оглавление канала, часть 1-я
Проснулась я от чувства, что в комнате кто-то есть, и этот самый «кто-то» совершенно беззастенчиво пялится на меня. Медленно открыла глаза, пытаясь понять, это еще сон или уже нет, и тут же наткнулась взглядом на сидящую в углу фигуру человека. Комнату заливал дрожащий молочный свет белой ночи, поэтому разглядеть сидящего на сундуке в углу мне удалось хорошо. Взгляд его водянистых холодно-безразличных глаз ввел меня в легкий ступор (впрочем, как всегда). В голове не было ни одной приличной мысли. Кстати, неприличных мыслей тоже не было. А была одна только звенящая и какая-то тягучая пустота. Невольно вырвалось, не очень подходящее для встречи гостя шипящее:
— Твою ж дивизию…!
Попыталась вскочить с кровати, да не тут-то было! Тело совсем не слушалось, налившись свинцовой тяжестью и каким-то ватным онемением. Единственное, что я сейчас могла делать, — это дышать да смотреть, хлопая глазами словно фарфоровая кукла. Вот я и принялась смотреть. Он изменился. Не скажу, чтобы уж очень. Но там, в горах, это был благообразный старик с густой седой бородой и усами, с легкой горбинкой хищным носом и пронзительным холодно-колючим взглядом. И одет он был соответствующе. Сейчас, доведись мне его встретить на улице, я бы приняла его за какого-нибудь профессора на пенсии. Вполне цивильный костюм, правда без галстука. Верхняя пуговица на рубахе была расстегнута, и я видела часть толстой серебряной цепи, висящей на шее. Борода, усы и волосы на голове были коротко и аккуратно подстрижены, что придавало его внешности аристократическое благородство. Но вот взгляд по-прежнему оставался холодным и колючим. А если смотреть в его глаза долго, то создавалось ощущение падения в какой-то мутный водоворот, у которого не было дна. Поэтому я стала смотреть ему на переносицу.
Иршад на мгновение оторвал от меня взгляд, и я, воспользовавшись паузой, судорожно вдохнула и выдохнула воздух. А старик нарочито, если не сказать демонстративно, смотрел на свои руки. Его тонкие сухие, похожие на лапы хищной птицы пальцы что-то поглаживали. Я присмотрелась. На первый взгляд, это был обычный речной камень-голыш размером с юбилейный металлический рубль. Казалось, что в этом нелепом действии он видит какой-то смысл и придает этому смыслу большое значение. А может быть, это просто был такой ход, чтобы довести мое состояние до нужного ему накала. С «накалом» он, конечно, немного не рассчитал. Что-что, а паузу я держать умела. Но всему есть предел.
Молчание длилось невыносимо долго, вгоняя все тело в нервную дрожь. Но я не стала его нарушать. Меня занимал еще один непонятный момент: он не предпринял попытки просканировать мой мозг. И, честно говоря, это меня настораживало куда больше, чем его загадочные манипуляции с камнем (если это, конечно, был просто камень, а не что-нибудь иное). Наконец, его губы насмешливо изогнулись, и он тихим шепотом, от которого шкура у меня встала дыбом, проговорил:
— Я знал, что мы встретимся… Это было неизбежно. Наши судьбы сплелись, и тебе не изменить этого.
Я на несколько мгновений прикрыла глаза, а затем снова посмотрела на своего нежданного «гостя». Если он ждал от меня какой-то реакции, то совершенно напрасно. А вот если он пытался меня напугать, то у него это очень даже неплохо получилось. Холод сковывал все мои внутренности, но сознание оставалось чистым и незамутненным от страха. Я ему ничего не ответила. Просто лежала бревнышком и смотрела безо всякого выражения на него. Иршад усмехнулся.
— Ты не утратила выдержки — это похвально. Но выбор у тебя невелик… Ты должна помочь мне определить и открыть нужный предел. Не забывай, это и в твоих интересах. К тому же, — он коротко хохотнул, — если человек хочет оставаться неуязвимым, ему не стоит заводить друзей.
