Меня зовут Наталия. Мне двадцать три - возраст, когда жизнь ещё только расцветает. А будто уже и завяла. Лежу на диване - в одно окно маячит февральская серость, в другое подмигивают игрушки, разложенные на кроватке. Они такие яркие, будто зиму перекрашивают. И только в душе - холод.
Восьмой месяц. Живот иногда покалывает - малыш шевелится, как ни в чём не бывало. А я - нет. Словно жизнь и во мне и не моя вовсе, а какая-то чужая, не
спросившая разрешения, пришла и поселилась.
Он - мой муж - ходит по дому так давай, будто у нас изумительная семья. Будто ничего не случилось. Чашку кофе сварит, новости посмотрит, за хлебом сбегает. И ни разу - глаза в глаза.
Семь месяцев - как вечность. Семь месяцев у нас нет... того самого. Нет ни
страсти, ни нежности, ни даже остывшего любопытства. Только вежливое рассеянное "не сейчас".
Сегодня я узнала, почему... Откуда у меня было чутьё - женское ли сердце, гормоны ли, а может, просто недосказанность в его взгляде? Да какое
теперь значение - ведь теперь я точно знаю: у него есть она. Не взрослая
женщина. Девочка. Шестнадцать лет! Ему сорок - а он шепчет ей про отдельную
квартиру, про новую жизнь.
Смешно? Грустно? Больно. Так, что дыхание перехватывает. Я ревела ночами,
уткнувшись лицом в подушку, чтобы не услышали соседи, чтобы малыш в животе не впитывал мамины слёзы.
Два дня истерики - это ровно столько, сколько может выдержать сердце, прежде чем по-настоящему замкнуться. Пропасть. Осколки чувств внутри колют: предал, унизил, и теперь - будто стою у обрыва. А в воздухе - ни малейшего ветра, чтобы подтолкнуть в нужную сторону.
Я сказала ему почти всё, что думаю и знаю. Честно, по-женски, без истерик - просто:
Я не держу. Не держала никогда. Даже, наверное, будет лучше, если уйдёшь...
Он, кажется, не услышал. Или сделал вид?
Да ладно тебе, чего ты себе придумала?.. - Даже не отвёл глаза от экрана
телефона.
В голове крутились затёртые пластинки: если мужчина любит - он не изменяет; если мужчина уходит - уходит навсегда... Но мой не уходит. Ни туда, ни обратно. Живёт - как ни в чём не бывало. Двери не хлопает, вещи не собирает.
А я? - спрашиваю сама себя. - Я что теперь делать должна?.. Терпеть? Гнать?
Притворяться живой?..
Порой, кажется, ещё чуть-чуть - и я тресну. Или сойду с ума.
Где выход? Что спасёт меня и моего малыша? Как найти силу в
этот леденящий душу февраль?
Дни текут один за другим - с пугающей похожестью. Я так ярко
помню, как раньше любила утреннее солнце, которое, казалось, стелит дорожку
прямо на кухонный стол. Сейчас свет кажется чужим. Даже чайник кипит уныло,
равнодушно - как будто и ему надоело ждать.
Завтрак. Молча режу хлеб, намазываю маслом - словно для кого-то другого, автоматически. Муж мелькает в прихожей, собирается на работу:
Купи творожка, Наташа, - бросает, не глядя.
Да хоть бы раз в глаза посмотрел... Но нет, телефон, ключи, куртка - всё важнее
меня.
Я сажусь на табурет, беру кружку двумя руками - чтобы не дрожали. Смотрю на своё отражение в чайной ложке. Дурочка... Когда успела стать такой серой? Когда ушла радость?
Раньше мечтала о доме полном детского смеха, любви, заботы. Думала: вот будет ребёнок - всё изменится, заиграет новыми красками. Но сейчас...
Какие краски? Сухой акварелью никогда не нарисуешь солнца, если всё внутри в
дождях.
Бабушка звонила вчера - голос родной, но слова такие обычные, не проникают.
Ты крепись, Наташенька, малыш - главное, - шепчет она, не зная про боль.
Я не говорю ей ни о чём. Кому рассказывать? Подруги разъехались, мама далеко...
Вот бы кому-нибудь выговориться - чтобы поняли, не осудили.
Нет таких.
Сижу у окна, ловлю взглядом прохожих. Люди идут быстро, спотыкаются, кто-то ругается, кто-то смеётся... А моё сердце будто где-то вне груди.
Вечером муж возвращается:
Что на ужин? - спокойно спрашивает, как обычно.
Вот бы закричать: "Зачем ты тут, если мыслями - там, если другой живёшь!"
Но вместо этого - тихий голос:
Макароны и котлеты... Хочешь чай?
Так проходит день за днём. Муж иногда смотрит на меня испытующе - будто ждёт, когда я взорвусь. Я не взрываюсь. Только больше сжимаюсь внутри, чтобы не развалиться.
Порой ловлю себя на мечте: собрать вещи, уйти. Не для него - для себя и малыша. Но куда? На что? И главное - хватит ли у меня сил не обернуться назад?
В эти длинные ночи я разговариваю с малышом животе.
Ты нужен мне, слышишь? - шепчу одна, в тишине. - Не предам тебя, не оставлю.
И только так учусь снова дышать, крохами подбирая остатки собственного
достоинства. Потому что совершенно нельзя дать себе утонуть.
В июне в нашем городе цветут липы. Их запах такой сладкий,
навязчивый - аж голова кружится. И почему-то именно сейчас, под этим липовым дождём, я впервые за долгие месяцы вышла на улицу не потому, что надо, а просто... чтобы не задохнуться в стенах.
Шла медленно, оглядывалась на знакомые дворы, на качели у подъезда - тут я в детстве сама бегала босиком, здесь меня искала мама. Теперь сама мама. Неужели всё повторяется?
На лавочке у магазина сидела соседка - Лидия Петровна. Ее всегда полгорода знало: и в ЖЭКе работает, и всех знает, и у неё глаза всё видят. Позвала меня:
Натка, присядь, отдохни!
Я села, тяжело, что-то во мне будто оборвалось. Смотрю на Лидию Петровну - а сама вдруг чувствую: вот сейчас скажу, всё вылью...
Устала я, Лидия Петровна... Так устала...
Она не перебивала, только кивнула - в глазах у неё будто все женские боли разом отражались.
Знаешь, родная, - вздохнув, - мужчины... часто не понимают, без труда женщине сломаться, особенно когда ждёшь ребёнка и в сердце пусто.
И погладила меня по руке:
Ты только себя не оставляй, слышишь? Себя - не его, не маму, не подруг... Себя
надо держать. Малыш тебя выбрал, не ты его.
Потом поцеловала меня в макушку и пошла устраивать кому-то выговор за грязный подъезд.
Я плакала тихо, на виду у прохожих. И стыдно не было.
Вечером я сказала мужу:
Мне надо уехать к маме. Мне тяжело тут.
Он смотрел на меня долго, почти удивлённо:
Ты что, серьёзно?
Серьёзно, - кивнула я. - Я очень старалась, но больше не могу.
Он ушёл к себе - не знаю, звонил ли кому-то, думал ли обо мне. Я не ждала. Холодно и тихо.
Собирала вещи быстро, руки почему-то не дрожали - наперекор, всё делала внимательно, будто чужими руками. Фотографии, пару платьев, смену
белья. Как на войну.
Всю ночь малыш толкался несмело. Я гладила живот и шептала:
Мы едем домой, сыночек... Или доченька. Мы справимся, слышишь?
В голове звенела только одна фраза: "Себя не оставляй".
Наутро вызывала такси и, стоя в подъезде с сумкой, вдруг поняла: у меня начинается новая жизнь. Всё страшное осталось в этих стенах, все нерешённые вопросы. Я уезжаю - не сбегаю, а спасаюсь.
В машине, глядя на пропускающие мимо дома и липы, впервые за долгое время сжала кулак - крепко, по-настоящему.
Я жива. Я мама. Я не пустое место.
Дом у мамы пах по-особенному: хлебом и ромашкой... Наверное, только здесь я могла позволить себе раствориться в усталости без борьбы, быть просто Наташкой - той самой девочкой из прошлого, которую все жалели и любили,
даже когда она бегала лохматой в старой кофте.
Мама не спрашивала ничего лишнего. Обняла, накрыла одеялом, поставила рядом чашку чая с мёдом.
Спи, доченька. Всё наладится, - шептала она мне в висок, а я впервые за долгое время плакала - тихо, спокойно, без паники, как будто слёзы эти теперь не унесут меня в темноту, а иначе... моют душу.
На следующее утро жизнь не стала легче, но появилась странная, упрямая надежда. Мама ходила по кухне, бренчала кастрюлями, что-то мурлыкала - и мне казалось: вот он, настоящий дом, крепкий, как молитва, где под однообразный гул телевизора можно по кусочку собирать себя заново. Здесь, в
этом маленьком кухонном царстве, на стене всё те же выцветшие обои, а время
течёт не против, а вместе с тобой.
Пару дней я просто смотрела в окно, слушала, как во дворе кричат мальчишки, как на лавочке кто-то жалуется на цены или хвалится урожаем, как за стеной у соседей гавкает маленькая собачонка... Обычная жизнь. Но она вдруг стала ощущаться полной, доброй. Настоящей.
Через неделю муж приехал. Стоял у порога неуверенно, в руке - маленький пакет с яблоками.
Я смотрела на него другим взглядом - не как испуганная жена, а как взрослая женщина, у которой есть своё "я" и "своё сердце".
Можем поговорить? - спросил он тихо, будто боялся голосом разрушить что-то важное.
Я кивнула. Не из жалости - из уважения к себе.
Мы долго молчали, перебирали слова... Без упрёков, без истерик. Просто проговаривали всё заново - потери, страхи, боль. Поняли мы друг друга? Не знаю. Но я уже точно знала: больше не позволю никому и ничему делать
себя пустым местом.
Беременность шла своим чередом - малыш толкался всё увереннее, намекая: "Я тут, жду тебя!" Мама вязала маленькие пинеточки и охала: "Как же быстро летит время, Наташка..."
Я училась жить заново: улыбаться себе в зеркало, не ругать за слабость и промахи, пить кофе на балконе, разрешая себе просто быть.
В роддоме, когда на руки мне положили маленький комочек жизни, все прошлые страхи растворились в одном взгляде. Это был мой шанс. Мой
пусть не идеальный, но настоящий путь. У меня есть я, есть ребёнок, есть мама
рядом, и целый мир - хоть и не всегда справедливый, но тёплый, если не бояться жить.
Выписка - с шарами, с улыбками, с розовыми пинетками. Муж был рядом, нервничал, держал меня под локоть. Я смотрела на него - и знала: всё
может быть, всё возможно... если не забывать о себе. Не терять свою силу и путь.
Сейчас по утрам я смотрю, как малыш спит, и тихонько шепчу:
Наша жизнь только начинается, слышишь? Мы справимся. Я обещаю.
А мама каждую пятницу приходит с пирогом - и смеётся тем
самым родным смехом, что лечит любую боль.
Вот и вся история. О том, как я чуть не превратилась в пустое место - и смогла вернуть себя самой себе.
#психология, #отношения, #советы