⏮️ Часть первую рассказа читать здесь:
Часть вторая. Разлука
Глава 5. Ожидание
Лиза поступила в медицинское училище в районном центре. Не потому, что мечтала стать медсестрой — просто это было единственное учебное заведение в округе, куда можно было поступить без экзаменов, только по результатам школьного аттестата. Да и профессия считалась подходящей для девушки — чистая, уважаемая, всегда при работе.
Каждый день она вставала в пять утра, чтобы успеть на первый автобус. Старенький «ПАЗик» отправлялся в шесть тридцать от сельсовета, кашлял и чихал чёрным дымом на подъёмах, дребезжал на ухабах. Два часа туда, два обратно. Дорога петляла между холмами, поросшими виноградниками, мимо небольших деревень, похожих одна на другую, как близнецы — те же белёные хаты под черепичными крышами, те же палисадники с мальвами и георгинами, те же старухи на лавочках у ворот.
В автобусе Лиза обычно садилась у окна в самом конце, доставала конспекты и учила — анатомию, латынь, фармакологию. Но в первые недели после отъезда Павла она просто смотрела в окно, не видя ничего, кроме его лица, его улыбки, его глаз.
Училась она хорошо — память была цепкая, руки ловкие. Преподаватели хвалили — «прирождённая медсестра», говорили. На практике в районной больнице старшая сестра Зинаида Павловна, женщина строгая, но справедливая, сразу приметила старательную студентку:
— Из тебя толк будет, девочка. Главное — сердце есть. А это в нашем деле главное.
Но жила Лиза как во сне, механически. Утром — автобус, училище, практика, вечером — автобус, дом, помощь матери по хозяйству. И ожидание писем.
Письма от Павла приходили редко — раз в две недели, иногда реже. Армейская цензура вымарывала целые абзацы, оставляя только самое безобидное. Но даже в этих обрывках фраз, написанных химическим карандашом на тетрадном листке в клеточку, Лиза находила главное.
«Здравствуй, Лиза! Служба идёт нормально. Кормят сносно. Старшина строгий, но справедливый. Вчера был кросс на пять километров, прибежал третьим. Думаю о тебе каждый день. Помню наше место у моря. Жди меня. Твой П.»
Она перечитывала каждое письмо по десять раз, искала тайный смысл в каждом слове. «Думаю о тебе» — значит, любит. «Помню наше место» — значит, не забыл. «Жди меня» — значит, вернётся.
Екатерина Петровна тоже получала письма от сына — длинные, подробные, с рассказами о службе, о товарищах, о командирах. Она читала их соседкам, гордилась — вот, мол, какой у меня сын, грамотный, обстоятельный. Но ни слова о Лизе в этих письмах не было. Словно и не существовало её вовсе.
— Забыл свою зазнобу, — удовлетворённо говорила Екатерина Петровна Ольге Кравченко, которая по-прежнему приходила «на чаёк» почти каждый день. — Армия — лучшее лекарство от глупой любви.
Ольга кивала, опуская глаза. За эти месяцы она ещё больше подурнела — располнела, обрюзгла, из красивой девушки превратилась в бабу неопределённого возраста. Но надежды не теряла — ждала, когда Павел вернётся, когда Екатерина Петровна выполнит своё обещание и женит его на ней.
А Лиза тем временем считала дни до Нового года. В одном из писем Павел намекнул — могут дать увольнительную за хорошую службу. Может быть, на несколько дней. Может быть, даже на неделю.
И чудо случилось.
Тридцать первого декабря, вечером, когда семья уже готовилась встречать Новый год — мать резала оливье, отец, кряхтя и кашляя, наряжал маленькую ёлочку, купленную на рынке за бешеные деньги, — в окно постучали.
Лиза выглянула в морозное стекло и ахнула. На крыльце стоял Павел — в военной форме, с вещмешком за плечами, заснеженный, румяный от мороза.
