– Валентина Петровна, что вы имеете в виду? – Катя замерла с кофейной чашкой в руке, чувствуя, как внутри всё сжимается.
Свекровь, сидя за массивным дубовым столом, даже не подняла глаз от своего вязания. Её спицы ритмично постукивали, словно отсчитывая секунды до следующего удара.
– Я ясно выразилась, – голос Валентины Петровны был холодным, как февральский ветер за окном. – Этот дом – мой. И я не собираюсь делить его с тобой.
Катя поставила чашку на стол, стараясь не расплескать кофе. В горле пересохло, а сердце колотилось так, будто хотело выскочить из груди. Она бросила взгляд на мужа, Сашу, который молча чистил картошку у раковины. Его плечи напряглись, но он не обернулся.
– Мам, – наконец выдавил он, не отрываясь от своего занятия, – мы же договорились. Катя теперь часть семьи.
– Часть семьи? – Валентина Петровна фыркнула, и её спицы замерли. – Семья – это те, кто уважает традиции, а не те, кто приходит и всё переворачивает вверх дном.
Катя почувствовала, как кровь приливает к щекам. Она знала, что свекровь недолюбливает её с первой встречи – слишком уж разные они были. Валентина Петровна, женщина старой закалки, с твёрдыми принципами и привычкой всё контролировать, видела в Кате угрозу своему миру. А Катя, выросшая в шумной московской квартире с вечно занятыми родителями, мечтала о тёплом семейном гнёздышке, где все друг другу родные. И вот, спустя три месяца после свадьбы, они с Сашей переехали в этот дом – старый, но просторный, с потемневшими от времени балками и запахом лаванды, который Валентина Петровна разводила в саду.
– Я ничего не переворачиваю, – тихо сказала Катя, стараясь держать голос ровным. – Я просто хочу, чтобы нам всем было комфортно.
– Комфортно? – свекровь прищурилась, и в её глазах мелькнула насмешка. – Это когда ты свои новомодные занавески на мои окна вешаешь? Или когда переставляешь мебель, не спросив?
– Это были наши с Сашей занавески, – Катя посмотрела на мужа, надеясь на поддержку. – Мы вместе выбирали.
Саша наконец отложил нож и повернулся. Его лицо было усталым, а в глазах читалась растерянность.
– Мам, Катя права. Мы хотели немного обновить дом. Это же нормально.
– Нормально? – Валентина Петровна отложила вязание и встала, уперев руки в бока. – Этот дом строил твой отец, царство ему небесное. Каждую доску, каждый гвоздь он выбирал с душой. А теперь ты позволяешь ей всё менять, будто это её дом!
Катя почувствовала, как слёзы подступают к глазам. Она не хотела ссоры, не хотела конфликта. Но слова свекрови резали, как нож. Она вспомнила, как впервые вошла в этот дом – тёмный, с тяжёлыми шторами и запахом старого дерева. Ей хотелось вдохнуть в него жизнь, добавить света, уюта. Но каждый её шаг, каждая попытка что-то изменить встречала сопротивление.
– Валентина Петровна, – начала она, стараясь говорить спокойно, – я понимаю, что этот дом важен для вас. Но мы с Сашей теперь тоже часть этого дома. Мы хотим, чтобы он был нашим общим.
– Общим? – свекровь усмехнулась, и в её голосе послышалась горечь. – Ты здесь три месяца, а уже хозяйкой себя чувствуешь. А я тут сорок лет живу. Сорок лет, Катя!
Саша шагнул к матери, его голос стал твёрже:
– Мам, хватит. Катя – моя жена. И этот дом теперь наш общий. Ты сама предложила нам переехать, когда папа умер.
– Да, предложила, – Валентина Петровна посмотрела на сына с укором. – Потому что думала, что ты будешь продолжать дело отца, хранить наш дом. А не превращать его в… в модный лофт какой-то!
Катя не выдержала:
– Это не лофт! Это просто шторы, Валентина Петровна! И краска на стенах! Мы не сносим стены, не ломаем ничего!
– Пока не ломаете, – отрезала свекровь. – Но я вижу, к чему всё идёт. Сегодня шторы, завтра ты захочешь кухню переделать, а там и до сада доберёшься.