Я только плотнее стиснула челюсти и с трудом погасила горячую волну возмущения при его последних словах. Так что если он этим хотел меня по-своему «взбодрить», то у него не получилось. Собственно, ничего нового он мне не сказал, так чего мне трепыхаться? Иршад поднялся с сундука, на котором сидел все это время, и, подойдя совсем близко ко мне, провел ладонью над моим лицом. Веки у меня отяжелели, и я провалилась в какую-то вязкую, как смола, темноту.
Проснулась я от того, что в кухне слышалось какое-то звяканье, шебуршание и тихие голоса. На весь дом распространялся запах жареной картошки. Кажется, ребята готовили завтрак. Я испуганно огляделась по сторонам. Комната, как комната. Никаких следов пребывания в ней кого бы то ни было не наблюдалось. Выдыхать от облегчения не спешила. Вскочила с кровати (вполне, кстати, резво), натянула брюки, рубашку и босая выскочила в кухню. Юрик сидел и, умываясь слезами, чистил и резал лук, а Татьяна стояла у плиты и, орудуя деревянной ложкой на длинной ручке, жарила картошку. Увидев меня, встрепанную со сна, оба дружно пропели:
— Доброе утро…
Я, продолжая оглядываться, будто ища кого-то, буркнула в ответ:
— Доброе…
Подруга участливо спросила:
— Выспалась?
Я молча кивнула головой, тщательно осматривая все углы в кухне. Правда, смотреть там особо было не на что. Недоуменные взгляды друзей намекали мне, что веду я себя, мягко говоря, странно. Я выдохнула и приступила к ним с расспросами:
— Юрик, ты когда проснулся, щеколда изнутри на двери была закрыта или открыта?
Ребята недоуменно и настороженно опять переглянулись. Юрик, щурясь, чтобы избавить глаза от едких испарений лука, швыркнув носом, проговорил растерянно:
— Закрыта…
Татьяна тут же влезла, с беспокойством спросив:
— А что случилось?
Я, отмахнувшись, плюхнулась на лавку и выдохнула:
— Значит, приснилось…
Подруга, перевернув в очередной раз картошку на сковородке, строго спросила Юрика:
— Ну чего там, лук готов?
Юрка, вытирая тыльной стороной ладони бегущие по щекам слезы, хрюкнул невнятно:
— Готов… — и, поднявшись, протянул Татьяне доску с нарезанным зловредным овощем.
Подруга, высыпав лук в сковороду, стала деловито его перемешивать с обжаренной картошкой. Не оборачиваясь, участливо спросила:
— Нюська, тебе чего, сон опять какой-то страшный приснился?
Я задумалась на несколько секунд. Разговор с Иршадом мне казался таким реальным, что определить его в категорию сна было затруднительно, но и реальность указывала на то, что двери всю ночь были заперты изнутри. Вздохнув тяжело, буркнула:
— Гад этот приснился, чтоб его! Пришел и давай меня пугать всяко…
Танька, вспомнив, что она будущий медик, с умным видом, вороша картошку, проговорила наставительно:
— Это потому, что ты все время о нем думаешь. Вот твое подсознание и выдает фокусы по ночам. Тебе нужно расслабиться…
На ее «расслабиться» я только фыркнула. То же мне, Бехтерев на мою голову нашелся! Но возразить мне было нечего, поэтому я, нахмурившись, пробормотала только:
— Наверное…
Схватила полотенце, напялила на босу ногу ботинки и взялась за ручку двери. Юрик с тревогой в голосе спросил:
— Ты куда?
Мне отвечать не пришлось. За меня это сделала подруга. Ехидно ухмыльнувшись, она пропела:
— Тебе все в деталях описать, куда она, или общими фразами обойдемся?
Юрик вдруг залился краской, так что даже кончики его больших ушей покраснели, и пробормотал сердито:
— Обойдусь без деталей…
Мы с Танькой переглянулись со значением, и она мне подмигнула, расплываясь в улыбке. А потом торопливо в спину крикнула:
— Ты там недолго! Картошка уже почти готова…
Уже из сеней я ей так же радостно ответила:
— Хорошо!
Настроение вернулось. Надо же, сон, раскудрить его через гербициды! А я-то уж себе надумала Бог знает чего! Танька права: думаю про этого Иршада все время, чтоб ему, вот и снится он мне.
Я выскочила на крыльцо в прохладное утро и вдохнула полной грудью влажный и немного терпкий от запаха трав и смолы воздух. Огляделась вокруг и, улыбаясь незнамо чему, пробормотала:
— А утро-то какое хорошее!
Утро и вправду было чудесным. Полосы солнечного света, пробивающиеся сквозь кроны деревьев, прорезали зазевавшийся туман яркими полосами, и в этих местах, куда они падали на землю, поднималась легкая дымка. Даже заросли крапивы с лебедой, сплошь усыпанные мелкими каплями сверкающей всеми цветами радуги росы, выглядели как-то нарядно, почти празднично. Страх перед неведомым, сдавливающий мою грудь, под натиском утреннего света отступил, забившись в дальний уголок моего сознания. Я, преисполненная восторга от начала нового дня, поклонилась в пояс на восток, проговорив трогательно:
— Будь здрав, Трехсветлый! С новым днем!
И тут же, не разгибаясь, замерла, будто со всего маху налетев на столб. Прямо у моих ног лежал небольшой плоский серенький камушек. Постояв несколько секунд в такой неподобающей человеку позе, медленно распрямилась и, обойдя эту речную гальку стороной, словно это была ядовитая змея, плюхнулась на верхнюю ступеньку крыльца, выдохнув несуразное:
— Этого только еще и не хватало! — косясь на этот голыш, принялась бормотать себе под нос: — Ну и чего всполошилась? Обычный камень. Таких на берегу озера видимо-невидимо… Подумаешь, камень она увидела. Мало ли…
Но вот на этом самом «мало ли» мой оптимизм дал существенную трещину, а моя логика расползлась по сторонам, словно треснувший ледок по луже. «Мало ли» что? Камней на озере? Конечно, их там полно! Но этот-то как тут оказался?! Придумать, что я его в легком забытье принесла вчера с озера, не получалось. Я твердо знала, что я ничего не приносила. Зацепиться за ботинок или за куртку такой камень ну никак не мог! Не мог, и все! Я упорно гнала от себя самое очевидное: Иршад ночью действительно был и разговаривал со мной. А камешек этот, помнится, крутил в пальцах. И оставил его тут специально для меня, чтобы уж никаких иллюзий у меня не возникало по поводу его визита. Значит, ночью это был не сон. Вот черт!! И что мне с этим делать?!
Рассвирепев на себя, на Иршада и на все тайны мира в придачу, я схватила камень, будто это был горячий уголь из костра, и забросила его в ближайшие заросли. Сердито топая, отправилась к колодцу. Вылитое на голову ведро ледяной воды немного привело в чувство и охладило кипящие эмоции. Мне удалось даже кое-как слепить обратно мою разъехавшуюся логику. Так… Будем исходить из того, что все произошедшее ночью — реальность. То, что двери в доме были закрыты изнутри на задвижку, — это пустяки. Этому фокуснику Иршаду такое провернуть — раз плюнуть. Но тут у меня всплыл вопрос: а зачем? Зачем ему это было нужно делать? Ну вошел, поговорил и вышел. К чему такие выкрутасы? Силу свою показывать? Это вряд ли. Не из тех он был, кто пыль в глаза пускает. Напрашивался только один ответ: он не хотел, чтобы о его визите узнал кто-то другой. И тут опять всплывает все тот же вопрос: зачем? К слову говоря, этот вопрос был самым главным в жизни. Если человек его себе периодически задает, а главное отвечает на него, то девять десятых всех проблем у него просто не будет.
Итак, зачем? Ответа на это у меня, увы, пока не было. Тут можно было бы сказать, мол, чужая душа — потемки или что-нибудь в этом же духе. Но я очень сомневалась, что у Иршада вообще была душа. А уж о том, что там, где она, эта душа должна быть, у этого гада сплошные потемки, я уже не говорю. Это было и так ясно.
Тут мне в голову пришла совсем другая мысль. Просто так этот гражданин ничего не делает. И этот камушек тоже вполне себе может быть «не просто так». Надо бы показать его Сурме, да и про визит рассказать старику не мешало бы. Он мог мне нравиться или не нравиться, но я должна была признать, что, как ни крути, а мы с ним все равно в одной команде. Чертыхнувшись вслух, я полезла в заросли искать этот треклятый камень.