— Дмитрий, я не поняла, ты собираешься это терпеть?! — громовой голос Нины Захаровны, казалось, сотрясал не только тонкую дверь спальни, но и сами стены квартиры. — Эта… эта женщина, твоя жена, выставила нас посмешищем! Она заперла еду от твоей родной матери и тётки! Ты мужчина в этом доме или кто?!
Лариса сидела на краю кровати, крепко обнимая Таню. Дочка прижималась к ней, и её маленькое тельце дрожало. Лариса гладила её по волосам, а сама, затаив дыхание, прислушивалась к тому, что происходит за дверью. Она бросила кости. Она сделала свой ход, поставив на кон всё — свой брак, своё спокойствие, будущее своей семьи. Теперь всё зависело от Димы.
— Мама, перестань кричать, — донёсся его сдавленный голос. Он звучал жалко, и у Ларисы на мгновение опустилось сердце. Неужели он снова сдастся?
— Перестать кричать?! — взвизгнула Галина. Её голос был пронзительным, как сирена. — Да я сейчас милицию вызову! Самоуправство! Нас, гостей, голодом морят! Боря, ты чего молчишь, как пень? Скажи ты ему!
— Э-э-э… — промычал Борис. — Жрать охота.
— Вот! — торжествующе подхватила Галина. — Мужик голодный! Дети голодные! А эта мегера в комнате яблоками хрустит! Дима, если ты сейчас же не выломаешь этот замок и не поставишь свою жену на место, я… я тебе этого никогда не прощу! И мать не простит! Ты останешься один, как перст, без роду, без племени!
Это был классический приём Нины Захаровны, отточенный годами, — манипуляция через чувство вины и страх одиночества. Она всегда знала, куда бить. Дима с детства панически боялся её неодобрения, её ледяного молчания, её фраз «ты меня в могилу сведёшь». Лариса видела, как он съёживается под этим натиском, как превращается из взрослого тридцатипятилетнего мужчины в напуганного мальчика.
Наступила тишина. Тягучая, напряжённая. Лариса услышала шаги. Они остановились прямо у их двери. Сердце ухнуло вниз. Сейчас он постучит. Сейчас он войдёт и скажет своим виноватым голосом: «Лар, ну давай не будем обострять…»
Стук в дверь. Тихий, нерешительный. — Ларис… можно?
Таня вздрогнула. Лариса поцеловала её в макушку. — Сиди тихо, солнышко. Всё будет хорошо. Она встала, подошла к двери и повернула ключ.
Дима стоял на пороге, бледный, с затравленным взглядом. Он зашёл в комнату и плотно прикрыл за собой дверь, отрезая их от разъярённого семейства.
— Лар, — начал он, и в его голосе была мольба. — Ну зачем ты так? Замок… это же унизительно. Они же родные…
Лариса молча смотрела на него. В её взгляде не было ни гнева, ни упрёка. Только безграничная, вселенская усталость. — А когда они рылись в моих вещах, Дима, это было не унизительно? Когда они мучили нашего кота, а ты отмахнулся, это было нормально? Когда они превратили наш дом в свинарник и вели себя как хозяева, а я должна была молча их обслуживать, это было правильно? Скажи мне, где та грань, за которой твоя «родня» заканчивается, и начинается твоя семья? Наша с тобой семья.
Он отвёл глаза. — Они бы уехали через неделю…
— Неделю?! — Лариса горько усмехнулась. — Ты правда в это веришь? Они приехали с баулами, как на ПМЖ. Они бы жили здесь месяц, два, пока бы не выжили меня из собственного дома. А потом твоя мама сказала бы: «Ну вот, сынок, я же говорила, что она плохая жена, даже семью сохранить не смогла». Ты этого хочешь?
— Нет, конечно, нет! — он шагнул к ней, хотел взять за руки, но она отступила. — Тогда чего ты хочешь, Дима? Объясни мне. Я больше не понимаю. Я думала, мы партнёры. Что мы вместе строим нашу жизнь, наш дом. А оказывается, этот дом — проходной двор для всех твоих родственников. А я — бесплатное приложение. Обслуга, кухарка, аниматор для их детей. Но права голоса у меня нет.
— Лариса, это не так! Я люблю тебя! — Любишь? — она посмотрела ему прямо в глаза. — А что такое любовь, по-твоему? Это позволять, чтобы твою женщину унижали? Чтобы её не ставили ни во что? Чтобы с её мнением не считались? Знаешь, Дима, есть такая наука — психология. Так вот там есть понятие «личные границы». Это невидимая черта, которая определяет, где заканчиваюсь «я» и начинается «ты». Здоровые отношения строятся на уважении этих границ. А твоя мама и её сестра всю жизнь эти границы ломают. Они вламываются без спроса не только в мою спальню, но и в мою душу. А ты стоишь рядом и держишь для них дверь. Вот что самое страшное.
Её слова были тихими, но били наотмашь. Дима попятился и сел на кровать. Он закрыл лицо руками. — Что мне делать? — прошептал он. — Это же мама…
В этот момент Таня, которая до этого сидела тихо, как мышка, подошла к отцу. Она положила свою маленькую ручку ему на плечо. — Папа, — сказала она тоненьким, дрожащим голоском. — Не ругай маму. Она нас защищает. Те дядя, тётя и их дети — они злые. Они обижали Барсика. И они кричали на маму. Я их боюсь.