Саша открыл было рот, чтобы возразить, но в этот момент раздался звонок в дверь. Все трое замерли, словно получив передышку. Катя бросилась открывать, радуясь возможности вырваться из удушающей атмосферы кухни.
На пороге стояла соседка, тётя Галя, с корзинкой яблок. Её круглое лицо светилось добродушием, а глаза хитро поблёскивали.
– Здравствуй, Катенька! – пропела она. – Вот, собрала с дерева, самые спелые. Для пирога в самый раз.
– Спасибо, тёть Галь, – Катя заставила себя улыбнуться, принимая корзинку. – Заходите?
– Ой, нет, милая, я на минутку, – тётя Галя заглянула в дом, явно уловив напряжение. – А что у вас тут? Всё в порядке?
– Всё нормально, – Катя постаралась говорить бодро, но голос предательски дрогнул.
Тётя Галя посмотрела на неё внимательно, но ничего не сказала. Только потрепала по плечу и ушла, бросив напоследок:
– Если что, ты знаешь, где меня найти.
Катя вернулась на кухню, где Саша и Валентина Петровна уже молчали, но воздух всё ещё звенел от недавнего спора. Она поставила корзинку на стол и начала разбирать яблоки, лишь бы занять руки.
– От соседки, – пояснила она, чувствуя на себе взгляд свекрови. – Для пирога.
– Пирог? – Валентина Петровна подняла бровь. – Ты что, теперь и готовить начнёшь по-своему?
– Мам, – Саша повысил голос, – хватит. Катя старается, чтобы всем было хорошо. Почему ты не можешь это принять?
– Потому что этот дом – не её, – отрезала свекровь. – И никогда не будет.
Эти слова ударили Катю, как пощёчина. Она бросила яблоко обратно в корзину и вышла из кухни, не сказав ни слова. В гостиной она опустилась на диван, обхватив себя руками. Её трясло. Она не хотела плакать, не хотела показывать слабость, но слёзы всё равно жгли глаза.
Саша вошёл через пару минут. Он выглядел измученным, словно только что пробежал марафон.
– Катюш, – он сел рядом, пытаясь взять её за руку, но она отстранилась.
– Почему ты не сказал ей, что это и мой дом тоже? – её голос дрожал. – Ты просто стоял и молчал.
– Я не молчал, – возразил он. – Я пытался её успокоить. Ты же знаешь, какая она.
– Знаю, – Катя посмотрела ему в глаза. – Но я твоя жена, Саша. А чувствую себя здесь чужой.
Он опустил голову, и на мгновение ей показалось, что он сейчас заплачет. Но вместо этого он тихо сказал:
– Я поговорю с ней. Серьёзно. Просто… дай мне немного времени. Она не всегда была такой. После смерти папы она изменилась.
Катя кивнула, хотя внутри всё кричало: сколько ещё времени? Сколько ещё ей терпеть это чувство, будто она незваный гость в собственном доме?
Следующие дни были похожи на хождение по минному полю. Валентина Петровна не поднимала тему напрямую, но её взгляды, колкие замечания и вздохи говорили красноречивее слов. Катя старалась держаться, занимаясь домом, готовя ужины, которые свекровь демонстративно игнорировала, предпочитая свою «проверенную» еду. Саша пытался быть миротворцем, но его попытки только больше раздражали обеих.
Однажды вечером, когда Катя мыла посуду, а Саша уехал по делам, Валентина Петровна зашла на кухню.
– Ты ведь понимаешь, что Саша никогда не пойдёт против меня? – сказала она, скрестив руки на груди.
Катя замерла, сжимая губку так, что вода стекала по запястьям.
– Он вас любит, – ответила она, не оборачиваясь. – Но он любит и меня.
– Любит, – свекровь хмыкнула. – Но я его мать. А материнская любовь – это навсегда. А ты… ты можешь уйти в любой момент.
Катя повернулась, её глаза сверкали от сдерживаемого гнева.
– Я не собираюсь никуда уходить, Валентина Петровна. И если вы думаете, что можете меня выжить, то ошибаетесь.
Свекровь посмотрела на неё с удивлением, словно не ожидала такого отпора. Но вместо ответа она просто развернулась и вышла.
