Достоевский и Америка - не самая очевидная тема. В те времена эта страна ещё не воспринималась как часть того, что сейчас принято называть "коллективным Западом". Западом была Европа: об отношениях с ней спорила интеллигенция. Для русских писателей XIX века Америка скорее оставалась далекой и неизведанной землей. Разве что революционно настроенные мыслители смотрели на неё с интересом, как на что-то, где, как они верили, зародится новый, более справедливый тип общества.
Тем не менее, Америка систематически упоминается в произведениях Достоевского и, кажется, играет там не случайную роль. Сегодня мы сосредоточимся на двух примерах - романах “Преступление и наказание” и “Бесы”.
В первом случае навязчивая идея уехать в Америку сопровождает Свидригайлова. Впервые она упоминается как один из возможных вариантов для побега с Дуней (наряду со Швейцарией). Дело здесь не в конкретной стране. Америка - символ края света, куда можно убежать от всех ошибок и проблем. Там, в этом полумифическом мире, остаётся шанс начать новую, правильную жизнь.
О подобном мельком думает и Раскольников:
Я возьму деньги и уйду, и другую квартиру найму, они не сыщут!.. Да, а адресный стол? Найдут! Разумихин найдет. Лучше совсем бежать... далеко... в Америку, и наплевать на них!
Именно бежать от ошибок, а не исправить их. Но это проходит: Раскольников выбирает другой путь. Ближе к концу романа он думает о побеге уже с отвращением (диалог со Свидригайловым):
–Если же убеждены, что у дверей нельзя подслушивать, а старушонок можно лущить чем попало, в свое удовольствие, так уезжайте куда-нибудь поскорее в Америку! Бегите, молодой человек! Может, есть еще время. Я искренно говорю. Денег, что ли, нет? Я дам на дорогу.
-- Я совсем об этом не думаю, -- перервал было Раскольников с отвращением.
-- Понимаю (вы, впрочем, не утруждайте себя: если хотите, то много и не говорите); понимаю, какие у вас вопросы в ходу: нравственные, что ли? вопросы гражданина и человека? А вы их побоку; зачем они вам теперь-то? Хе-хе! Затем, что всё еще и гражданин и человек? А коли так, так и соваться не надо было; нечего не за свое дело браться.
Раскольников выбирает трудный путь, показанный Соней, и отправляется в Сибирь на 8 лет, получая надежду на новую жизнь. Свидригайлов же сдаётся и выбирает свою “Америку”. Теперь это реальное (хоть и невероятно далёкое) место превращается в символ смерти - окончательного поражения героя. Он не видит для себя возможности перерождения, поэтому завершает все земные дела (сделав при этом, заметим, много добра) и готовится к отъезду. Вот как выглядит его последняя сцена:
-- Я, брат, еду в чужие краи.
-- В чужие краи?
-- В Америку.
-- В Америку?
Свидригайлов вынул револьвер и взвел курок. Ахиллес приподнял брови.
-- А-зе, сто-зе, эти сутки (шутки) здеся не места!
-- Да почему же бы и не место?
-- А потому-зе, сто не места.
-- Ну, брат, это всё равно. Место хорошее; коли тебя станут спрашивать, так и отвечай, что поехал, дескать, в Америку.
Он приставил револьвер к своему правому виску.
-- А-зе здеся нельзя, здеся не места! -- встрепенулся Ахиллес, расширяя всё больше и больше зрачки.
Свидригайлов спустил курок.
Так фраза “уехать в Америку” становится эвфемизмом для самоубийства.
Интересно, что перед таким же выбором стоит Митя в конце “Братьев Карамазовых”. Он, в отличие от предыдущих двух героев, своего преступления не совершал, поэтому, казалось бы, имел полное моральное право согласиться на предложение Ивана бежать в Америку от несправедливого приговора. Но он выбирает путь Зосимы, который говорит ранее: “Воистину всякий пред всеми за всех виноват”, и идёт на каторгу. Объясняет своё решение он так:
Я эту Америку, чорт ее дери, уже теперь ненавижу. Пусть Груша будет со мной, но посмотри на нее: ну американка ль она? Она русская, вся до косточки русская, она по матери родной земле затоскует, и я буду видеть каждый час, что это она для меня тоскует, для меня такой крест взяла, а чем она виновата? А я-то разве вынесу тамошних смердов, хоть они может быть все до одного лучше меня? Ненавижу я эту Америку уж теперь! И хоть будь они там все до единого машинисты необъятные какие, али что -- чорт с ними, не мои они люди, не моей души! Россию люблю, Алексей, русского Бога люблю, хоть я сам и подлец! Да я там издохну!
Немного иначе выстроен этот образ в романе "Бесы" - любимом моём произведении Достоевского и одной из трёх любимых книг в принципе. Здесь можно выделить две основные линии.
