальный характер. Они больше не позволяли себе хозяйничать, но каждый их взгляд, каждое слово были пропитаны ледяной вежливостью, за которой чувствовалась затаённая обида. Инга научилась не обращать на это внимания. Главное, что Василий был на её стороне. Он изменился — повзрослел, стал более решительным, научился говорить «нет» своей властной матери.
И вот теперь эта новость. Ребёнок. Их ребёнок.
Василий вдруг опустился на колени перед диваном и прижался ухом к её животу, словно мог что-то услышать.
— Привет, малыш, — прошептал он срывающимся голосом. — Я твой папа. Мы тебя очень ждём.
Инга запустила пальцы в его жёсткие волосы. В этот момент она была абсолютно счастлива. Слёзы навернулись ей на глаза — слёзы радости и облегчения. Все битвы, все унижения, вся боль, что она пережила, — всё это казалось таким незначительным по сравнению с чудом, которое теперь росло внутри неё.
— Вася, — тихо сказала она. — Я хочу, чтобы это пока осталось нашей тайной. Хотя бы на пару месяцев.
— Конечно, родная, как скажешь, — он поднял на неё сияющее лицо. — Это наш секрет. Наш маленький большой секрет.
Они хранили свою тайну почти до конца первого триместра. Это было волшебное время. Инга буквально светилась изнутри. Василий окружил её такой заботой, о которой она и мечтать не могла. Он вставал пораньше, чтобы приготовить ей завтрак, звонил по сто раз на дню с работы, спрашивая о её самочувствии, а вечерами читал вслух книги о воспитании детей, которые Инга покупала пачками.
— Ты только послушай, Ингуш! — с воодушевлением говорил он, листая глянцевые страницы. — Оказывается, классическая музыка очень полезна для развития мозга плода! Моцарт, Вивальди… Надо будет диски купить. А ещё здесь пишут про «эффект кокона». Это когда ребёнок после рождения чувствует себя защищённым, если его среда напоминает материнскую утробу. Нужно будет купить специальный пеленальный кокон, а не эти ваши старые простыни.
Инга с улыбкой слушала его. Её простой, немногословный муж открывался для неё с новой, неожиданной стороны. Он с головой погрузился в будущее отцовство, и это делало его невероятно трогательным и привлекательным.
Но они оба понимали, что вечно скрывать новость не получится. Нужно было сказать его родным. Они решили сделать это на семейном ужине, который Элеонора Михайловна устраивала в честь своего дня рождения.
— Только, пожалуйста, давай договоримся, — попросила Инга мужа накануне. — Мы просто сообщим новость. Мы не будем вступать в дискуссии о том, как пеленать, чем кормить и в какой позе укладывать спать. Это наш ребёнок, и воспитывать его будем мы.
— Договорились, — твёрдо сказал Василий. — Я всё беру на себя.
Квартира свекрови встретила их привычным запахом нафталина и жареного лука. Элеонора Михайловна была в своём репертуаре: накрыла стол так, будто ждала в гости роту солдат. В центре стола возвышался жирный гусь с яблоками, вокруг теснились миски с оливье, селёдкой под шубой и прочими майонезными салатами.
— О, Ингочка, пришла! — прогремела она вместо приветствия. — А мы уж думали, ты опять своим здоровьем озаботилась и нашу стряпню есть побрезгуешь. Проходи, садись. Томочка, налей Инге компотику.
Тамара, сидевшая за столом с кислой миной, нехотя поднялась.
Василий взял жену за руку и решительно сказал:
— Мама, мы пришли не только тебя поздравить. У нас для вас новость. Важная.
Элеонора Михайловна и Тамара замерли.
— Мы ждём ребёнка, — с улыбкой произнёс Василий, положив руку на плечо Инги. — В конце лета ты станешь бабушкой, а ты, Тома, — тётей.
Наступила тишина. Элеонора Михайловна медленно опустилась на стул. Её лицо, обычно суровое и властное, на мгновение дрогнуло. В глазах мелькнуло что-то похожее на радость.
— Внук… — прошептала она. — Или внучка… Наконец-то!
Тамара поджала губы ещё сильнее.
— Ну, поздравляю, — процедила она. — Только хлопот теперь с вами будет…
Но Элеонора Михайловна уже оправилась от первого потрясения. В её глазах зажёгся знакомый командирский огонь.
— Так! — она хлопнула ладонью по столу. — Значит, так. Первым делом — никаких врачей из этих ваших платных клиник! Шарлатаны, только деньги дерут! У меня есть знакомая, Нина Петровна, в районной консультации. Сорок лет стажа! Она тебя на учёт поставит, всё как надо сделает. Второе. Никаких этих ваших заграничных витаминов! Только натуральные продукты! Морковка, свёкла, творожок! Я сама буду тебе с рынка всё привозить. Третье…
— Мама, постой, — мягко, но настойчиво прервал её Василий. — Мы очень ценим твою заботу. Но мы уже всё решили. Инга наблюдается у хорошего врача, которому мы доверяем. И с питанием мы тоже сами разберёмся.
Лицо Элеоноры Михайловны окаменело.
— Что значит «сами разберётесь»? Вы что, умнее меня? Я двоих вырастила! Я знаю, как надо! А вы, нынешние, начитаетесь своего интернета и детей калечите!
— Мам, мы не хотим ссориться, — вздохнул Василий. — Мы просто хотим, чтобы ты за нас порадовалась.
— Порадовалась? — она вскочила со стула. — Да я счастлива! Но я не могу сидеть сложа руки и смотреть, как вы гробите здоровье моего внука! Ребёнка будете воспитывать по моим правилам! Слышите? По моим! Никаких памперсов, только марлевые подгузники! Никаких смесей, только грудное вскармливание до трёх лет, даже если молока не будет! Прикорм — с трёх месяцев, яблочным соком! Гулять — в любую погоду, закалять с рождения!
Она говорила громко, чеканя каждое слово, как будто отдавала приказы на своём колбасном складе. Инга сидела молча, чувствуя, как внутри всё холодеет. Она смотрела на Василия, и в её взгляде была мольба: «Сделай что-нибудь!»
— Элеонора Михайловна, — заговорила она ровным, спокойным голосом, поняв, что муж растерялся под этим напором. — Спасибо за ваши советы. Мы обязательно учтём ваш опыт. Но окончательные решения, касающиеся здоровья и воспитания нашего ребёнка, будем принимать мы. Я — его мать, а Василий — его отец. И только мы несём за него ответственность.
— Ах, ты!.. — задохнулась от возмущения свекровь. — Ответственность она несёт! Да какая из тебя мать? Ты себя-то обслужить не можешь, всё на диетах сидишь! Ребёнка голодом заморишь!
— Мама, прекрати! — рявкнул наконец Василий, видя, как побледнела Инга. — Мы уходим. Спасибо за ужин. С днём рождения.
Он подхватил Ингу под руку, и они вышли из квартиры под крики и причитания Элеоноры Михайловны.
Всю дорогу домой они молчали. Инга смотрела в окно на проносящиеся мимо огни города, и в её душе боролись гнев и отчаяние. Она была готова к чему-то подобному, но реальность превзошла все её ожидания. Это была уже не просто битва за личные границы. Это была битва за её будущего ребёнка.
Дома она не выдержала.
— Вася, ты это слышал? Она уже всё решила за нас! Она распланировала жизнь нашего малыша ещё до его рождения! Это же какой-то кошмар!
— Ингуш, успокойся. Она это со зла… Она просто…
— Что «просто»? — перебила она его. — Просто хочет контролировать каждый наш шаг? Просто считает нас некомпетентными идиотами? Вася, я не позволю ей превратить нашу жизнь в ад! Я не хочу, чтобы мой ребёнок рос в атмосфере вечных скандалов и манипуляций!
Она ходила по комнате, жестикулируя, и вдруг остановилась.
— Мы должны переехать.
Василий удивлённо поднял на неё глаза.
— Куда переехать? Зачем?
— Далеко. В другой район. А лучше — на другой конец города. Чтобы у неё не было соблазна приходить к нам каждый день «проверять» и «помогать». Чтобы у неё не было физической возможности контролировать нас.
— Но, Инга, у нас же ипотека… Ремонт… Мы только-только всё обустроили.
— И что? — её голос обрёл стальную твёрдость. — Что важнее: этот ремонт или спокойствие нашей семьи? Здоровье моё и нашего ребёнка? Ты пойми, Вася, она не остановится. Она уже считает этого ребёнка своей собственностью. Она будет лезть во всё: в кормление, в лечение, в воспитание. И каждый раз, когда мы будем делать что-то не по её указке, она будет устраивать истерики, хвататься за сердце, а ты будешь чувствовать себя виноватым. Мы уже проходили это. Я не хочу повторения!
Она подошла к нему и взяла его за руки.
— Вася, я знаю, ты любишь свою мать. И я не прошу тебя от неё отказываться. Но ты должен понять: наша семья — это теперь мы втроём. И мы должны защитить её. Построить новую крепость. Более надёжную, стены которой будут толще, а расстояние до врага — больше.
Он долго молчал, глядя куда-то в пустоту. Инга видела, какая буря происходит в его душе. Это было трудное, почти невозможное для него решение. Разорвать пуповину, которая так крепко связывала его с матерью.
— Ты права, — сказал он наконец глухим голосом. — Ты права. Мы должны уехать.
Это решение дало Инге новые силы. Она перестала переживать из-за скандала. Вся её энергия теперь была направлена на достижение цели. Она начала просматривать объявления о продаже квартир. Василий, видя её решимость, тоже включился в процесс. Они решили, что продадут свою «двушку» и, оформив ипотеку, купят просторную «трёшку» в новом, современном жилом комплексе на другом конце Москвы, а средства материнского капитала направят на погашение после рождения ребёнка.
Процесс продажи и покупки оказался сложным, но Инга, работавшая в страховой компании, хорошо разбиралась в документах и юридических тонкостях. Она консультировалась с подругой-юристом Алиной, составляла планы, вела переговоры с риелторами. Василий полностью ей доверял. Он видел, как горит её взгляд, как она преобразилась, и понимал, что она борется за их будущее.
Своим родным они ничего не говорили. Элеонора Михайловна, обидевшись, не звонила. Инга и Василий тоже не навязывались. Они жили в своём мире, полном планов и надежд.
Однажды, когда они вернулись после очередного просмотра квартиры, их у подъезда ждала Тамара. Вид у неё был взвинченный.
— Я не могу до вас дозвониться! Мать с ума сходит! Вы где пропадаете?
— Тома, привет. Мы были по делам, — спокойно ответил Василий.
— По каким таким делам? — не унималась она. — Мама уже всю больницу на уши поставила, думала, с вами что-то случилось! Инга, тебе же нельзя волноваться! А ты где-то шлындаешь!
В этот момент к подъезду подъехало такси, и из него вышел риелтор с папкой документов.
— Василий, Инга, добрый вечер! Вот, привёз вам предварительный договор. Посмотрите на досуге.
Тамара переводила взгляд с риелтора на папку, и её лицо вытягивалось.
— Какой договор? Что это всё значит?
Инга поняла, что скрывать что-либо дальше бессмысленно.
— Мы продаём квартиру, Тамара. И покупаем другую.
— Продаёте? — ахнула она. — Как продаёте? Зачем? Мама… мама этого не переживёт!
— А это, Тамара, уже не её дело, — твёрдо сказала Инга. — Это наша жизнь. И мы будем жить её так, как считаем нужным.
Новость о их переезде подействовала на Элеонору Михайловну как удар грома. Она примчалась к ним в тот же вечер. Без звонка. Она долго и яростно давила на кнопку звонка, пока Василий не открыл.
Она ворвалась в квартиру, расталкивая сына.
— Это правда?! — закричала она, обращаясь к Инге, которая вышла в прихожую. — Вы продаёте квартиру?! Вы решили сбежать от меня?!
— Мы не сбегаем, Элеонора Михайловна. Мы переезжаем, — спокойно поправила Инга. Она уже не боялась. Её живот заметно округлился, и она чувствовала, что защищает не только себя, но и своего малыша.
— Переезжаете! — передразнила свекровь. — Это всё ты! Это ты его настроила! Ты хочешь лишить меня единственного внука!
— Никто вас внука не лишает. Вы сможете приезжать в гости, — сказал Василий.
— В гости?! На другой конец города?! По пробкам?! Да я в ваши годы пешком на пятый этаж с коляской и сумками бегала, чтобы вам помочь! А вы!.. Неблагодарные!
Она опустилась на пуфик в прихожей и зарыдала. Громко, театрально, как она умела.
— Всю жизнь на вас положила! Всё для вас! А ты, сынок, променял родную мать на эту… вертихвостку!
Василий стоял бледный, сжав кулаки.
— Мама, перестань. Решение принято. Мы переезжаем.
— Ах, принято?! — она мгновенно перестала плакать и вскочила. Глаза её метали молнии. — Ну, тогда знайте! Ноги моей в вашем новом доме не будет! И внука я своего не увижу! И если со мной что-то случится, вся вина будет на тебе, Инга! На тебе!
Она развернулась и, хлопнув дверью так, что зазвенели стёкла, ушла.
Через полтора месяца они переехали. Их новая квартира была чудесной. Просторная, светлая, с большими окнами, из которых открывался вид на парк. Инга с энтузиазмом принялась за обустройство детской. Они с Василием вместе собирали кроватку, красили стены в нежный, фисташковый цвет, вешали забавные шторы со зверятами.
Это было самое счастливое время в их жизни. Они были свободны. Никто не приходил без звонка, не давал непрошеных советов, не пытался контролировать их жизнь. Василий расцвёл. Он много шутил, смеялся, постоянно обнимал жену и разговаривал с её животом.
Элеонора Михайловна держала слово. Она не звонила. Тамара тоже. Василий переживал, но Инга поддерживала его.
— Дай им время. Они привыкнут.
За две недели до родов раздался звонок. Незнакомый номер. Инга взяла трубку.
— Инга? Это Тамара.
Голос у неё был странный, заплаканный.
— Что случилось? — встревожилась Инга.
— Мама… она в больнице. Инфаркт.
Мир под Ингой качнулся. «Вся вина будет на тебе!» — прозвучали в её голове слова свекрови.
Они примчались в больницу. Элеонора Михайловна лежала в реанимации. Состояние было тяжёлым. Врач сказал, что её спасло только то, что Тамара была дома и вовремя вызвала скорую.
Тамара сидела в коридоре, маленькая, жалкая, раздавленная горем. Увидев их, она бросилась к Василию.
— Это вы виноваты! Вы её довели! Я же говорила!
Василий обнял сестру, что-то тихо ей говорил. А Инга смотрела на закрытую дверь реанимации, и сердце её сжималось от сложной гаммы чувств. Здесь были и жалость, и страх, и… чувство вины, как бы она ни гнала его от себя.
Она провела в больничных коридорах несколько дней. Василий был рядом. Они почти не разговаривали, но она чувствовала его поддержку. На третий день Элеонору Михайловну перевели в обычную палату. Она была очень слаба, но в сознании.
Когда Инга и Василий вошли к ней, она отвернулась к стене.
— Уходите. Не хочу вас видеть.
— Мама, — начал Василий, но она его перебила.
— Уходи. Ты мне больше не сын.
Василий постоял немного и вышел. А Инга осталась. Она подошла к кровати и тихо села на стул.
— Элеонора Михайловна, — сказала она. — Я знаю, вы меня ненавидите. И вините во всём. Может быть, вы правы. Но скоро у вас родится внук. Или внучка. И этому маленькому человеку очень нужна будет бабушка. Сильная, мудрая бабушка, которая будет его любить.
Свекровь молчала, не поворачиваясь.
— Я не прошу вас любить меня, — продолжала Инга, и голос её дрогнул. — Я прошу вас только об одном. Пожалуйста, живите. Живите ради него.
Она положила на тумбочку пакет с апельсинами и тихо вышла из палаты.
А через неделю Инга родила сына. Крепкого, здорового мальчика, точную копию Василия.
Когда они вернулись из роддома, их ждал сюрприз. В детской, рядом с новой кроваткой, стояла старая, отреставрированная люлька. Та самая, в которой когда-то качали маленького Васю. А на ней лежала записка, написанная нетвёрдым, старческим почерком:
«Для моего внука. Бабушка Эля».
Слёзы хлынули из глаз Инги. Это были слёзы прощения и надежды. Она знала, что война окончена. Впереди была долгая, сложная, но совсем другая жизнь. Жизнь, в которой есть место и любви, и уважению, и новым, правильно выстроенным семейным границам. Она посмотрела на мужа, который качал на руках их маленькое сокровище, и поняла, что они справились. Они отстояли свою крепость.