Катя осталась одна, чувствуя, как сердце колотится. Она понимала, что это только начало. Валентина Петровна не сдастся так легко. Но что-то подсказывало ей, что и она сама не готова отступать.
Через несколько дней Катя решила устроить семейный ужин, чтобы разрядить обстановку. Она потратила весь день на готовку: запекла курицу с травами, сделала салат с орехами, даже испекла тот самый яблочный пирог по рецепту тёти Гали. Саша был в восторге, а вот Валентина Петровна сидела за столом с каменным лицом.
– Не люблю орехи, – заявила она, отодвигая салат. – И курица слишком сухая.
– Мам, всё вкусно, – Саша попытался сгладить углы. – Катя старалась.
– Старалась, – свекровь вздохнула, как будто это слово было оскорблением.
Катя сжала вилку, но промолчала. Она не хотела давать свекрови повод для новой ссоры. Но внутри всё кипело.
После ужина, когда Саша ушёл провожать тётю Галю, которая заглянула на чай, Валентина Петровна задержалась на кухне.
– Знаешь, Катя, – начала она, вытирая руки полотенцем, – я ведь не злая. Просто я знаю, что для Саши лучше. А ты… ты слишком молодая, слишком городская. Ты не понимаешь, что значит этот дом для нашей семьи.
– А вы не даёте мне шанса понять, – тихо ответила Катя. – Вы с самого начала решили, что я здесь чужая.
Свекровь посмотрела на неё долгим взглядом, и в её глазах мелькнуло что-то новое – не злость, не презрение, а что-то похожее на боль. Но она ничего не сказала и вышла.
Той ночью Катя долго не могла заснуть. Она лежала рядом с Сашей, слушая его ровное дыхание, и думала о том, как всё сложно. Она любила мужа, любила этот дом, но каждый день чувствовала себя всё более чужой. И хуже всего было то, что Саша, кажется, не до конца понимал, как ей тяжело.
На следующее утро их разбудил звонок в дверь. Катя, ещё в пижаме, спустилась открыть. На пороге стояла тётя Галя, но на этот раз её лицо было серьёзным.
– Катенька, – сказала она, понизив голос, – у нас беда. В посёлке пожар. Дом Веры Ивановны сгорел дотла.
Катя ахнула, прикрыв рот рукой. Вера Ивановна была их соседкой, доброй старушкой, которая всегда угощала их малиной из своего сада.
– Как это случилось? – спросила Катя, чувствуя, как холодеют пальцы.
– Проводка, говорят, – тётя Галя покачала головой. – Хорошо, хоть сама жива осталась. Но дом… от дома ничего не осталось.
В этот момент на лестнице появилась Валентина Петровна. Она услышала конец разговора и побледнела.
– Вера? – переспросила она. – Это же моя подруга детства…
Катя посмотрела на свекровь и впервые увидела её не как врага, а как женщину, которая только что узнала о потере близкого человека. И в этот момент она поняла, что всё может измениться – но только если они обе найдут в себе силы сделать шаг навстречу друг другу.
Валентина Петровна стояла, вцепившись в перила лестницы, её лицо было белее мела.
– Вера… – повторила она тихо, словно не веря своим ушам. – Как же так… её дом…
Катя смотрела на свекровь, и в груди что-то сжалось. Впервые за всё время она видела в ней не строгую хозяйку, не непримиримого критика, а просто человека, которого настигло горе. Тётя Галя, всё ещё стоявшая в дверях, покачала головой.
– Да, Валя, беда большая. Вера сейчас у меня, переночевать пока некуда. Хорошо, хоть жива осталась, а то ведь… – она осеклась, махнув рукой.
Катя шагнула вперёд, всё ещё держа дверную ручку.
– Тёть Галь, а что с ней теперь будет? Ей есть где жить?
– Пока у меня поживёт, – ответила соседка. – Но у меня самой тесно, да и не дело это – старушке по чужим углам скитаться. Надо бы помочь ей как-то.
Валентина Петровна вдруг выпрямилась, её глаза заблестели.
– Катя, позови Сашу, – сказала она неожиданно твёрдо. – Надо ехать к Вере. Немедленно.
Катя кивнула, хотя внутри всё ещё кипели смешанные чувства. Она поднялась наверх, где Саша, заспанный, натягивал футболку.
– Саш, там беда, – быстро сказала она. – У Веры Ивановны дом сгорел. Тётя Галя пришла, мама просит тебя спуститься.
Саша замер, потом выругался шёпотом и бросился вниз, даже не застегнув джинсы.
Когда они втроём – Катя, Саша и Валентина Петровна – вошли в дом тёти Гали, Вера Ивановна сидела за столом, сгорбившись над чашкой чая. Её седые волосы были растрёпаны, а лицо – серое, словно жизнь из него вытекла вместе с дымом пожара. Увидев Валентину Петровну, она подняла глаза, и те мгновенно наполнились слезами.
– Валя… – прошептала она, протягивая дрожащие руки.
Свекровь, не говоря ни слова, бросилась к подруге и обняла её. Катя стояла в стороне, чувствуя себя лишней, но не могла отвести взгляд. Валентина Петровна, всегда такая собранная, строгая, сейчас выглядела потерянной, почти растерянной, обнимая свою подругу.
– Всё будет хорошо, Верочка, – шептала она, гладя её по спине. – Мы что-нибудь придумаем.
Саша, стоявший рядом с Катей, тихо спросил:
– Как это вообще могло случиться?
– Проводка, – тётя Галя вздохнула, наливая чай в ещё одну чашку. – Старая была, вот и загорелось. Хорошо, Вера ночью проснулась, дым учуяла. Выбежала в чём была.
Катя посмотрела на Веру Ивановну – на ней был чужой халат, слишком большой, а на ногах – тапочки тёти Гали. Всё, что у неё осталось, – это жизнь. И больше ничего.
– Надо её к нам забрать, – вдруг сказала Валентина Петровна, повернувшись к Саше. – У нас места хватит.
Катя замерла. Она ожидала чего угодно, но не этого. Дом, который свекровь так яростно защищала, называя «своим», теперь она предлагала открыть для подруги?
– Мам, ты уверена? – Саша посмотрел на мать с удивлением. – У нас и так… тесновато.
– Тесновато? – Валентина Петровна вскинула брови. – Это твой отец строил дом, чтобы в нём люди жили, а не пыль собирали. Вера – моя подруга, почти сестра. Где ей ещё быть, если не у нас?
Катя почувствовала, как внутри что-то дрогнуло. Она хотела возразить, напомнить, как свекровь буквально вчера называла её чужой в этом доме, но слова застряли в горле. Вместо этого она сказала:
– Конечно, Вера Ивановна может пожить у нас. Мы найдём место.
Валентина Петровна посмотрела на неё с удивлением, но ничего не сказала. Только кивнула, словно принимая этот жест как должное.
Когда они вернулись домой, началась суета. Катя с Сашей перетаскивали вещи в гостевую комнату, стелили свежее бельё, искали одежду, которая могла бы подойти Вере Ивановне. Валентина Петровна тем временем готовила чай и что-то напевала, словно пытаясь отвлечься от тяжёлых мыслей.
– Катя, – вдруг позвала она, когда Саша вышел за подушками. – Ты умеешь готовить борщ?
Катя, раскладывающая полотенца, замерла.
– Ну… да, – ответила она осторожно. – Не сказать, чтобы идеально, но мама учила.
– Вера любит борщ, – сказала свекровь, глядя куда-то в сторону. – Я бы сама сварила, но у меня руки трясутся. Не могу сегодня.
Катя посмотрела на неё внимательно. Впервые за всё время Валентина Петровна выглядела не как неприступная крепость, а как обычная женщина, которую настигло горе.
– Я сварю, – тихо ответила Катя. – Если хотите, можем вместе.
Свекровь кивнула, и в её глазах мелькнуло что-то новое – не то благодарность, не то удивление.
Вечером, когда Вера Ивановна устроилась в гостевой комнате, а Саша уехал в город за лекарствами для неё, Катя и Валентина Петровна остались на кухне. Борщ томился на плите, наполняя дом тёплым, уютным ароматом.
– Ты хорошо режешь свёклу, – неожиданно сказала свекровь, наблюдая, как Катя натирает овощи. – Аккуратно.
– Спасибо, – Катя улыбнулась, но тут же напряглась, ожидая подвоха.
Но Валентина Петровна лишь вздохнула.
– Я ведь не всегда была такой, – сказала она, помешивая ложкой в кастрюле. – После смерти мужа… всё изменилось. Этот дом – последнее, что от него осталось. Я боялась, что если начну что-то менять, то потеряю и его.
Катя молчала, не зная, что ответить. Это был первый раз, когда свекровь говорила с ней так – открыто, без нападок.
– Я понимаю, – наконец сказала она. – Этот дом важен для вас. Но он важен и для нас с Сашей. Мы хотим, чтобы он стал нашим общим домом. Не вместо вас, а вместе с вами.
Валентина Петровна посмотрела на неё долгим взглядом.
– Ты думаешь, я не хочу этого? – спросила она тихо. – Но ты… ты такая другая. Всё делаешь по-своему. Я смотрю на тебя и вижу, как всё меняется. И мне страшно.
Катя почувствовала, как внутри что-то отзывается. Она вдруг поняла, что за всей этой враждебностью свекрови скрывается не ненависть, а страх. Страх потерять то, что ей дорого.
– Я не хочу ничего отнимать, – сказала она мягко. – Я хочу добавить. Сделать этот дом живым, чтобы он был не только памятью, но и будущим.
Свекровь молчала, глядя на пламя под кастрюлей. Потом медленно кивнула.
– Может, ты и права, – сказала она так тихо, что Катя едва расслышала.
Но этот момент близости оказался хрупким. На следующий день Валентина Петровна снова вернулась к своему привычному тону. Когда Катя предложила переставить диван в гостиной, чтобы Вере Ивановне было удобнее, свекровь отрезала:
– Это не твоя забота. Я сама разберусь, как лучше для Веры.
Катя стиснула зубы, но промолчала. Она понимала, что перемирие было временным, и настоящая борьба ещё впереди.
Тем временем Вера Ивановна, несмотря на своё горе, оказалась на удивление тёплой и благодарной гостьей. Она помогала Кате на кухне, рассказывала истории о молодости, о том, как они с Валентиной Петровной дружили ещё в школе. Катя ловила себя на том, что ей нравится слушать эти рассказы – они делали свекровь более человечной, более понятной.
Однажды, когда они втроём пили чай, Вера Ивановна вдруг сказала:
– Валя, ты помнишь, как мы с тобой мечтали, что наши дети будут дружить, как мы?
Валентина Петровна улыбнулась – впервые за долгое время искренне.
– Помню, – сказала она. – Только у тебя дочка, а у меня сын. Вот и подружились они, – она бросила взгляд на Катю, и в её глазах мелькнула тень тепла.
Но этот проблеск быстро угас. Когда Катя предложила отвезти Веру Ивановну в город, чтобы оформить документы на страховку, Валентина Петровна неожиданно взорвалась:
– Ты что, думаешь, я не справлюсь? Это моя подруга, я сама о ней позабочусь!
– Я не это имела в виду, – начала Катя, но свекровь уже вышла из комнаты, хлопнув дверью.
Саша, вернувшись вечером, застал Катю на веранде. Она сидела, завернувшись в плед, и смотрела на звёзды.
– Опять поссорились? – спросил он, садясь рядом.
– Не поссорились, – вздохнула Катя. – Просто… я не знаю, как к ней подступиться. Иногда кажется, что мы начинаем понимать друг друга, а потом она снова закрывается.
– Она боится, – тихо сказал Саша. – Боится, что если примет тебя, то потеряет контроль. Над домом, надо мной, над всем.
– А ты? – Катя посмотрела ему в глаза. – Ты на чьей стороне?
Саша взял её за руку.
– На нашей. Но я не могу просто взять и выгнать маму. Она моя мать, Катя.
– А я твоя жена, – её голос дрогнул. – И я устала чувствовать себя чужой в этом доме.
Саша молчал, глядя в темноту. Потом сказал:
– Я поговорю с ней. Обещаю. Но дай мне время.
– Время, – Катя горько усмехнулась. – Сколько ещё времени, Саша?
На следующий день ситуация накалилась до предела. Утром Катя обнаружила, что её любимая ваза – подарок от мамы на свадьбу – исчезла из гостиной. Она нашла её в кладовке, завёрнутую в старую тряпку.
– Валентина Петровна, – Катя старалась говорить спокойно, – почему моя ваза в кладовке?
Свекровь, чистившая картошку, даже не подняла глаз.
– Она там неуместна была, – ответила она. – Слишком вычурная для нашего дома.
– Это не только ваш дом, – Катя почувствовала, как внутри всё закипает. – Это и мой дом. И ваза – моя.
– Твой? – Валентина Петровна наконец посмотрела на неё. – Ты здесь три месяца, а уже всё своё считаешь.
Катя сжала кулаки, но в этот момент в кухню вошла Вера Ивановна. Она выглядела усталой, но её голос был твёрдым:
– Валя, хватит. Ты несправедлива к девочке.
Свекровь замерла, явно не ожидая такого от подруги.
– Вера, ты не понимаешь… – начала она.
– Понимаю, – перебила Вера Ивановна. – Ты боишься перемен. Но этот дом – не только твой. Он теперь и их. И Катя старается, чтобы всем было хорошо. А ты её гнобишь.
Катя почувствовала, как слёзы жгут глаза. Она не ожидала, что Вера Ивановна вступится за неё. Валентина Петровна молчала, её лицо покраснело, а губы дрожали.
– Я не гноблю, – наконец сказала она. – Я защищаю свой дом.
– От кого? – тихо спросила Вера Ивановна. – От своей невестки? От Саши? От меня?
В этот момент в дом вошёл Саша. Он явно почувствовал напряжение, потому что остановился в дверях, переводя взгляд с матери на Катю.
– Что тут происходит? – спросил он.
– Твоя мать убрала мою вазу в кладовку, – сказала Катя, стараясь держать голос ровным. – А Вера Ивановна считает, что она несправедлива ко мне.
– Мам, – Саша повернулся к Валентине Петровне, – это правда?
Свекровь молчала, глядя в пол. Потом вдруг резко встала и вышла из кухни.
Катя опустилась на стул, чувствуя, как силы покидают её. Вера Ивановна положила руку ей на плечо.
– Не сдавайся, девочка, – тихо сказала она. – Валя упрямая, но сердце у неё доброе. Просто ей нужно время.
– А если времени не хватит? – Катya посмотрела на неё, не скрывая отчаяния.
Вера Ивановна улыбнулась, но в её улыбке была грусть.
– Тогда тебе придётся самой решить, что важнее – этот дом или твоё счастье.
Той ночью Катя не могла заснуть. Она лежала, глядя в потолок, и думала о словах Веры Ивановны. Счастье. Она хотела быть счастливой в этом доме, рядом с Сашей. Но каждый день чувствовала, как этот дом становится клеткой.
На следующее утро она проснулась от странного шума. Выглянув в окно, она увидела Валентину Петровну в саду. Свекровь стояла у старой яблони, той самой, что росла у забора, и плакала. Катя никогда не видела её такой – сгорбленной, уязвимой, одинокой.
И в этот момент Катя поняла, что всё может измениться. Но только если она сделает шаг навстречу. Вопрос был в том, хватит ли у неё сил – и что ждёт их всех впереди, когда этот шаг будет сделан…
Катя смотрела на Валентину Петровну через кухонное окно, и её сердце сжалось. Свекровь, всегда такая непробиваемая, стояла у старой яблони, прижимая ладони к лицу. Её плечи дрожали, а ветер теребил подол её старенького платка. Катя никогда не видела её такой – не строгой хозяйкой дома, не грозной свекровью, а просто женщиной, которая плачет, думая, что никто не видит.
– Саша, – Катя повернулась к мужу, который пил кофе за столом. – Твоя мама в саду. Она… плачет.
Саша поставил чашку, его брови нахмурились.
– Плачет? – переспросил он, словно не веря. – Мама?
Он подошёл к окну, посмотрел на мать и замер.
– Я поговорю с ней, – сказал он, но в его голосе не было уверенности.
Катя коснулась его руки.
– Может, я попробую? – тихо спросила она.
Саша посмотрел на неё с удивлением.
– Ты уверена? После всего…
– Не уверена, – честно ответила Катя. – Но я хочу попробовать.
Она накинула кофту и вышла в сад. Утренний воздух был прохладным, пахло мокрой травой и опавшими листьями. Валентина Петровна, услышав шаги, быстро вытерла лицо и выпрямилась, но её глаза всё ещё блестели.