С одной стороны, имена "Америка" и "Колумб" повторяются как синонимы смелой, несбыточной мечты, даже одержимости. Человек, которого “съела идея”, - один из ключевых типов Достоевского - сравнивается с Колумбом. Например, Пётр Верховенский, как и некоторые другие, одержимый притягательной силой личности Ставрогина, говорит об этом следующим образом:
- Может, и брежу, может, и брежу! - подхватил тот скороговоркой, -- но я выдумал первый шаг. Никогда Шигалеву не выдумать первый шаг. Много Шигалевых! Но один, один только человек в России изобрел первый шаг и знает, как его сделать. Этот человек я. Что вы глядите на меня? Мне вы, вы надобны, без вас я нуль. Без вас я муха, идея в стклянке, Колумб без Америки.
<...>
- Почему, почему вы не хотите? Боитесь? Ведь я потому и схватился за вас, что вы ничего не боитесь. Неразумно, что ли? Да ведь я пока еще Колумб без Америки; разве Колумб без Америки разумен?
“Бесы” - роман политический, поэтому Достоевский никак не мог обойти стороной уже упомянутую выше тягу своих революционно настроенных современников искать “правильной” жизни в Америке. Главный элемент здесь, конечно, - поездка Шатова и Кириллова. Они отправляются туда после вступления в революционное общество. Учитывая взгляды Достоевского, не стоит удивляться, что изложен этот сюжет весьма иронично:
- Чего рассказывать. Третьего года мы отправились втроем на эмигрантском пароходе в Американские Штаты на последние деньжишки, "чтобы испробовать на себе жизнь американского рабочего и таким образом личным опытом проверить на себе состояние человека в самом тяжелом его общественном положении". Вот с какою целию мы отправились.
- Господи! - засмеялся я. - Да вы бы лучше для этого куда-нибудь в губернию нашу отправились в страдную пору, "чтоб испытать личным опытом", а то понесло в Америку!
- Мы там нанялись в работники к одному эксплуататору; всех нас, русских, собралось у него человек шесть - студенты, даже помещики из своих поместий, даже офицеры были, и всё с тою же величественною целью. Ну и работали, мокли, мучились, уставали, наконец я и Кириллов ушли - заболели, не выдержали. Эксплуататор-хозяин нас при расчете обсчитал, вместо тридцати долларов по условию заплатил мне восемь, а ему пятнадцать; тоже и бивали нас там не раз. Ну тут-то без работы мы и пролежали с Кирилловым в городишке на полу четыре месяца рядом; он об одном думал, а я о другом.
- Неужто хозяин вас бил, это в Америке-то? Ну как, должно быть, вы ругали его!
- Ничуть. Мы, напротив, тотчас решили с Кирилловым, что "мы, русские, пред американцами маленькие ребятишки и нужно родиться в Америке или по крайней мере сжиться долгими годами с американцами, чтобы стать с ними в уровень". Да что: когда с нас за копеечную вещь спрашивали по доллару, то мы платили не только с удовольствием, но даже с увлечением. Мы всё хвалили: спиритизм, закон Линча, револьверы, бродяг. Раз мы едем, а человек полез в мой карман, вынул мою головную щетку и стал причесываться; мы только переглянулись с Кирилловым и решили, что это хорошо и что это нам очень нравится...
- Странно, что это у нас не только заходит в голову, но и исполняется, -- заметил я.
- Люди из бумажки, -- повторил Шатов.
Сама окружающая действительность нового места в итоге почти не имеет настоящего влияния на героев. Америка становится просто поводом для погружения в себя. Она предоставляет возможность оказаться в вакууме, вырванными из привычной жизни, и сосредоточиться на поиске ответов. И каждый из героев находит их в самом себе, в тех идеях, которыми их заразил Ставрогин ещё до поездки.
Кириллов приходит к атеистической мысли о человекобоге, Шатов - о русском народе-богоносце. Но такие разные идеи приводят обоих к трагическому финалу: Кириллов делает это осознанно, а Шатов становится жертвой своего стремления порвать с псевдореволюционным прошлым.
Америка в “Бесах” - место бегства для тех, кто запутался в своей жизни. Она даёт героям иллюзию ответов, но на самом деле Достоевский всё сказал о них в эпиграфах к роману:
Хоть убей, следа не видно,
Сбились мы, что делать нам?
В поле бес нас водит, видно,
Да кружит по сторонам.
Сколько их, куда их гонят,
Что так жалобно поют?
Домового ли хоронят,
Ведьму ль замуж выдают?
А. Пушкин
Тут на горе паслось большое стадо свиней, и они просили Его, чтобы позволил им войти в них. Он позволил им. Бесы, вышедши из человека, вошли в свиней; и бросилось стадо с крутизны в озеро и потонуло. Пастухи, увидя случившееся, побежали и рассказали в городе и по деревням. И вышли жители смотреть случившееся и, пришедши к Иисусу, нашли человека, из которого вышли бесы, сидящего у ног Иисусовых, одетого и в здравом уме, и ужаснулись. Видевшие же рассказали им, как исцелился бесновавшийся.
Евангелие от Луки. Глава VIII, 32—36
Ещё почитать о Достоевском:
---------------------------------------
Телеграм-канал для тех, кто хочет читать книжки хотя бы по цитатам: