Спасатели нашли их на рассвете третьих суток. Вертолет почти пролетел мимо — затерянное в складках уральского склона широкое неглубокое углубление, похожее на гигантскую лунку, почти не было видно сверху. Но упрямая струйка дыма, поднимавшаяся из самого его центра, привлекла внимание наблюдателя.
Спустившись по тросу, они застали эту картину: в промозглой земляной чаше, у слабого, но тщательно поддерживаемого костра, тесным кругом сидели семеро студентов. Бледные, грязные, с осунувшимися лицами и тёмными кругами под глазами, но живые. Они сидели плечом к плечу, как в детстве, деля последние крошки шоколада и передавая по кругу самодельную кружку из сложенного пластикового пакета. Рядом, на растянутой между коряг палатке-тентe, блестели капли собранной росы. Всё их убежище было похоже на первобытный очаг, разложенный на дне каменной чаши.
Увидев спасателей, они не бросились с криками к ним. Они медленно, как будто скованные, поднялись на ноги. В их глазах читалась не радость, а глубокая, животная усталость и осторожное, почти неверящее облегчение.
Дорогой назад, в базовый лагерь, закутанные в термоодеяла и молча пьющие сладкий чай из термосов, они по очереди, сбивчиво, рассказывали свою историю. Историю краха и последующего собирания.
Той страшной ночью хаос длился недолго. Юра, побежавший вниз, оступился и подвернул ногу. Его крик боли, едва слышный сквозь вой ветра, оказался тем самым жёстким стоп-сигналом, который остановил всех. Артем и Лена, услышав его, прекратили бессмысленные поиски и поползли на звук. Максим и Костя, оставив попытки удержать тент, тоже двинулись на голос.
Они нашли его плачущим от боли и бессилия у корней большой ели. И в тот момент что-то щёлкнуло. Споры, теории, амбиции — всё это оказалось бессмысленным. Перед ними был просто их друг, который был ранен и которому было страшно.
— Всё, — коротко сказала Лиза, сама не зная, что именно «всё». Всё: споры, паника, теории.
— Тащим его туда, вниз, — уже без истерики, практично сказал Антон, указывая на то самое углубление, которое они заметили ещё днём. — В ямине ветра почти нет. И палатка там.
Они действовали молча, как один механизм. Костя и Артем, самые крепкие, взвалили Юру на плечи. Максим и Антон собрали разбросанные рюкзаки. Лиза и Настя, сгребая в охапку промокшие вещи, побрели к углублению, где уже лежала их найденная палатка, накрывая собой их последний шанс.
В яме они кое-как растянули тент, соорудив навес. Переодели Юру в сухое, туго перевязали голеностоп тряпками. Телефоны и пауэрбанки сели почти сразу, убитые сыростью и холодом. Еды оставалось на один скромный ужин на всех.
Именно тогда Максим, глядя на последнюю пачку гречки, произнёс:
— Значит, так. Еду делим на семь равных частей. Растягиваем на сколько хватит. Воду будем собирать с тента и из луж по краям ямы, кипятить. Костер дежурные поддерживают круглосуточно. Это наш сигнал. Никто никуда не уходит. Ждём.
И все молча согласились. Не потому, что он был лидером. А потому, что это было единственно разумным решением. Их теория коллективного разума потерпела крах, но на её руинах, на дне этой сырой земляной чаши, родился простой, животный инстинкт стаи — выживать вместе.
Двое суток они сидели на дне своего углубления у жалкого костра. Дежурили по графику, составленному Леной на мокром клочке бумаги. Собирали воду с брезента. Делили еду — по столовой ложке гречки и кусочку сахара на человека в день. Рассказывали истории, чтобы не сойти с ума от тишины и страха. Спорили уже не о высоких материях, а о том, как лучше сложить дрова, чтобы не дымили.
Они не нашли выход. Они не совершили подвиг. Они просто сидели на дне и ждали. И в этой вынужденной, отчаянной паузе исчезли все их умные книжные теории. Осталась лишь простая, выстраданная в грязи и холоде истина: по отдельности они были просто семью напуганными детьми в огромном лесу. Вместе — они были маленьким островком тепла и надежды на дне ямы, который в итоге и заметили с вертолета.
В базовом лагере, когда их уже осмотрели врачи и накормили досыта, «Проф» подошел к ним.
— Молодцы, что додумались костер не гасить. Сигнальный дым — это правильно. И что не разбежались.
Артем и Максим переглянулись. В их взгляде уже не было былого противостояния.
— Мы не додумались, — тихо сказал Артем. — Мы просто... перестали спорить.
— Теория — это одно, — добавил Максим, глядя на забинтованную ногу Юры. — А вот когда сидишь в промозглой яме и понимаешь, что терять больше нечего... это совсем другая наука.
Их теория коллективного разума действительно потерпела крах в той яме. Но родилась другая — гораздо более прочная и ценная. Наука молчаливого согласия. Наука одного котелка на всех. Наука семи пар глаз, вглядывающихся в одно небо в ожидании спасения.