— Ира, мама в больнице! У неё сердце прихватило из-за твоего письма! — голос Игоря в телефонной трубке срывался на визг. — Врач сказал — предынфарктное состояние! Ты довольна?! Ты этого хотела?!
Ирина замерла с лейкой в руке посреди своей благоухающей гортензии. Мир на мгновение покачнулся. Сердце. Больница. Виновата. Эти три слова, как три ядовитых жала, вонзились в самую душу.
— Где она? В какой больнице? «Я сейчас приеду», —прошептала она, роняя лейку. Вода тёмным пятном расплылась по садовой дорожке.
— Не надо! — рявкнул Игорь. — Она тебя видеть не хочет! Ты... ты просто переведи деньги. На лечение. И за моральный ущерб. Марина посчитала...
И в этот момент пелена спала. Моральный ущерб. Марина посчитала. Холодная, змеиная ясность отрезвила Ирину лучше ледяного душа.
— Посчитала, значит? — ледяным тоном переспросила она. — Какая заботливая сестра. Игорь, назови мне номер больницы и палаты.
— Зачем? Я же сказал, не надо приезжать!
— Номер больницы, Игорь! — в голосе Ирины зазвенела сталь. — Или я сейчас сама позвоню в скорую и по всем стационарам города и узнаю, поступала ли к ним Светлана Анатольевна Петрова с сердечным приступом.
На том конце провода повисло тяжёлое молчание. Было слышно, как Игорь судорожно дышит.
— Ты мне не веришь? — наконец выдавил он.
— Я верю в медицинские документы, а не в театральные постановки твоей семьи, — отчеканила Ирина. — Так что или ты сейчас даёшь мне адрес, или я начинаю обзвон. И если выяснится, что ты мне солгал...
Он бросил трубку.
Ирина медленно опустилась на садовую скамейку. Руки дрожали. Она всё поняла. Это был очередной акт их семейной драмы. Дешёвый, предсказуемый, но от этого не менее мерзкий. Они не могли пробить её забор, не могли оспорить её право на собственность, и тогда в ход пошло самое страшное оружие — шантаж здоровьем.
Она сидела так, наверное, час, глядя в одну точку. Надежда, которая затеплилась в её душе после того вечера с пионами и голубой розой, медленно угасала, оставляя после себя лишь горький пепел разочарования. Он снова выбрал их. Снова позволил им манипулировать собой и использовать себя как орудие против неё.
Он приехал на следующий день. Без звонка. Ворота были закрыты, и он долго стоял, не решаясь нажать на кнопку вызова. Ирина видела его на экране монитора — осунувшегося, жалкого, с букетом ромашек в руке, который выглядел так же неуместно, как и он сам. Наконец, она включила микрофон.
— Что тебе нужно, Игорь?
Он вздрогнул, услышав её голос.
— Ира, открой. Пожалуйста. Нам надо поговорить.
— Мы всё сказали друг другу по телефону.
— Нет, не всё! Я... я был неправ. Мама дома. С ней всё в порядке. Давление просто подскочило.
Ирина горько усмехнулась.
— Я так и думала. Что ж, поздравляю её с чудесным исцелением. Передай, что счёт за нанесённый ущерб всё ещё в силе.
— Ира, открой! — в его голосе появились плаксивые нотки. — Ну что ты как неродная? Мы же семья! Они погорячились, я погорячился! Давай всё забудем!
«Семья». Это слово из его уст звучало как оскорбление.
— Нет, Игорь, — сказала она твёрдо. — «Забыть» — это значит позволить им снова вытирать об меня ноги. А я больше не коврик у твоей двери. Уезжай.
— Я не уеду, пока ты не откроешь! Буду здесь сидеть хоть до ночи!
Это была его последняя отчаянная попытка взять её измором, надавить на жалость. Но что-то в ней окончательно перегорело. Она молча выключила микрофон и отошла от монитора.
Он просидел в машине до позднего вечера. Потом уехал. А через два дня пришло официальное письмо от его адвоката. Игорь подавал на развод и раздел имущества. В списке значилась их городская квартира. И половина дачи.
— Он не имеет права! — возмущался по телефону Пашка. — Иришка, я же тебе говорил, дача — твоя личная собственность, приобретённая до брака! Он не может на неё претендовать! Это блеф, попытка надавить на тебя, заставить пойти на уступки по квартире.
— А квартира? Мы брали её в ипотеку, пять лет платили вместе.
— Да, квартира — совместно нажитое имущество, делится пополам. Но мы можем доказать, что первоначальный взнос был сделан из денег от продажи твоей старой однокомнатной, которая тоже была твоей добрачной собственностью. Значит, твоя доля будет больше. Но это будет грязно, Ира. Они вывернут всё твоё бельё наизнанку. Свекровь приведёт в суд лжесвидетелей, которые будут клясться, что давали вам деньги в долг на эту квартиру. Ты готова к этому?
Ирина смотрела в окно на свой сад. Голубая роза, которую принёс Игорь, прижилась и даже выпустила маленький бутон. Иронично.
— Да, — тихо сказала она. — Я готова. Они забрали у меня мужа, они пытались растоптать моё достоинство. Но своё имущество, свою единственную крышу над головой, я им не отдам. Хватит. Я буду бороться.
Развод был тяжёлым и унизительным. Светлана Анатольевна на суде устраивала спектакли: хваталась за сердце, рыдала, обвиняла Ирину во всех смертных грехах, рассказывала, как та «опоила и приворожила её мальчика». Игорь сидел рядом с ней, опустив глаза, и молча кивал. Он полностью растворился в воле своей матери, превратившись в её безвольную марионетку.
Ирина выиграла. Суд признал дачу её личной собственностью, а в квартире выделил ей две трети доли, учтя её первоначальный взнос. Игорю присудили одну треть. После оглашения решения Светлана Анатольевна прошипела ей в коридоре: «Чтоб ты сгнила в этой своей квартире одна, ведьма!». Ирина не ответила. Она просто развернулась и ушла. Это была окончательная точка.
Она осталась одна. Поначалу было невыносимо пусто. Тишина в квартире звенела в ушах. Она машинально готовила ужин на двоих, покупала его любимый кефир. А потом ловила себя на этом и долго сидела за столом, глядя в пустую тарелку.
Она продала свою долю в квартире и купила себе небольшую, но уютную «однушку» в новом доме. А всё свободное время проводила на даче. Сад стал её спасением. Ухаживая за цветами, пропалывая грядки, она приводила в порядок и свои мысли, свою душу. Каждый вырванный сорняк был как маленькая победа над прошлым.
Она починила качели. Сама. Нашла в интернете инструкцию, купила доски, инструменты. Получилось кривовато, но они больше не скрипели и не шатались. Сидя на них тихими летними вечерами, она училась жить заново. Одна.
Соседний участок, который пустовал много лет, однажды ожил. Туда заехал грузовик с мебелью, и вскоре появился новый жилец. Ирина видела его мельком — высокий, крепкий мужчина лет пятидесяти, с сединой на висках и спокойным, немного печальным взглядом. Он ни с кем не знакомился, никого не звал в гости. Просто методично приводил в порядок запущенный дом и сад.
Однажды, когда Ирина пыталась завести газонокосилку, которая упорно не хотела работать, он подошёл к забору.
— Проблемы? — его голос был низким и приятным.
— Да вот, капризничает, — вздохнула Ирина, вытирая со лба пот. — Наверное, в сервис везти придётся.
— Давайте я посмотрю, — предложил он. — Я Андрей.
— Ирина.
Он легко перемахнул через невысокий заборчик, разделявший их участки с тыльной стороны. Повозился с косилкой минут десять, что-то подкрутил, прочистил. Дёрнул за шнур — и она с весёлым тарахтением завелась.
— Свеча зажигания барахлила, — просто объяснил он. — Вам бы её поменять.
— Спасибо вам огромное! — искренне поблагодарила Ирина. — Я ваша должница. Может, чаю? У меня пирог с яблоками.
Он на мгновение замер, и в его глазах промелькнула такая глубокая печаль, что у Ирины сжалось сердце.
