— Лариса, ну что ты как неродная? — голос свекрови, Нины Захаровны, сочился приторным голоском, который совершенно не вязался с хищным блеском в её глазах. — Галочка просто посмотрит, какое у тебя приданое. Ей же интересно, как сейчас молодёжь живёт. Мы же по-простому, по-родственному!
Лариса стояла, оцепенев, в дверях собственной спальни. Картина, открывшаяся ей, напоминала кадр из фильма про налётчиков. Дверцы её платяного шкафа, её святая святых, были распахнуты настежь. Нина Захаровна, её свекровь, и Галина, её родная сестра, о существовании которой Лариса до вчерашнего дня лишь смутно догадывалась, бесцеремонно перебирали её вещи. Галина, дородная женщина с громким голосом и лицом, навсегда застывшим в выражении обиженного превосходства, держала в руках Ларисино кашемировое пальто.
— Синтетики много, — вынесла она вердикт, брезгливо оттопырив губу. — В наше время всё натуральное было. Носилось — не сносить! А это что? — она извлекла из глубин шкафа шёлковое платье, купленное Ларисой на первую премию. — Просвечивает всё! Срамота одна. Нина, ты посмотри, зря я, что ли, говорю, что нынешние совсем стыд потеряли!
Нина Захаровна поддакнула, извлекая коробку с бельём. — Ой, Галочка, и не говори! Я Димочке своему с детства внушала: скромность — главное украшение. А тут… — она многозначительно покачала головой, словно Лариса не в собственном доме стояла, а была подсудимой на процессе о нравственности.
У Ларисы перехватило дыхание. Это было уже за гранью. Вчерашний день пронёсся в памяти мутным, кошмарным вихрем. Звонок в дверь. На пороге — Нина Захаровна, а за её спиной… табор. Иначе это столпотворение и не назовёшь. Галина, её молчаливый, грузный муж Борис и двое их детей — вертлявый Петя лет десяти и капризная Маша лет шести.
— Ларочка, деточка, встречай! — пропела свекровь, проталкиваясь в квартиру. — Галочка с семьёй из Воронежа приехала, сюрприз нам сделала! У них там ремонт, проводку меняют, поживут у нас недельку-другую!
«У нас?» — мысленно похолодела Лариса. Их двухкомнатная квартира, их уютное гнёздышко, мгновенно превратилось в подобие цыганского табора на вокзале. Сумки, баулы, узлы, от которых пахло поездом и какой-то кислой едой, загромоздили всю прихожую.
Дима, её муж, как всегда в присутствии матери, превратился в тень. Он виновато улыбался, пожимал плечами и пытался изобразить радушного хозяина, бормоча что-то про «давно не виделись». Лариса же чувствовала, как внутри неё закипает глухое раздражение. Никто не предупредил. Никто не спросил. Их просто поставили перед фактом.
А теперь эти… «родственники» хозяйничали в её спальне.
— Положите, пожалуйста, на место, — голос Ларисы прозвучал тихо, но твёрдо. В ушах звенело от ярости. Галина обернулась, и на её лице отразилось искреннее изумление, словно Лариса предложила ей съесть что-то несъедобное.
— Да что ты, милая? Мы же просто смотрим. Надо же знать, как племянник наш живёт, не в бедности ли? Мы ж за него душой болеем!
— Мой муж не бедствует, — отчеканила Лариса, делая шаг вперёд. — А в мои шкафы без моего разрешения заглядывать не нужно. Это моя спальня. Моя и моего мужа.
Воздух в комнате, казалось, сгустился. Нина Захаровна поджала губы, превратив их в тонкую ниточку. Это был её фирменный знак крайнего неодобрения.
— Лариса! Как ты разговариваешь со старшими? — зашипела она. — Галя — моя родная сестра! Она тебе тётка! Ты должна уважение проявлять!
— Уважение — это когда не лезут в твою личную жизнь и в твоё бельё, Нина Захаровна, — Лариса чувствовала, как дрожат руки, но отступать была не намерена. — Пожалуйста, выйдите из моей комнаты.
Галина фыркнула, с шумом захлопнула дверцу шкафа и, проходя мимо Ларисы, нарочито толкнула её плечом. — Фифа какая столичная. Подумаешь, шкаф её потревожили. У нас в Воронеже люди проще. Душевнее.
Они вышли, оставив Ларису одну посреди комнаты. Она прикрыла глаза, пытаясь унять бешено колотящееся сердце. Запах чужих духов — резких и дешёвых, как освежитель воздуха «Сирень», — казалось, въелся в стены. Она подошла к шкафу и брезгливо, двумя пальцами, поправила платья. Чувствовала себя осквернённой, будто в её душу влезли в грязных сапогах.
Из детской донёсся пронзительный визг, а затем — жалобное, отчаянное мяуканье. Лариса бросилась туда.
Её кот Барсик, холёный и избалованный перс, которого она любила как собственного ребёнка, был зажат в углу Петей и Машей. Маша, хихикая, тянула его за хвост, а Петя пытался нацепить ему на голову кукольный чепчик. Барсик шипел, вырывался, его глаза были полны ужаса.
— А ну, прекратили! — закричала Лариса таким голосом, что сама себя не узнала.
Дети отскочили. Маша тут же заревела в голос, а Петя нагло уставился на Ларису. — А что такого? Мы просто играем. Он царапается!
— Он защищается! — Лариса подхватила на руки дрожащего кота, прижимая его к себе. — Вы мучаете животное! Вам разве не объясняли, что так нельзя?
В комнату, привлечённая рёвом, ввалилась Галина. Увидев плачущую дочь, она налилась багровой краской. — Ты что на детей орёшь, ирода кусок?! — взвизгнула она, подлетая к Ларисе. — Машеньку мою до слёз довела! Да что ты себе позволяешь?!
— Я себе позволяю защищать своё животное от ваших невоспитанных детей! — не выдержала Лариса. — Они издевались над котом!
— Подумаешь, кошка! — отмахнулась Галина. — У нас в деревне их палками гоняют, и ничего! А это — ребёнок! Ты на неё голос повысила!
На шум прибежали Нина Захаровна и Дима. — Что здесь происходит? — растерянно спросил муж, глядя то на плачущую племянницу, то на разъярённую жену с котом на руках.
— Твоя жена моих детей обижает! — заголосила Галина. — Мы к вам с открытой душой, а она…
— Ларочка, ну зачем ты так? — вмешалась свекровь. — Это же дети. Ну, поиграли с котиком, что такого? Надо быть терпимее. Семья всё-таки.
Лариса посмотрела на мужа. Она ждала поддержки. Ждала, что он сейчас подойдёт, обнимет её и скажет твёрдо: «Мама, Галя, Лариса права. Это наш дом, и наши правила».
Но Дима лишь виновато переминался с ноги на ногу. — Лар, ну правда, они же не со зла… Давай не будем ссориться. Тётя Галя, Петя, Маша, ну-ка, идите в большую комнату, мультики начинаются.
Он попытался разрядить обстановку, но для Ларисы это прозвучало как предательство. Он не встал на её сторону. Он снова выбрал свою родню, оставив её одну против этой стаи.
Весь оставшийся день Лариса ходила как в тумане. Семейство из Воронежа вело себя так, будто они не в гостях, а у себя на даче. Борис, муж Галины, оккупировал диван перед телевизором, требуя, чтобы ему приносили еду и пиво прямо туда. Дети носились по квартире, снося всё на своём пути. Танечка, восьмилетняя дочь Ларисы и Димы, забилась в свой угол и тихо рисовала, не желая контактировать с шумными двоюродными братьями и сёстрами.
Но апофеозом стала кухня. Лариса любила готовить. Для неё это был не просто процесс, а своего рода медитация. Она знала, где у неё лежит каждая специя, каждая лопаточка. Её кухня была её царством. До этого дня.
Галина вломилась туда, как ураган. — Так, Лариска, что у вас тут поесть? — она без спроса открыла холодильник. — О, котлетки! Мои-то покупное не едят, только домашнее. Борщ есть? Нет? А чего не сварила? Гостей же ждали!
Лариса промолчала, сжимая кулаки. Эти котлеты она готовила на два дня для своей семьи. Галина тем временем выгребла половину и швырнула на сковородку разогревать. Жирные брызги полетели во все стороны, пачкая чистую плиту и кафель.
— Нина, иди сюда, тут твоя сноха нас голодом морит! — крикнула она в коридор.
Нина Захаровна тут же материализовалась на кухне. — Ларочка, ну разве так можно? Родные люди приехали, а у тебя стол пустой. Надо было суетиться, готовить. Настоящая хозяйка всегда к гостям готова. Помнишь, я тебе рассказывала, как определить, свежее ли мясо? Надо на него пальцем нажать. Если ямка быстро выравнивается — свежее. А если остаётся — уже полежало. Это элементарные знания, девочка моя. А ты, видать, и этого не знаешь.
Она говорила это поучительным тоном, демонстративно заглядывая в кастрюли. Ларисе хотелось закричать, что эти «гости» свалились как снег на голову, что она не обязана была их ждать и уж тем более обхаживать.
Но она молчала. Молчала, когда Галина раскритиковала её новые ножи, заявив, что «старые советские были лучше». Молчала, когда Борис потребовал себе «чего-нибудь мясного» в одиннадцать вечера. Молчала, когда дети рассыпали по всей кухне сахар и растоптали печенье.
Она копила. Капля за каплей, обида и гнев наполняли её до краёв. Она смотрела на своего мужа, который пытался угодить всем и в итоге не помогал никому, и понимала, что спасение утопающих — дело рук самих утопающих.
Ночью, когда все угомонились, Лариса долго не могла уснуть. Она лежала рядом с Димой и чувствовала себя бесконечно одинокой. Он спал, а она смотрела в потолок, и в её голове зрел план. План был дерзким, отчаянным и, возможно, разрушительным. Но другого выхода она не видела. Она больше не позволит вытирать об себя ноги. Никому.
На следующий день она встала раньше всех. Было тихо. Лариса прошла на кухню. Вчерашний погром был налицо: грязная посуда в раковине, крошки на столе, липкие пятна на полу. Она молча, методично начала уборку. Вымыла всё до блеска. А потом…
Она достала с антресолей большой навесной замок, который остался у них после продажи гаража. Продела тонкую, но прочную цепочку через ручки холодильника. И щёлкнула замком.
Затем она собрала все крупы, сахар, соль, макароны, консервы в большие пакеты и вынесла их на балкон, плотно прикрыв дверь. Хлебницу с остатками хлеба она убрала в свою спальню. Чайник она наполнила водой, но сам пакет с чаем и банку с кофе спрятала туда же. На кухонном столе осталась лишь ваза с яблоками и графин с водой.
Закончив, она села на табуретку и стала ждать. Внутри у неё всё похолодело от предвкушения бури. Но она была готова. Впервые за последние двое суток она чувствовала не бессильную ярость, а холодную, звенящую решимость. Это была её территория. И она собиралась её отвоевать.
Первой на кухню, шлёпая тапками, вплыла Галина. Её взгляд обежал девственно чистую кухню, и на лице отразилось недоумение.
— А где еда? — спросила она, дёргая дверцу холодильника. Ручка не поддалась. Галина дёрнула сильнее. Цепь натянулась и звякнула. Глаза женщины медленно расширялись от изумления. Она уставилась на замок, потом перевела взгляд на Ларису.
— Ты… Ты что сделала? — прошипела она. — Доброе утро, Галина, — спокойно ответила Лариса, отпивая воду из стакана. — Завтрака у нас сегодня не будет.
В этот момент на кухню вошли Нина Захаровна, разбуженный шумом Борис и Дима. Все они застыли, увидев замок на холодильнике.
— Лариса! — взвизгнула свекровь, хватаясь за сердце. — Ты в своём уме?! Что это такое?!
— Это называется «личные границы», Нина Захаровна, — так же спокойно произнесла Лариса, вставая. Она посмотрела прямо в глаза мужу. — Вчера мне объяснили, что я плохая хозяйка. Что я не умею готовить и не готова к приёму гостей. Я с этим согласна. Я не готова. Поэтому кухня с сегодняшнего дня закрыта на спецобслуживание. Только для меня, моего мужа и моей дочери.
— Ты… Да как ты смеешь?! — задыхалась от возмущения Галина. — Мы гости!
— Гости предупреждают о своём визите, — парировала Лариса, и в её голосе зазвенел металл. — Гости не роются в шкафах хозяев. Гости не мучают хозяйских животных. И гости не ведут себя так, будто им все должны. Вы не гости. Вы — захватчики. А с захватчиками разговор короткий.
— Дима! Дима, ты слышишь, что она говорит?! — закричала Нина Захаровна, обращаясь к сыну. — Скажи ей! Поставь её на место! Она твою родню из дома выживает!
Дима выглядел так, будто его ударили. Он смотрел то на мать, то на жену, и не мог произнести ни слова.
— Дима, — Лариса повернулась к нему, и её голос смягчился, но лишь на йоту. — Я тебя люблю. Но я не позволю превращать наш дом в проходной двор. Я не твоя прислуга и не прислуга для твоих родственников. У тебя есть выбор. Либо ты сейчас поддерживаешь меня, и мы вместе устанавливаем правила в нашем доме. Либо… — она сделала паузу, — либо ты можешь отдать им ключи от холодильника. Но тогда тебе придётся искать себе новую жену и новую кухню.
Она говорила это тихо, но все на кухне слышали каждое слово. Борис, до этого молчавший, вдруг подал голос: — Слышь, ты, это… совсем, что ли? А жрать мы что будем? Лариса усмехнулась. — Внизу, за углом, прекрасный супермаркет. А через дорогу — кафе «Уют». Там очень вкусные комплексные обеды. Уверена, вам понравится.
— Да чтобы мы… за свои деньги… в гостях?! — взревела Галина. — Нина, это что за змею твой сын пригрел?!
Лариса не стала больше ничего говорить. Она взяла со стола яблоко, подошла к своей дочери Тане, которая испуганно жалась в дверях, обняла её и сказала: — Пойдём, дочка, позавтракаем.
Она прошла мимо ошарашенных родственников и остолбеневшего мужа и закрыла за собой дверь в спальню. Она знала, что это только начало. Что сейчас на Диму обрушится вся мощь материнского гнева и тёткиных упрёков. Но она также знала, что перешла Рубикон. Назад дороги не было. И впервые за долгое время она почувствовала не страх, а облегчение. Она боролась за свой дом. За свою семью. За себя.
За дверью нарастал гул возмущённых голосов. Лариса откусила яблоко. Оно было хрустящим и сочным. Вкус маленькой, но такой важной победы. Она посмотрела на Таню, которая с восхищением смотрела на маму, и подмигнула ей. Что бы ни случилось дальше, она знала, что поступила правильно. Теперь ход был за Димой. И от его решения зависело не только то, что его родственники будут есть на обед, но и то, останется ли у него семья. А за дверью уже раздавался грозный голос Нины Захаровны, обращённый к сыну: «Дмитрий, я не поняла, ты собираешься это терпеть?!»