Дима поднял голову. Он посмотрел на свою дочь. В её больших, серьёзных глазах стояли слёзы. И в этот момент что-то в нём перевернулось. Он вдруг увидел всю ситуацию не своими глазами, не глазами своей матери, а глазами этого маленького, напуганного ребёнка. Его ребёнка. Который ищет у него защиты. Который боится в собственном доме.
Он посмотрел на Ларису. Она стояла у окна, гордая, несгибаемая, и в то же время такая хрупкая. Его Лара. Его жена. Мать его ребёнка. И он понял, какой чудовищной, непростительной была его слепота. Он пытался быть хорошим сыном и чуть не потерял всё, что было ему по-настоящему дорого.
Он встал. В его взгляде появилась твёрдость, которой Лариса не видела уже очень давно. — Ты права, — сказал он хрипло. — Ты во всём права. Прости меня. Он подошёл к ней, взял её руки в свои и поцеловал. — Я всё решу. Обещаю.
Он вышел из комнаты, но это был уже другой человек. Не испуганный мальчик, а мужчина, который сделал свой выбор.
Лариса осталась в комнате, прислушиваясь. Сначала была тишина. А потом раздался спокойный, но уверенный голос Димы. — Мама. Тётя Галя. Собирайте вещи. — Что?! — в один голос взвыли обе женщины.
— Я сказал, собирайте вещи. Вы уезжаете. Прямо сейчас. — Да ты с ума сошёл! — закричала Нина Захаровна. — Из-за этой вертихвостки родную мать из дома выгоняешь?!
— Это не твой дом, мама. Это мой дом. Дом моей жены и моей дочери. И здесь хозяйка — Лариса. И её слово — закон. Вы её оскорбили. Вы унизили её. Вы напугали моего ребёнка. Я не позволю этого. Никому.
— Ах вот как ты запел! Подкаблучник! — зашипела Галина. — Тебя эта ведьма приворожила!
— Можете называть меня как хотите, — Дима был непробиваем. — Через час чтобы вас здесь не было. Я вызову вам такси и оплачу гостиницу на три дня. А дальше — сами. Ваш ремонт в Воронеже — это ваши проблемы.
— Да я… да я на тебя жаловаться буду! В опеку! Что у тебя ребёнок в нездоровой обстановке растёт! — не унималась Галина.
— Попробуй, — усмехнулся Дима. — Заодно и объяснишь, на каком основании вы всей семьёй без приглашения живёте в чужой квартире. Я, если что, подтвержу, что вы вломились к нам силой.
Это был сильный ход. Галина осеклась. Видимо, юридические последствия её немного отрезвили.
И тут Нина Захаровна применила своё последнее, самое мощное оружие. Она схватилась за сердце и с тихим стоном начала оседать на пол. — Ох… сердце… плохо мне… Сынок… воды…
Раньше Дима бы тут же бросился к ней, вызвал «скорую», забыв обо всём на свете. Но не сегодня. — Мама, перестань, — сказал он устало. — Этот спектакль я видел уже раз сто. У тебя прекрасное давление, ты месяц назад диспансеризацию проходила. Вставай. И иди собираться.
Нина Захаровна замерла на полпути к полу. Её глаза изумлённо распахнулись. Она посмотрела на сына так, будто видела его впервые. Спектакль не сработал. Её власть над ним рухнула в одно мгновение.
И тогда Лариса поняла, что её черёд. Она больше не могла прятаться за закрытой дверью. Она вышла в коридор. Галина, Борис и дети уже лихорадочно запихивали вещи в сумки, бросая на неё злобные взгляды. Дима стоял, прислонившись к стене, бледный, но решительный. А Нина Захаровна сидела на пуфике, маленькая, съёжившаяся, и смотрела в одну точку.
Лариса подошла и остановилась прямо перед ней. — Нина Захаровна, — начала она тихо, но так, чтобы слышали все. — Я хочу, чтобы вы меня выслушали. Один раз. И до конца. Все эти десять лет, что я замужем за вашим сыном, я пыталась быть для вас хорошей. Я терпела ваши поучения, ваши непрошеные советы, вашу вечную критику. Я молчала, когда вы приходили без звонка и начинали командовать на моей кухне. Я молчала, когда вы при мне рассказывали Диме, как ему повезло бы с дочкой вашей подруги, «умницей и хозяюшкой». Я молчала, когда вы настраивали Таню против меня, говоря ей, что мама у неё «белоручка» и «ничего не умеет». Я всё это терпела. Ради Димы. Ради семьи. Я думала, что так надо. Что старших надо уважать.
Она сделала паузу, набирая в грудь воздуха. — Но сегодня я поняла. Уважение — это улица с двусторонним движением. Вы ни разу не проявили уважения ко мне. Ни как к женщине, ни как к хозяйке, ни как к матери. Вы видели во мне только соперницу, которая увела у вас вашего «мальчика». Вы никогда не пытались меня понять. Вы никогда не видели во мне человека. Для вас я была просто функцией.
— Да как ты смеешь… — пролепетала Нина Захаровна, но Лариса её перебила.
— Я смею! Потому что это мой дом! И моя жизнь! И я больше не позволю вам её разрушать. Я люблю вашего сына. Но я не позволю ему разрываться между мной и вами. Он сделал свой выбор. И я вам советую сделать свой. Либо вы принимаете тот факт, что у вашего сына есть своя семья, в которой он — главный, а я — его жена и хозяйка. И вы относитесь к нам с уважением. Приходите в гости по приглашению, не лезете с советами, когда вас не просят, и не пытаетесь манипулировать. Либо… мы просто перестанем общаться. Совсем. Потому что я выбираю здоровую психику для себя и своего ребёнка. Я не хочу, чтобы моя дочь видела, как унижают её мать. Я не хочу, чтобы она выросла, думая, что это норма.
Лариса замолчала. В квартире стояла звенящая тишина. Даже дети перестали шуметь. Нина Захаровна медленно подняла на неё глаза. В них не было больше гнева. Только растерянность и что-то похожее на страх. Страх потерять сына навсегда.
Она ничего не ответила. Молча встала, подошла к своей сумке и начала складывать вещи. Галина, бросив на прощание «чтоб вы сгнили тут», вытолкала свою семью за дверь. Нина Захаровна вышла последней. Она остановилась на пороге, обернулась, посмотрела на Диму долгим, тяжёлым взглядом и сказала только одно слово: — Предатель. И дверь за ней захлопнулась.
Тишина, наступившая после, была оглушительной. Казалось, из квартиры вместе с родственниками ушёл весь шум, вся грязь, весь негатив, который они принесли с собой. Воздух стал чище.
Дима подошёл к Ларисе. Он обнял её так крепко, что она едва могла дышать. — Прости, — прошептал он ей в волосы. — Прости, что я был таким трусом. Я должен был сделать это давным-давно. Лариса заплакала. Но это были слёзы облегчения. Слёзы, которые смывали десятилетнюю обиду и боль. — Теперь всё будет по-другому? — спросила она сквозь слёзы. — Всё, — твёрдо сказал он. — Обещаю.
Таня выбежала из комнаты и обняла их обоих за ноги. — Мы их прогнали? — с надеждой спросила она. — Прогнали, солнышко, — улыбнулся Дима, поднимая её на руки. — Теперь это снова только наш дом.
Вечером они заказали три огромные пиццы, включили весёлую комедию и устроили пикник прямо на полу в гостиной. Они смеялись так, как не смеялись уже очень давно. Барсик, оправившись от стресса, лежал на коленях у Ларисы и громко мурлыкал. Это был идеальный вечер. Вечер, когда их семья, пройдя через бурю, стала только крепче. Они были вместе. Они были единым целым. И казалось, ничто больше не сможет им помешать.
Прошла неделя. Нина Захаровна не звонила. Дима несколько раз порывался набрать её номер, но Лариса его останавливала. — Дай ей время, — говорила она. — Она должна сама всё осознать.
Жизнь входила в свою привычную, спокойную колею. Лариса снова с удовольствием готовила на своей кухне, Таня весело играла, не опасаясь, что её кто-то обидит, Дима стал более внимательным и заботливым. Он как будто сбросил с плеч тяжёлый груз.
А через две недели раздался звонок. Дима взял трубку, думая, что это мать. Но голос на том конце провода был чужим, сухим и официальным. — Дмитрий Павлович? Вас беспокоит адвокат Семёнов, Игорь Валерьевич. Я представляю интересы вашей матери, Нины Захаровны.
Дима похолодел. — Что-то случилось? С мамой всё в порядке?
— С вашей матерью всё в порядке, не волнуйтесь. Я звоню по другому поводу. Нина Захаровна подала на вас в суд.
— В суд? — Дима не верил своим ушам. — За что?
— Она требует вернуть ей долг в размере полутора миллионов рублей. Сумму, которую она передала вам на покупку вашей квартиры. Она утверждает, что это был заём, а не подарок. У неё есть свидетели. Её сестра, Галина, и её муж, Борис. Первое слушание назначено на десятое октября. Повестку вам пришлют по месту прописки. Всего доброго.
В трубке раздались короткие гудки. Дима медленно опустил телефон. Он посмотрел на Ларису, которая с тревогой наблюдала за ним из кухни.
— Это была не мама, — сказал он тихо, и его голос дрогнул. — Это был её адвокат. Похоже, нам предстоит ещё один бой, Лар.
Лариса вытерла руки о передник и подошла к мужу. Она взяла его за руку. Её ладонь была тёплой и сильной. — Ничего, — сказала она уверенно, глядя ему в глаза. — Мы справимся. Вместе.
От автора:
Вот так бывает: думаешь, что отстоял свои границы, выгнал из дома наглых родственников, а они возвращаются к тебе с судебным иском. И ведь не скажешь, что не ожидал, — от таких людей, которые готовы на родного сына в суд подать, чего угодно можно ждать.