— Моя жена пекла лучший в мире яблочный пирог, — тихо сказал он. — Её нет уже три года.
Так состоялось их знакомство. Они стали общаться. Нечасто, без навязчивости. Он мог посоветовать хорошее удобрение для роз, она — угостить его щавелевым супом. Андрей оказался инженером-строителем на пенсии, переехавшим за город после смерти жены. Он был немногословен, но в его молчании не было неловкости. Рядом с ним было на удивление спокойно.
Однажды он увидел, как Ирина сидит на своих самодельных качелях.
— Крепко держатся? — спросил он с лёгкой улыбкой.
— Вроде бы, — смутилась Ирина. — Но вид, конечно, не очень.
На следующий день, когда она вернулась с работы, её ждал сюрприз. На месте её творения стояли новые, красивые и надёжные качели из гладко оструганного дерева, с удобной спинкой и даже небольшим навесом от солнца. Рядом на земле лежал букетик полевых цветов.
Ирина замерла. Никто и никогда не делал для неё ничего подобного. Просто так. Без просьб, без намёков, без ожидания чего-то взамен. И в этот момент она не выдержала. Слёзы, которые она так долго сдерживала, хлынули из глаз. Это были не слёзы горя или обиды. Это были слёзы благодарности и какого-то нового, непонятного чувства, похожего на оттепель после долгой, лютой зимы.
Она плакала, сидя на этих новых качелях, и не слышала, как подошёл Андрей. Он молча сел рядом, положил свою большую тёплую руку ей на плечо и просто был рядом. Он не задавал вопросов, не говорил банальностей вроде «не плачь». Он дал ей выплакаться, разделяя её боль своим молчаливым присутствием.
— Спасибо, — прошептала она, когда слёзы иссякли. — И за качели... и за всё.
— Пустяки, — ответил он. — Я видел, как вы возились со старыми. Уважаю женщин, которые не боятся держать в руках молоток. Но иногда им всё же нужна помощь.
Их отношения развивались медленно, как распускается цветок. Они вместе ездили на рынок за рассадой, споря о достоинствах разных сортов помидоров. Он научил её правильно точить садовые инструменты, а она его — готовить борщ по бабушкиному рецепту.
Однажды, сидя на веранде, она рассказала ему свою историю. Всю, с самого начала. О семье Игоря, о погроме на даче, о разводе. Он слушал внимательно, не перебивая, и в его глазах не было ни осуждения, ни жалости. Было только понимание.
— Вы очень сильная, Ирина, — сказал он, когда она закончила. — Вы смогли защитить себя и свой мир. Не каждая на это способна.
— Мне просто не оставили выбора, — горько усмехнулась она.
— Выбор есть всегда, — мягко возразил он. — Можно было терпеть. Можно было сломаться. А вы построили забор и выиграли войну. Знаете, в строительстве есть такое понятие — несущая конструкция. Это основа, которая держит всё здание. Так вот, у вас внутри — стальная несущая конструкция. Её можно погнуть, но сломать — никогда.
От его слов на душе стало тепло и светло. Впервые за много лет она почувствовала не только свою силу, но и свою ценность. Она была не просто «женой Игоря» или «невесткой Светланы Анатольевны». Она была Ириной. Человеком со стальной конструкцией внутри.
В конце лета, в тёплый августовский вечер, он пришёл к ней с двумя бокалами и бутылкой вина.
— Я хочу поднять тост, — сказал он, глядя ей в глаза. — За новые заборы. И за тех, кто умеет их строить. И за то, чтобы за этими заборами всегда был мир и цвели сады.
Она улыбнулась. Это была её первая настоящая, счастливая улыбка за долгое время. Она посмотрела на свой дом, на свой сад, на надёжного, спокойного мужчину рядом, и поняла, что её война действительно окончена. Она победила. Она потеряла мужа, но обрела себя. И, возможно, нашла что-то гораздо большее.
Впереди была осень, потом зима. Но Ирина больше не боялась холодов. Она знала, что после любой, даже самой долгой и суровой зимы, всегда наступает весна. А на её качелях теперь всегда хватит места для двоих.