– Что тебе? – спросила она резко, но голос дрогнул.
Катя остановилась в паре шагов, чувствуя, как сердце колотится.
– Валентина Петровна, – начала она осторожно, – я видела, как вы… расстроены. Может, я могу чем-то помочь?
Свекровь посмотрела на неё, словно не веря своим ушам. Потом отвернулась, сжав губы.
– Помочь? – её голос был полон горечи. – Ты и так всё перевернула в этом доме. Чего тебе ещё надо?
Катя глубоко вдохнула, стараясь не сорваться.
– Я не хочу ничего переворачивать, – сказала она тихо. – Я хочу, чтобы этот дом был домом для всех нас. Для вас, для Саши, для меня. И для Веры Ивановны, пока ей нужна помощь.
Валентина Петровна молчала, глядя на яблоню. Её пальцы теребили край платка.
– Этот дом… – наконец заговорила она, – он всё, что у меня осталось от мужа. От нашей жизни. Я смотрю на тебя, на твои шторы, на твои вазы, и мне кажется, что ты стираешь его память.
Катя почувствовала, как слёзы подступают к глазам. Она сделала шаг ближе.
– Я не хочу ничего стирать, – сказала она. – Я хочу, чтобы этот дом жил. Чтобы он был не только памятью, но и будущим. Для Саши, для вас, для наших будущих детей.
Свекровь посмотрела на неё, и в её глазах мелькнуло что-то новое – не злость, не сопротивление, а усталость и, может быть, тень понимания.
– Ты думаешь, я не хочу этого? – тихо спросила она. – Но я не знаю, как… как принять всё это. Тебя.
Катя замялась, но потом решилась:
– Давайте попробуем вместе? Я не враг, Валентина Петровна. Я люблю Сашу. И этот дом. И я хочу, чтобы вы тоже были его частью. Но не как хозяйка, которая решает всё за всех, а как… как мама. Как бабушка, если у нас будут дети.
Валентина Петровна молчала так долго, что Катя уже подумала, что зря начала этот разговор. Но потом свекровь вдруг сказала:
– Вера вчера говорила о тебе. Сказала, что ты добрая. Что стараешься для всех. Я… я не хотела её слушать. Но, наверное, она права.
Катя замерла, не ожидая таких слов.
– Вера Ивановна – замечательная, – тихо ответила она. – И она вас очень любит. Рассказывает, как вы дружили в молодости. Как вместе мечтали.
Свекровь слабо улыбнулась, её взгляд смягчился.
– Да, мы с Верой многое прошли. А теперь вот её дом сгорел… Я смотрю на неё и думаю: а что, если бы это был мой дом? Что бы осталось от меня?
Катя почувствовала, как внутри что-то щёлкнуло. Она вдруг поняла, что страх Валентины Петровны – не просто о доме, а о том, что она теряет себя.
– У вас есть Саша, – сказала она мягко. – У вас есть воспоминания. И у вас есть мы. Мы не хотим вас вычеркнуть. Мы хотим быть вместе.
Валентина Петровна посмотрела на неё, и её губы дрогнули.
– Я была несправедлива к тебе, – сказала она наконец, и каждое слово, казалось, давалось ей с трудом. – Я… прости, Катя.
Катя почувствовала, как слёзы всё-таки вырвались наружу. Она шагнула вперёд и, не раздумывая, обняла свекровь. Валентина Петровна напряглась, но потом медленно, неуверенно обняла её в ответ.
Этот момент мог бы стать поворотным, но жизнь, как всегда, внесла свои коррективы. Через пару дней Вера Ивановна получила письмо от страховой компании – её дом был застрахован, но выплата оказалась мизерной, едва хватит на ремонт сарая. Она сидела за столом, сжимая письмо, и её глаза снова наполнились слезами.
– Что мне теперь делать? – прошептала она. – Куда идти?
Валентина Петровна, сидевшая рядом, взяла её за руку.
– Никуда ты не пойдёшь, – твёрдо сказала она. – Будешь жить здесь, сколько нужно.
Катя, стоявшая у плиты, где готовила ужин, посмотрела на Сашу. Он кивнул, словно подтверждая, что это правильное решение.
