Она сидела на краю бежевого дивана — так аккуратно, будто боялась оставить след. В руках — смятый медицинский бланк. УЗИ. Тот самый, где крошечное пятнышко похоже на размытую жемчужину. Или на ошибку. Ровно так Лиза его и воспринимала — как фатальную погрешность системы.
За окном медленно гасли краски осеннего вечера. В квартире пахло чаем с бергамотом — он заварил его для нее, стараясь быть полезным. Но чай остывал. Как и его надежда.
— Ну что? — тихо спросил Кирилл, присаживаясь рядом. — Как ты?
Она не ответила. Ее взгляд был прикован к точке на стене, где отслоились обои. Мелочь. Кирилл давно собирался заклеить. Но руки не доходили. Как всегда.
— Лизань… — он потянулся к ее руке, но она дернулась, будто от ожога.
— Мама звонила, — прошептала она, и голос ее был чужим, плоским. — Она знает.
Кирилл замер.
— Как? Ты ей сказала? Мы же договорились… сами во всем разберемся.
— А что тут разбирать? — она наконец посмотрела на него, и в ее глазах стоял чистый, неразбавленный ужас. — Я только получила должность, Кирилл. Ведущий специалист. Проект на год вперед. Командировки. А ты… — она отвела взгляд, — ты играешь по клубам по выходным. Иногда.
Он отпрянул, будто ее слова были физическим ударом.
— При чем тут я? При чем тут мои концерты? Речь о ребенке! Нашем ребенке!
— Ребенке, которого НЕТ в моих планах! — она вдруг вскочила, заткнув уши ладонями. — Его нет в наших планах! У нас нет даже нормальных сбережений, Кирилл! Мы живем в съемной квартире! Ты говоришь — «нашем»… А что МЫ можем ему дать?
Он молчал. Давление нарастало, сжимая виски тяжелым обручем. Он знал, что сейчас скажет что-то непоправимое. Лучше бы промолчал. Но не смог.
— А что может дать ему твоя мать? Советы, как правильно прервать беременность? Как избавиться от ненужной проблемы?
— Не смей так о ней! — вспыхнула Лиза.
— А как о ней сметь, а? — его голос сорвался, стал громче, резче. — Как сметь так о женщине, которая только что назвала меня… что это было? «Социально несостоятельным неудачником»? «Угрозой твоему будущему»? Она предлагала тебе деньги на аборт, Лиза! Слышишь? ДЕНЬГИ!
Он вскочил, прошелся по комнате, сметая со стола ноты. Бумаги плавно опустились на пол.
— Она заботится обо мне! — крикнула Лиза. — Она хочет, чтобы у меня была жизнь! Настоящая жизнь! А не…
Она запнулась, но было поздно. Фраза повисла в воздухе, тяжелая и ядовитая.
— А не что? — Кирилл остановился напротив нее. Его лицо побелело. — А не жизнь со мной? Так, да? Это она тебе и внушила? Что я — ошибка? Что и этот ребенок — ошибка?
Он не ждал ответа. Развернулся, сделал несколько шагов к прихожей и с силой хлопнул дверью. Звук ударил по барабанным перепонкам, заставив Лизу вздрогнуть.
— ТВОЯ МАТЬ ОПЯТЬ МНОЙ НЕДОВОЛЬНА! — взревел он из-за двери, и его голос, приглушенный деревом, звучал хрипло, по-звериному.
Дверь распахнулась снова. Он стоял на пороге, грудь вздымалась. В его руках — не чемодан, нет. Он сжимал старый чехол от своей гитары.
— Я УХОЖУ.
— Куда? — выдохнула Лиза, и в ее голосе внезапно прорвалась паника. — Кирилл, подожди…
— Куда? Туда, где я не буду проблемой! Туда, где меня не будут оценивать по толщине кошелька! — он швырнул чехол на пол. — Ты знаешь, что я сделал сегодня, пока ты была у врача? Я отменил два концерта. Закрыл все долги. Нашел студию, где готовы взять меня на постоянную работу. Саунд-инженером. Стабильно. С зарплатой. Я… я хотел тебе сказать. Решил, что это… хорошая новость. Для нас. Для нашей семьи.
Он горько усмехнулся.
— Какой я наивный идиот.
Лиза смотрела на него, и постепенно до нее начал доходить смысл его слов. Не просто крик обиды. Крик человека, который пытался измениться. Которого она даже не заметила.
— Кирилл… я не знала…
— Да потому что ты не спросила! — перебил он ее. — Ты даже не посмотрела на меня. Ты сразу позвонила маме. И разрешила ей решать. Решать за нас обоих.
Он подошел к ней, опустился на колени. Не для предложения. Его лицо было искажено болью.
— Ты сама-то чего хочешь, Лиза? — спросил он тихо, почти шепотом, глядя ей прямо в глаза. — Или за тебя уже все решила твоя мама?
Он не ждал ответа. Поднялся, подхватил чехол и вышел, на этот раз закрыв дверь аккуратно, почти бесшумно.
Тишина, которая воцарилась после, была оглушительной. Лиза осталась одна посреди комнаты, со смятым бланком УЗИ в одной руке и ледяной чашкой чая — в другой. Она медленно опустила взгляд на бумагу. На это крошечное пятнышко — ошибку. Чудо. Проблему. Будущее.
А в ушах звенел один-единственный вопрос, который задал ей человек, уходящий за порог ее старой жизни.
«Ты сама-то чего хочешь?»
Она понятия не имела.
***
Тишина после его ухода была густой, липкой, как смола. Она затекала в уши, в легкие, мешая дышать. Лиза стояла посреди комнаты, и единственной реальной точкой во всем этом кажущемся мире был смятый листок в ее руке. Этот листок был и доказательством, и приговором.
«Ты сама-то чего хо-очешь?»
Эхо его вопроса звенело в тишине, смешиваясь с гулом в ушах. Нет. Она не знала. Она никогда не выбирала сама. Она выбирала «правильно». Правильную школу, правильный вуз, правильную карьеру. Правильного парня… того самого, о котором до сих пор с восторгом вспоминала мама.
Мысль ударила как током. Марк.
Он был идеалом на бумаге. Хирург с золотыми руками и блестящим будущим. С ним было безопасно. Предсказуемо. С ним не было бы вот этой душевной боли, этих скандалов, этой разрухи посреди съемной квартиры.
Ее пальцы сами потянулись к телефону. Она не звонила маме. Нет. Она листала контакты, пока не нашла его имя. Просто «Марк». Без сердечек. Без смайликов. Так же холодно и правильно, как и все, что с ним было.
Он ответил на второй гудок. Голос — бархатный, спокойный, врачебный.
— Лиза? Слушаю тебя.
И она проговорила. Слова вырывались сдавленно, обрывочно. Не все, конечно. Не про ссору. Не про хлопок дверью. Только самое главное. «Я беременна. Все рушится. Я не знаю, что делать».
На другом конце воцарилась тишина. Напряженная, вежливая.
— Я понимаю, — наконец сказал он. Голос стал еще мягче, почти протокольным. — Это серьезный стресс. Давай встретимся? Обсудим, как быть. Как взрослые люди.
Она согласилась. Машинально. Потому что «взрослые люди» — это правильно. Это то, чего от нее всегда ждали.
***
Он выбрал тихую, дорогую кофейню в центре. Тот самый тип мест, где она всегда чувствовала себя немного не в своей тарелке — слишком стерильно, слишком идеально. Он уже ждал за столиком у окна. Безупречный костюм, идеально поставленные руки на столе. Улыбка — ровная, ободряющая, без единой лишней эмоции.
— Лиза. Ты прекрасно выглядишь, — он встал, чтобы поприветствовать ее, легкий наклон головы — никаких лишних касаний.
— Спасибо, — она села, сгорбившись, чувствуя себя серой молью, залетевшей в ювелирную витрину.
Он заказал ей воды с лимоном. Без спроса. Потому что знал, что лучше для нее.
— Итак, — он сложил пальцы домиком. — Положение, безусловно, незавидное. Карьерный взлет… и такое обременительное обстоятельство.
— Обстоятельство? — она тупо переспросила.
— Ну, да, — он мягко кивнул. — Ребенок от человека, который… — он деликатно подобрал слово, — не вполне соответствует твоему статусу. К тому же, судя по твоим словам, отношения исчерпали себя. Я прав?
Лиза молчала. Ее язык будто онемел.
— Лиза, мы с тобой взрослые, прагматичные люди, — его голос стал заговорщически тихим, убаюкивающим. — Современная медицина творит чудеса. Это быстрая, безопасная процедура. Особенно на таком раннем сроке. Никаких последствий. Ты сможешь сосредоточиться на карьере. Очистить жизнь от балласта.
Он говорил так разумно. Так логично. Такими правильными, выверенными фразами. Именно то, что хотела бы услышать ее мать. То, что она сама пыталась себе внушить последние часы.
Балласт.
Очистить.
Процедура.
И вдруг ее взгляд упал на его руки. Идеальные, ухоженные, холеные руки хирурга. Руки, которые держат скальпель. Руки, которые никогда не пахли бензином после долгого дня в гараже. Руки, которые никогда не перебирали струны гитары, пока она засыпала у него на плече.
Перед ней сидел не мужчина. Перед ней сидело воплощение того самого «правильного» выбора. И этот выбор был стерильным, пустым и мертвым. В нем не было места ни панике, ни ярости, ни той животной, всепоглощающей страсти, с которой Кирилл кричал об их ребенке. Для Марка это был просто медицинский случай. Проблема, которую нужно грамотно устранить.
Ее ребенок. Его жемчужина. Его ошибка. Его… балласт.
Лед в ее жилах сменился огнем. Тихим, ясным, беспощадным.
— …Я могу договориться с клиникой на понедельник, — вел свою идеальную речь Марк. — Все будет анонимно, комфортно…
Она встала. Резко. Стул скрежетнул по полу. Звук был ужасно громким, неуместным в этой тихой кофейне.
— Лиза?
Он смотрел на нее с легким недоумением, будто наблюдал сбой в работе отлаженного механизма.
Она не сказала ничего. Ни слова благодарности. Ни слова прощания. Она посмотрела на этого идеального, правильного человека и увидела самую большую ошибку в своей жизни. Не Кирилла. Не ребенка. А вот это — вот это благополучное, предсказуемое, мертвое болото.
Она развернулась и пошла к выходу. Сначала быстро, потом почти бегом. Она слышала, как он окликнул ее еще раз, но его голос тонул в нарастающем гуле в ее собственной голове.
Она выскочила на улицу, на холодный осенний воздух, и сделала первый глубокий вдох за весь вечер. Он обжег легкие, но это был глоток жизни.
Ей нужно было найти его. Сейчас. Сию секунду. Сказать ему… она не знала, что именно. Но это должно было быть правильно. По-ихнему. По-настоящему.
Она достала телефон дрожащими руками и стала набирать его номер.
***
Она ехала по городу, не видя улиц. В ушах стучал один ритм: «Найти. Объяснить. Исправить». Стекло автомобиля было мокрым от осенней мороси, и свет фонарей расплывался в призрачные ореолы. Как ее будущее всего несколько часов назад.
Она знала, где его искать. Только в одном месте. Подвал в самом конце улицы Гагарина, где он репетировал с ребятами. Его «храм», как он шутя называл это помещение с вечно протекающей крышей и соседством с бойлерной.
Лиза припарковалась за углом, сделала глубокий вдох, пытаясь собрать в кулак расползающуюся дрожь. Что она скажет? Прости? Я была глупа? Я хочу нашего ребенка? Да. Все это. Все сразу.
Она спустилась по скользким ступеням и замерла у знакомой двери, обитой дерматином. Из-за нее не доносились ни грохот барабанов, ни вой гитар. Тихо гудел только светильник над входом.
Лиза толкнула дверь.
Воздух пах старой аппаратурой, пылью и кофе. Кирилл сидел на стуле посреди комнаты, спиной к двери. Рядом с ним, на корточках, была девушка с коротким рыжим ежиком волос — Ася, звукорежиссер студии. Они что-то паяли, склонившись над печатной платой, их головы почти соприкасались. Он что-то сказал тихо, и она рассмеялась — негромко, сдавленно, по-свойски. В этом смехе была та самая легкость, то самое понимание без слов, которого Лизе всегда так не хватало с ним.
Сердце ее упало куда-то в ботинки.
Скрип пола под ее ногой выдал ее присутствие. Кирилл обернулся.
И она увидела его глаза. Она ждала в них боли, гнева, укора — чего-то горячего, живого, что можно было бы залить своими извинениями, слезами, обещаниями. Но там не было ничего этого. Взгляд был спокойным. Усталым до самого дна. И… ясным. Таким ясным, что ей стало холодно.
— Лиза, — произнес он ровно. Не вопрос. Констатация факта.
Ася посмотрела на них, насторожилась, как котенок.
— Мне… подождать снаружи? — кивнула она на дверь.
— Не надо, — быстро сказал Кирилл, не отводя взгляда от Лизы. — Мы ненадолго.
Ася кивнула и вышла, деликатно прикрыв за собой дверь. Лиза осталась с ним в пустой студии, под гул ламп и тиканье какого-то метронома.
— Я… — начала она, и голос ее предательски дрогнул. — Я все поняла. Я ошибалась. Я хочу…
— Спасибо, — тихо перебил он ее.
Она замолчала, ошарашенная.
— За что? — выдохнула она.
— За этот скандал. За этот уход. — Он отодвинул паяльник, откинулся на спинку стула. — Это был пинок, который мне был нужен. Последний. Я все обдумал. Здесь, за эти часы.
Он обвел рукой студию — их общее с Асей детище, место, где он был не «тем самым Кириллом», а специалистом. Профессионалом.
— Я стану отцом. Я буду самым лучшим отцом, каким только смогу. Я буду платить. Приезжать по первому зову. Носить на руках, гулять, читать сказки. Все. Все, что положено. Больше, чем положено.
Он говорил твердо, без пафоса. Как будто зачитывал решение суда, с которым уже смирился.
— Но… — прошептала она.
— Но я не могу вернуться к тебе, Лиза. — В его голосе впервые пробилась усталая жалость. — Я не могу вернуться к этой жизни. К жизни в осаде. К вечным оправданиям перед твоей матерью. К этим взглядам, этим намекам, этому вечному чувству, что я — недоработка, брак, который ты пытаешься скрыть. Я устал доказывать, что я достаточно хорош для тебя.
— Но я же пришла! Я теперь все понимаю! — голос ее сорвался в почти детский плач.
— Поздно, — он покачал головой. Не злорадно. Горько. — Ты поняла, когда осталась одна. Когда твой «идеальный» мир дал трещину. А я… я понял, что хочу тишины. Хочу приходить домой, где меня не оценивают. Где меня ждут. Где мой ребенок будет просто моим ребенком, а не потенциальной ошибкой, которую надо срочно исправлять.
Он встал и подошел к ней. Не близко. Так, чтобы не нарушать ее личное пространство.
— Мы будем растить его вместе. Но — отдельно. Это мое условие. Это мой выбор.
Лиза смотрела на него, и вдруг все внутри затихло. Слезы высохли. Истерика схлынула. Она увидела не того мятежного, вспыльчивого парня, который сбежал от нее. Она увидела взрослого мужчину, который принял самое тяжелое решение в своей жизни. И нашел в себе силы озвучить его без злобы.
Она кивнула. Сначала едва заметно, потом — увереннее.
— Хорошо, — ее собственный голос прозвучал чужо, но твердо. — Хорошо, Кирилл.
Она развернулась и вышла. Не побежала. Не расплакалась. Она просто вышла из его храма, оставив его там — с его тишиной, его решением и его новой жизнью.
На улице моросил тот же дождь. Но теперь он казался не грязным и холодным, а очищающим. Она села в машину, положила руки на руль и впервые за долгое время позволила себе просто подышать.
Он был прав. Иногда, чтобы по-настоящему полюбить человека — его нужно отпустить. Не к маме. Не к «правильной» жизни. А просто — в свободный полет.
И начать, наконец, свой.