Она выбежала во двор в одном платье, бросилась ему на шею. Он поднял её на руки, закружил, и снежинки залепили им глаза, рты, попали за воротники.
— Приехал! Приехал! — только и могла повторять Лиза, целуя его лицо, шею, руки.
— Тихо, тихо, — смеялся он. — Соседи же увидят! Твои родители что скажут?
— Мне всё равно! Пусть видят! Пусть все знают, что я тебя люблю!
Они стояли обнявшись под падающим снегом — редким, южным, больше похожим на белый пух, который таял, едва коснувшись земли. Из дома вышла Елена Сергеевна, накинув на плечи шаль:
— Господи, Павел! Заходи в дом, что же вы на морозе-то! Лиза, ты простудишься!
За столом Павел рассказывал о службе — весело, с шутками, обходя острые углы. О том, как их рота заняла первое место в стрельбах. Как он научился разбирать и собирать автомат с закрытыми глазами. Как их старшина, грозный татарин Ахметов, на самом деле добрейший человек, у которого дома пятеро детей.
Виктор Павлович наливал самогона — своего, на травах, лечебного:
— За тебя, солдат! За службу!
В полночь, когда по радио били куранты, Павел поднял рюмку:
— За новое счастье! За то, чтобы в новом году сбылось всё задуманное!
И посмотрел на Лизу так, что у неё сердце пропустило удар.
После полуночи, когда родители ушли спать, они сидели на кухне вдвоём, держась за руки через стол.
— Поехали со мной, — вдруг сказал Павел. — Завтра. В город.
— Куда? Зачем?
— В ЗАГС. Мы поженимся.
Лиза отдёрнула руку:
— Павел, ты что? Как мы поженимся? Тебе ещё служить больше года! Твоя мать...
— К чёрту мою мать! — он встал, подошёл к ней, опустился на колени, взял её руки в свои. — Лиза, послушай. У меня есть знакомый в военкомате — помнишь Серёгу Рыжего? Мы с ним в одном классе учились. Он там теперь писарем работает. Он всё устроит — документы, разрешение. В ЗАГСе тоже есть знакомые. Распишемся второго января, тихо, без шума. Мама ничего не узнает, пока я не вернусь из армии. Но ты будешь моей женой — официально, по закону. И никто — слышишь, никто! — не сможет нас разлучить.
— Но как же... А если узнают? А если твоя мать...
— Не узнает. А если и узнает — что она сделает? Разведёт нас? Не сможет. Мы будем мужем и женой. Законными. Она ничего не сможет сделать.
В его голосе была такая сила, такая уверенность, такая взрослая решимость, что Лиза не смогла сказать «нет». Да и не хотела. В восемнадцать лет кажется, что любовь преодолеет все преграды, что тайна романтична, а риск только подогревает чувства.
— Хорошо, — прошептала она. — Я поеду с тобой.
Второго января они встретились на автобусной остановке — рано, в семь утра, пока весь посёлок отсыпался после новогодней ночи. Лиза сказала родителям, что едет в город к подруге по училищу. Павел — что нужно в военкомат, отметиться.
Город встретил их похмельной тишиной и пустыми улицами. Только дворники сгребали в кучи остатки праздника — конфетти, серпантин, битое стекло от шампанского, окурки. На деревьях ещё висели новогодние гирлянды, но не горели — экономили электричество.
В военкомате Серёга Рыжий — веснушчатый парень с хитрыми глазами — встретил их с ухмылкой:
— Ну что, голубки, решились? Правильно! Жениться надо, пока молодой. А то вернёшься — все невесты разобраны будут.
За бутылку армянского коньяка (Павел предусмотрительно захватил из дома) он оформил все необходимые бумаги — разрешение командования, справку о том, что рядовой Воронцов П.П. не состоит в браке, ходатайство о срочной регистрации «в связи с краткосрочным отпуском военнослужащего».
В ЗАГСе их уже ждали — Серёга и тут имел связи. Регистратор, полная женщина лет пятидесяти в помятом после праздника платье, зевала, пока заполняла документы:
— Фамилию будете менять? — спросила она Лизу.
— Да, — твёрдо ответила та. — Буду Воронцова.
— Паспорт на обмен сдадите потом, как время будет. Свидетельство о браке — вот. Поздравляю. Следующие!
Но следующих не было. В коридоре сидела только пожилая пара — муж и жена, пришедшие за свидетельством о смерти родственника. Серёга попросил их быть свидетелями.
— Конечно, деточки, конечно! — всплеснула руками старушка. — Ой, какие молодые! Какие красивые! Горько!
И вдруг заплакала:
— Прости, милая, — сказала она Лизе, вытирая слёзы платком. — Я всегда на свадьбах плачу. Своя-то дочка в прошлом году замуж вышла, тоже тайком, без благословения. Теперь вот разводится... Ой, да что я! Не слушайте меня, старую. Будьте счастливы! Дай вам Бог любви и согласия!
Павел обнял Лизу, поцеловал — неумело, торопливо, больно стукнувшись зубами. Потом они долго смеялись, стоя на крыльце ЗАГСа.
— Мы женаты, — говорил Павел, не веря сам себе. — Ты теперь моя жена. Моя жена!
Обручальных колец не было — не до того, да и денег лишних не имелось. Павел снял с руки тонкую серебряную цепочку — материнский подарок на восемнадцатилетие — и обмотал вокруг безымянного пальца Лизы:
— Временно. Потом настоящее кольцо куплю. Золотое, с камнем. С бриллиантом!
— Не надо бриллиантов, — смеялась Лиза, целуя его руки. — Главное — чтобы ты вернулся. Целым и здоровым.
Три дня они были безоглядно счастливы.
Глава 6. Тайная свадьба
Гуляли по зимнему городу, держась за руки. Фотографировались в парке у новогодней ёлки — единственная их свадебная фотография, которую Лиза потом спрячет под подушку и будет доставать по ночам, когда тоска станет невыносимой. Сидели в маленьком кафе на окраине, пили портвейн и строили планы на будущее.
— Когда я вернусь, — говорил Павел, — мы уедем отсюда. В большой город. Я выучусь на инженера или врача. Ты тоже можешь в институт поступить — будешь врачом, не медсестрой. Снимем квартиру, потом свою купим. Детей родим — двоих, нет, троих!
— А твоя мать? — робко спрашивала Лиза.
— А что мать? Я её люблю, она моя мать. Но жить буду с тобой, не с ней. Она поймёт. Со временем поймёт и примет. А не примет — её проблемы.
На третий день пришла телеграмма — срочно вернуться в часть. Командир роты заболел, нужна замена, отпуск прерывается.
На вокзале Лиза не плакала — держалась. Только когда поезд тронулся, и она побежала по перрону, махая вслед, слёзы полились из глаз, застилая всё вокруг.
— Жди меня! — кричал Павел из окна. — Я вернусь! Ты моя жена! Моя!
Поезд ушёл. Лиза долго стояла на пустом перроне, глядя на рельсы, уходящие в снежную даль. Потом медленно пошла к автобусной остановке.
Дома никто ничего не заподозрил. Родители были рады, что дочка повеселела, что в глазах появился блеск. Думали — отвлеклась, развеялась в городе.
А через месяц Лиза поняла, что беременна.
Глава 7. Проклятие
Сначала она не поверила. Подумала — задержка от стресса, от переживаний. Такое бывает. Но когда по утрам начало выворачивать наизнанку от запаха жареного лука, который мать готовила к завтраку, когда грудь набухла и стала болезненной, когда любимый чай с жасмином стал вызывать отвращение — сомнений не осталось.
Токсикоз был жестокий, выматывающий. Лизу тошнило от всего — от запаха еды, особенно жареного, от духов «Красная Москва», которыми пользовалась соседка по автобусу, от табачного дыма, от бензиновой гари, даже от собственной зубной пасты. По утрам она подолгу стояла над тазом, согнувшись пополам, и её выворачивало жёлчью, потому что есть она не могла совсем.
В училище на занятиях по анатомии, когда преподавательница принесла банки с препаратами в формалине, Лизу вырвало прямо в аудитории. Преподавательница, Марья Степановна, женщина опытная, мать троих детей, сразу всё поняла. Отвела Лизу в медпункт, усадила на кушетку, дала попить воды.
— Давно? — спросила коротко.
— Месяц... может, полтора, — прошептала Лиза, не поднимая глаз.
— Замужем?
— Да. То есть... муж в армии.
Марья Степановна вздохнула:
— Эх, молодость... Домой иди. И к врачу обязательно. На учёт встать надо. Справку принесёшь — оформим академический отпуск. После родов доучишься.
Елена Сергеевна всё поняла без слов. Увидела, как дочь, позеленев, выбежала из кухни, услышала звуки из туалета — и всё стало ясно. Материнское сердце не обманешь.
Вечером, когда Виктор Павлович ушёл к соседу играть в домино (традиция святая — каждый вечер четверга), мать села рядом с дочерью на старый диван.
— Рассказывай, — сказала просто.
Лиза заплакала — впервые за все эти недели. Плакала долго, уткнувшись матери в плечо, омывая слезами её ситцевую кофту.
— Мы расписаны, мам. Мы муж и жена. Вот, — она достала из-под подушки свидетельство о браке. — Второго января. Когда он приезжал.
Елена Сергеевна долго смотрела на официальную бумагу с гербом и печатями. Потом тяжело вздохнула:
— Эх, доченька... Рано тебе ещё. Восемнадцать лет всего...
— Девятнадцать уже.
— Всё равно рано. И как теперь быть? Его мать...
— Она не узнает. Пока Павел не вернётся — не узнает.
— В нашем посёлке? Да через месяц все будут знать!
И правда — скрывать беременность в маленьком месте, где все друг друга знают и за всеми следят, было делом безнадёжным. К весне живот стал заметен даже под свободным платьем. Соседки шептались за спиной, показывали пальцем, цокали языками.
— Нагуляла, — говорили одни.
— От кого интересно? — подхватывали другие.
— А может, от Павла Воронцова? Они же осенью вместе ходили.
— Да ну! Он в армии с ноября!
— Так в Новый год приезжал. Видели его.
— Неделю всего был!
— Для такого дела и недели хватит!
Слухи, как круги по воде, расходились всё шире. И в один майский день дошли до Екатерины Петровны.
Рассказала, конечно, Ольга Кравченко. Пришла, как обычно, «на чаёк», села за стол, покрутила в руках чашку.
— Тётя Катя, — начала издалека. — Вы, наверное, слышали уже...
— Что слышала?
— Про эту... про Лизку. Ну, дочь приезжих.
Екатерина Петровна насторожилась:
— Что про неё?
— Беременная она. Живот уже не скрыть. Все видят.
Чашка в руках Екатерины Петровны дрогнула, чай пролился на скатерть.
— Что? Беременная? От кого?
— Не знаю, — Ольга опустила глаза, наслаждаясь произведённым эффектом. — Люди разное говорят. Но я подумала... Вдруг от Павлика? Они же осенью встречались. И он в Новый год приезжал...
Екатерина Петровна встала так резко, что стул опрокинулся.
— Врёшь! Не может быть!
— Тётя Катя, я только передаю, что люди говорят...
— Вон! — закричала Екатерина Петровна. — Вон из моего дома, сплетница!
Ольга выскочила, как ошпаренная. А Екатерина Петровна долго стояла посреди кухни, тяжело дыша. Потом надела платок и пошла выяснять.
Встретила Лизу на улице, возле магазина. Та возвращалась из училища — бледная, осунувшаяся, но живот под платьем был уже заметен. Екатерина Петровна преградила ей дорогу.
— Это правда? — спросила без предисловий.
— Что правда? — Лиза подняла глаза. В них не было страха — только усталость.
— Что ты беременна.
— Да, правда.
— От кого?
Лиза молчала, глядя прямо в глаза свекрови.
— От кого, я спрашиваю?! — Екатерина Петровна схватила её за руку, сжала так, что Лиза вскрикнула. — Нагуляла, пока мой сын служит? С кем путалась, потаскуха?
Лиза вырвала руку:
— Ваш сын — мой муж. Мы расписаны. И это его ребёнок.
На секунду Екатерина Петровна потеряла дар речи. Лицо её стало белым, как мел, потом красным, потом снова белым. Прохожие останавливались, чувствуя, что сейчас произойдёт что-то страшное.
— Врёшь! — выдохнула она наконец. — Врёшь, c·y·к·a!
— Не вру. Вот, — Лиза достала из сумочки свидетельство о браке, протянула свекрови. — Второго января расписались. Когда он приезжал на увольнительную.
Екатерина Петровна вырвала бумагу, прочитала, перечитала, снова прочитала. Руки её тряслись, на скулах проступили жёлтые пятна.
То, что произошло дальше, потом вспоминали все, кто был на улице в тот майский полдень. Екатерина Петровна разорвала свидетельство пополам, потом ещё пополам, швырнула клочки в лицо Лизе. А потом закричала — не просто закричала, а взвыла, как воют волчицы, у которых отняли волчат, как воют бабы по покойнику, как воет ветер в печной трубе перед бурей.
— Проклинаю! — голос её разносился по всей улице, отражался от стен домов, пугал птиц на деревьях. — Проклинаю тебя, змея подколодная! Проклинаю твоё отродье! Чтоб тебе счастья не видать ни в этой жизни, ни в следующей! Чтоб твоя дочь — слышишь, дочь родится, я знаю! — чтоб она не дожила до восемнадцати лет! Чтоб сгинула, как сгинуло моё счастье! Чтоб сгнила заживо!
Старухи, сидевшие на лавочке у магазина, дружно перекрестились и заплевались через левое плечо.
— Накличет беду, — шептались они. — Ох, накличет!
Мужики, игравшие в домино под акацией, замерли с костяшками в руках. Дети прятались за материнские юбки. Даже собаки перестали лаять.
А Лиза стояла прямо, как тополь, глядя в перекошенное злобой лицо свекрови. Правая рука инстинктивно легла на живот, защищая ещё не рождённое дитя.
— Не боюсь я ваших проклятий, — сказала она тихо, но так, что все услышали. — Бог не допустит неправды. А дочь моя — ваша внучка. Ваша кровь.
— Не внучка! — взвизгнула Екатерина Петровна. — Не признаю! Не существует для меня! И ты не существуешь! Чтоб вам всем сгинуть!
Она пошла прочь, пошатываясь, как пьяная. Люди расступались, давая ей дорогу, крестились ей вслед. А Лиза подняла клочки свидетельства о браке, сложила в сумочку и медленно пошла домой.
— Ты что наделала? — встретила её мать на пороге. — Весь посёлок гудит! Она же тебя прокляла! При всех!
— И что? — устало ответила Лиза, опускаясь на стул. — Проклятия — это просто слова. Злые слова злого человека.
— Не просто слова, — покачал головой отец. — Екатерина Петровна — баба страшная. Мстительная. Она своего не простит.
— А я и не прошу прощения. Я ни в чём не виновата. Я люблю Павла, он любит меня. Мы муж и жена. И ребёнок наш — плод любви, не греха.
Но в глубине души Лиза боялась. Не проклятий — их она считала суеверием. А того, что Екатерина Петровна напишет сыну, настроит его против жены, заставит бросить. Ведь Павел любил мать, несмотря ни на что. И что он выберет — мать или жену?
Ответ пришёл через две недели. Письмо от Павла было коротким:
«Лиза! Мать написала. Знаю всё. Не верь её словам. Ты моя жена, и я люблю тебя. Береги себя и нашего ребёнка. Осталось полгода. Я вернусь, и мы будем вместе. Никто нас не разлучит. Твой П.»
Лиза прижала письмо к груди и заплакала — впервые от радости.
Лето было жарким, душным. Живот рос, токсикоз, слава богу, прошёл, но ходить становилось всё труднее. В училище оформила академический отпуск — после родов доучусь, сказала. Марья Степановна, добрая душа, устроила её на подработку в районную больницу — бумаги разбирать в регистратуре. Платили копейки, но и это было подспорьем.
Родители после того проклятия решили уехать из посёлка.
— Здесь нам теперь житья не будет, — сказал отец. — Эта ведьма нас со свету сживёт. Да и тебе, дочка, с ребёнком тут не место. Весь посёлок будет пальцем показывать.
Но куда ехать? Денег на переезд почти не было. И тут помог случай — дальний родственник из города написал, что освобождается комната в коммуналке. Маленькая, шестнадцать метров, но в центре, рядом с больницей. И недорого.
Продали дом за бесценок — кто купит жильё у семьи, проклятой самой Екатериной Петровной? Взял какой-то приезжий из Армении, которому на проклятия было наплевать. Собрали нехитрые пожитки и в августе переехали в город.
Коммуналка оказалась на четвёртом этаже старого дома без лифта. Четыре семьи, одна кухня, один туалет, ванной не было вообще — мылись в тазу. Соседи — разношёрстная публика: старуха-пенсионерка, вечно всем недовольная; молодая пара с двумя детьми, вечно ругающаяся; одинокий мужчина лет пятидесяти, тихий алкоголик.
Но Лизе было всё равно. Главное — подальше от Екатерины Петровны, от её проклятий, от её ненависти.
Дочь родилась в сентябре, в день осеннего равноденствия, когда день равен ночи. Роды были тяжёлые — ребёнок шёл неправильно, ножками вперёд. Старая акушерка в роддоме, принимавшая роды, качала головой:
— Упрямая девочка будет. Не хочет по правилам на свет выходить.
Рожала Лиза почти сутки. Кричала, теряла сознание, снова приходила в себя. Врачи уже хотели делать кесарево, но в последний момент ребёнок повернулся.
Когда наконец раздался первый крик новорождённой — громкий, требовательный, властный — акушерка завернула ребёнка в пелёнку и поднесла к окну, к свету.
И ахнула:
— Господи помилуй...
— Что? Что с ней? — испугалась Лиза.
— Да нет, всё хорошо. Здоровая девочка. Просто... На кого-то очень похожа. Словно я её уже видела.
Когда принесли на первое кормление, Лиза поняла, на кого похожа дочь. Те же серые, холодные глаза. Тот же властный подбородок с ямочкой. Те же тонкие губы. Копия Екатерины Петровны.
Елена Сергеевна, увидев внучку, перекрестилась:
— Вылитая свекровь твоя... Как в молодости. Я её такой помню, когда она только в посёлок приехала.
— Мам, ну что ты...
— Не к добру это, доченька. Когда дитя на того похоже, кто его проклял — не к добру.
— Мама, ну какие проклятия? Двадцатый век на дворе!
— Двадцатый не двадцатый, а есть вещи, которые не меняются. Беречь её надо будет. Особенно до восемнадцати лет.
Назвали девочку Катей — Елена Сергеевна настояла.
— Пусть носит имя той, кто её проклял. Авось, защитит. Как щит.
— Мама, ну что за суеверия?
— Суеверия не суеверия, а подстраховаться не помешает.
⏭️ Следующую часть рассказа читать здесь:
© Оккультный Советник. Все права защищены. При цитировании или копировании данного материала обязательно указание авторства и размещение активной ссылки на оригинальный источник. Незаконное использование публикации будет преследоваться в соответствии с действующим законодательством.