– Вера Ивановна, – сказала Катя, – мы рады, что вы с нами. И мы поможем вам. Правда.
Вера Ивановна посмотрела на неё с благодарностью, но в её глазах была тоска.
– Вы и так много для меня делаете, – сказала она. – Но я не хочу быть обузой.
– Вы не обуза, – возразила Катя. – Вы часть нашей семьи.
Валентина Петровна кашлянула, словно пытаясь скрыть эмоции.
– Катя права, – сказала она, и её голос был непривычно мягким. – Мы справимся. Вместе.
В тот вечер они вчетвером сидели за столом, ели Катин борщ и говорили о будущем. Впервые за всё время Катя почувствовала, что дом начинает становиться их общим. Не только её и Саши, не только Валентины Петровны, но и Веры Ивановны, которая, несмотря на своё горе, улыбалась, слушая, как Саша рассказывает о планах по ремонту чердака.
Но настоящий перелом случился через неделю. Катя, вернувшись с работы, застала Валентину Петровну в гостиной. Свекровь держала в руках ту самую вазу, которую когда-то убрала в кладовку.
– Я достала её, – сказала она, не глядя на Катю. – Поставила на комод. Она… правда красивая.
Катя замерла, не веря своим ушам.
– Спасибо, – тихо ответила она. – Это подарок от моей мамы.
– Знаю, – Валентина Петровна кивнула. – И знаешь… я подумала, может, мы вместе выберем новые шторы? Те, что ты повесила, красивые, но, может, найдём что-то, что нам обеим понравится?
Катя почувствовала, как внутри разливается тепло. Это был маленький шаг, но он значил больше, чем все слова.
– Я бы очень хотела, – сказала она, улыбнувшись.
Вечером, когда Саша вернулся домой, он застал Катю и Валентину Петровну за каталогом тканей. Они спорили, но не так, как раньше – с лёгкой иронией, с шутками, почти как подруги.
– Что происходит? – спросил он, широко улыбаясь.
– Мы выбираем шторы, – ответила Катя, и её глаза сияли.
– И я учу твою жену правильно заваривать чай, – добавила Валентина Петровна с лукавой улыбкой. – А то она всё по-городскому делает, быстро-быстро.
Саша рассмеялся, и в этот момент Катя поняла, что, возможно, они наконец-то нашли общий язык. Не идеальный, не без шероховатостей, но настоящий.
Прошёл месяц. Вера Ивановна всё ещё жила с ними, но теперь это не казалось тяжёлым. Она помогала Кате на кухне, рассказывала истории о прошлом, а иногда даже вступалась за неё, когда Валентина Петровна пыталась вернуться к старым привычкам.
– Валя, не начинай, – говорила она с улыбкой. – Катя и без тебя знает, как лучше.
Валентина Петровна ворчала, но всё чаще соглашалась. Они с Катей вместе ездили в город за тканями, вместе готовили ужин для Саши, и однажды свекровь даже похвалила Катин пирог, хоть и добавила:
– Но с корицей я бы всё-таки не переборщила.
Катя только улыбнулась. Она научилась не принимать это на свой счёт.
Однажды вечером, когда они все сидели на веранде, глядя на закат, Вера Ивановна вдруг сказала:
– Знаете, я ведь боялась, что после пожара у меня ничего не останется. А теперь я смотрю на вас и думаю – у меня есть вы.
Валентина Петровна кашлянула, пряча слёзы.
– Ты всегда была сентиментальной, Верочка, – сказала она, но её голос был мягким.
Катя посмотрела на Сашу, и он сжал её руку.
– Мы семья, – сказал он просто. – И этот дом – наш. Для всех нас.
Катя кивнула, чувствуя, как последние осколки напряжения растворяются в тёплом вечернем воздухе. Она посмотрела на яблоню в саду, на которой уже начали зреть первые плоды, и подумала, что, может быть, этот дом и правда станет их общим. Не сразу, не без труда, но с каждым днём они всё ближе к этому.
А когда Валентина Петровна предложила посадить в саду новые цветы – те, что любила Катя, – она поняла, что они на правильном пути. И, возможно, этот путь приведёт их к чему-то большему, чем просто мир в доме. К настоящей семье.
Для вас с любовью: