— И это всё? — Голос Ларисы Александровны, тонкий и ядовитый, как иголка, пронзил густую тишину нотариальной конторы. — Триста тысяч? Отец издевается над нами даже с того света!
Стас поморщился, словно от зубной боли. Рядом сжалась в комок его жена Аня, её рука нашла его ладонь под столом. Он чувствовал, как дрожат её пальцы.
— Лариса, успокойся, — пробубнил дядя Борис, родной брат матери, уже мысленно пересчитывая свою долю. Ему и его жене Вере тоже досталось по триста тысяч. Не густо, но на новую кухню хватит. — Хоть что-то.
— Что-то?! — взвизгнула Лариса Александровна, и её крашеные в баклажан волосы, казалось, затрепетали от возмущения. — Он был директором таксопарка! Миллионером! А нам — подачки, как нищим на паперти! Чтобы мы не померли с голоду на свою пенсию! — она ткнула пальцем в сторону своей снохи, Ани.
Аня вздрогнула, но промолчала. Спорить со свекровью было всё равно что пытаться остановить поезд голыми руками — бесполезно и опасно.
Старый нотариус в очках с толстыми линзами прокашлялся и поднял глаза на Стаса. — Станислав Михайлович, вам ваш дед, Афанасий Петрович, завещал всё остальное своё имущество.
В комнате повисла звенящая тишина. Лариса Александровна замерла с полуоткрытым ртом, её лицо вытянулось. Дядя Борис напрягся, а его жена Вера впилась ногтями в ручку своей сумочки.
— А именно, — продолжил нотариус, не обращая внимания на произведённый эффект, — загородный дом с участком в посёлке Кратово и автомобиль ГАЗ-24 «Волга» 1983 года выпуска.
Смех дяди Бориса прозвучал как взрыв. Он хохотал громко, до слёз, хлопая себя по коленям. — Старая дача?! Развалюха эта?! И ржавое корыто, которое лет двадцать из гаража не выезжало? Стас, да ты у нас теперь олигарх!
Тётка Вера подхватила смех, прикрывая рот ладошкой, но её глаза злорадно блестели. Лариса Александровна побагровела. — Это унижение! Он отдал тебе хлам, мусор! Чтобы посмеяться над единственным внуком! Чтобы показать, что ты для него ничего не значишь!
Стас сидел, оглушённый. Он помнил эту дачу — старый, пахнущий деревом и пылью дом. И Волгу… Бежевую, очень престижную в своё время. Дед катал его на ней, когда Стас был совсем маленьким. Он помнил скрип кожаных сидений и неповторимый запах бензина в салоне. Это были его детские воспоминания, светлые и тёплые. Но сейчас они казались насмешкой.
— Есть одно условие, — добавил нотариус, и в его голосе прозвучали странные нотки. Он снял очки и посмотрел прямо на Стаса. — Вы вступаете в наследство немедленно, но полноправным собственником станете только тогда, когда лично, своими руками, восстановите автомобиль до идеального ходового состояния. На это вам даётся ровно один год со дня оглашения завещания.
Хохот дяди Бориса перешёл в икоту. — Своими руками?! Стас, ты же гаечный ключ от отвёртки не отличишь! Ты же у нас человек искусства, оператор! Тонкая душевная организация! Отец точно с ума сошёл под конец.
— Нужно отказаться! — отрезала Лариса Александровна, поднимаясь. — Мы будем оспаривать завещание! Это бред сумасшедшего! Он просто лишил тебя наследства, сынок, вот и всё! Оставил с этим металлоломом на руках, за который ещё и налоги платить придётся!
Стас молчал. В ушах шумело. Он чувствовал себя униженным и растерянным. Аня сильнее сжала его руку, и он посмотрел на неё. В её глазах не было ни смеха, ни жалости. Была лишь тихая поддержка и… любопытство.
Дома разразился настоящий скандал. Лариса Александровна металась по их маленькой кухне, как тигрица в клетке. — Я так и знала! Я всю жизнь ему посвятила, а он? Родную дочь унизил! Триста тысяч! Да я в своей «Пятёрочке» больше пользы для семьи приносила, чем он со своими такси! А тебе, — она развернулась к сыну, — тебе он просто плюнул в душу!
— Мама, перестань, — устало сказал Стас, садясь на табуретку. — Деда больше нет. Какой смысл сейчас кричать?
— Смысл?! Да он тебя обокрал! Лишил всего! А ты сидишь, как амеба! Мужик ты или нет? Завтра же идём к юристу, будем подавать в суд!
— Лариса Александровна, а на каком основании? — тихо, но твёрдо спросила Аня, наливая в чайник воду. — Дедушка был в здравом уме и твёрдой памяти. Его волю оспорить практически невозможно.
Свекровь уставилась в неё ненавидящим взглядом. — А ты не лезь! Страховщица! Всё-то вы знаете, всё-то вы рассчитаете! Это из-за тебя всё! Ты его настроила! Он тебя никогда не любил, так и говорил: «Женился твой тюфяк на девице с калькулятором вместо сердца!»
Аня побледнела, но выдержала взгляд. — Он так не говорил. А даже если бы и говорил, это ничего не меняет. Завещание есть завещание.
— Да что ты вцепилась в это завещание?! — не унималась Лариса Александровна. — Что ты там нашла, в этом ржавом ведре с болтами? Или на даче клад зарыт, а, хитренькая?
Стас вскочил. — Мама, хватит! Прекрати оскорблять Аню! Это моё дело, и я сам решу, что делать!
— Ах, твоё дело?! — её голос зазвенел от обиды. — Ну решай, решай! Ковыряйся в грязи, как твой дед хотел! А я посмотрю, как ты через год выть будешь, когда поймёшь, что остался у разбитого корыта! Только ко мне не приходи плакаться!
Она схватила свою сумку и, хлопнув дверью так, что зазвенела посуда в шкафу, ушла.
В квартире стало тихо. Стас провёл рукой по волосам и тяжело вздохнул. — Прости, Ань. Она…
— Я всё понимаю, — Аня подошла и обняла его. — Она просто очень расстроена. И напугана. Она всю жизнь надеялась на это наследство.
— Но зачем так? Зачем унижать нас? И тебя…
— Потому что ей больно. Люди часто делают больно другим, когда больно им самим. Помнишь, как в психологии говорят? Агрессия — это почти всегда производная от страха или боли. Она боится остаться нищей, боится старости, вот и срывается.
Они постояли так несколько минут, молча. Стас чувствовал, как тепло Аниных рук успокаивает его. Она всегда была его тихой гаванью.
— А что, если она права? — прошептал он. — Что, если дед и правда просто посмеялся надо мной?
— Я так не думаю, — Аня отстранилась и посмотрела ему в глаза. — Твой дед был очень непростым человеком, но не злым. И он тебя любил. Я это видела. Должно быть какое-то объяснение.
Вечером, когда эмоции немного улеглись, Аня принесла из коридора большую папку. — Это копия завещания. Я попросила у нотариуса. Давай прочитаем всё от корки до корки. Внимательно. Каждую букву. В моих договорах самое важное всегда пишут мелким шрифтом где-нибудь в приложении.
Они сели за стол. Текст был набран убористым юридическим языком, полным сложных формулировок. Стас читал и чувствовал, как снова закипает обида. Дача, машина, условие… Всё выглядело именно так, как сказала мать — злой шуткой.
— Всё, я больше не могу, — он откинулся на спинку стула. — Это бред.
— Подожди, — сказала Аня, её палец замер на последней странице. — Смотри, тут приложение. «Приложение номер один к завещанию Афанасия Петровича…» Оно на отдельном листе, подшито в самом конце.
Стас наклонился. Текст в приложении был набран ещё более мелким шрифтом, почти микроскопическим.
«В случае выполнения пункта 3.2 настоящего завещания, — медленно, по слогам, читала Аня, — а именно, после предоставления нотариусу акта технической экспертизы, подписанного независимым экспертом Мельниковым Виктором Семёновичем, подтверждающего полную аутентичную реставрацию и пригодность к эксплуатации автомобиля ГАЗ-24 «Волга», государственный номер О 48-15 ММ, моему внуку, Станиславу Михайловичу, переходит в полную собственность…»
Аня замолчала, её глаза расширились. — Что? Что там? — не выдержал Стас.
Она подняла на него ошеломлённый взгляд. — «…переходит в полную собственность пакет акций ЗАО «МосАвтоТранс» в размере пятидесяти одного процента, принадлежащий мне на правах собственности».
Стас замер. Он перечитал строчку. Потом ещё раз. Пятьдесят один процент. Контрольный пакет. Таксопарк, который дед основал ещё в девяностых, и который теперь превратился в огромный холдинг с тысячами машин, собственными ремонтными базами и недвижимостью по всей Москве. Это были не просто миллионы. Это были десятки, если не сотни миллионов.
— Он не посмеялся, — прошептал Стас, чувствуя, как по спине побежали мурашки. — Он… он устроил мне проверку.
Аня кивнула, её лицо было серьёзным. — Самую настоящую проверку. Он хотел, чтобы его дело досталось не тому, кто просто протянет руку, а тому, кто докажет, что достоин. Тому, у кого есть стержень.
Они посмотрели друг на друга. Теперь всё встало на свои места. И насмешки родственников, и странное условие, и эта старая, ржавая «Волга», которая оказалась не проклятием, а золотым ключом. Ключом, который нужно было выточить собственными руками.
— Никто не должен об этом знать, — твёрдо сказал Стас. — Ни мама, ни дядя Боря. Никто.
— Конечно, — согласилась Аня. — Это наша тайна. И твой бой. Но я буду рядом.
На следующих выходных они впервые поехали на дачу. Старый дом встретил их запахом запустения. Но сквозь пыльные окна пробивалось солнце, и в его лучах плясали золотые пылинки. В гараже, под брезентом, стояла она. Бежевая «Волга».
Стас стянул покрывало. Картина была удручающей. Хром потускнел, на крыльях проступала ржавчина, колёса спустили. Он открыл дверь. Салон, на удивление, сохранился неплохо. Красный дерматин на сиденьях потрескался, но не порвался. Пахло старой машиной, пылью и временем.
Он сел за руль, положил руки на огромный, тонкий руль с хромированной кнопкой сигнала посередине. И вдруг вспомнил. Вспомнил, как дед сажал его сюда, пятилетнего, на колени, и давал «порулить» по просёлочной дороге. «Держи крепче, внук, — басил дед. — Машина, она как жизнь. Куда руль повернёшь, туда и поедешь. Главное — не отпускать».
— Ну что, дед? — тихо сказал Стас в пустоту гаража. — Похоже, пришло время повернуть руль.
Первый месяц был сущим адом. Стас, привыкший к камере и монтажному пульту, ничего не понимал в двигателях и карбюраторах. Он купил гору книг, но теория расходилась с практикой. Болты не откручивались, детали не снимались. Он срывал пальцы в кровь, пачкался в мазуте, злился на себя и на деда.
Родственники не унимались. Мать звонила почти каждый день. — Ну что, механик? Уже поехал? Твой дядя Боря кухню новую заказал. Говорит, хоть какая-то польза от отцовских денег. А ты всё в железках ковыряешься? Не позорился бы.
Раз в две недели они приезжали на дачу с «инспекцией». Дядя Борис с важным видом заглядывал под капот, цокал языком и выдавал «ценные» советы. — Тут, Стасик, надо движок менять. Весь. Я на рынке узнавал, недорого возьмут. Хотя зачем тебе это? Сдай её на металлолом, хоть какие-то деньги будут. Купишь жене сапоги.
Стас молча стискивал зубы. Аня, как могла, его защищала. — Борис Афанасьевич, Стас сам разберётся. Это его дело.
— Ой, Анечка, да что он там разберётся? — вступала тётка Вера. — Он же у нас творческий, витает в облаках. Ему бы стихи писать, а не с гайками возиться.
Однажды Стас не выдержал. — Хватит! — рявкнул он, вылезая из-под машины, весь в масле, с гаечным ключом в руке. — Я вас просил о советах? Нет! Я вас просил приезжать? Нет! Так какого чёрта вы все здесь?!
— Сынок, мы же помочь хотим, — залепетала мать.
— Помочь? — усмехнулся Стас. — Вы хотите не помочь, а убедиться, что у меня ничего не получится! Чтобы потом сказать: «А мы же говорили!» Чтобы потешить своё самолюбие! Вам не на меня плевать, вам на деда плевать! На его последнюю волю!
Он говорил, и слова сами срывались с губ. Вся накопившаяся обида, вся злость на их лицемерие и мелочность выплёскивалась наружу. — Вам достались деньги. Живые, настоящие деньги. Вы их уже потратили, или потратите. А мне досталась память! И проверка! И я её пройду, слышите? Пройду! А вы… вы просто идите. Идите и не мешайте.
Они уехали оскорблённые, бросив на прощание, что он неблагодарный сын и племянник. В тот вечер Стасу было тяжело, но впервые за долгое время он почувствовал облегчение. Он сбросил с плеч тяжёлый груз чужих ожиданий и насмешек. Теперь это был только его путь.
Он нашёл в интернете форум любителей старых «Волг». И мир перевернулся. Десятки таких же сумасшедших, как он, со всей страны делились опытом, выкладывали чертежи, спорили о марках масла. Стас начал с малого: задавал глупые вопросы, читал. Потом осмелел, выложил фото своей машины. И получил десятки советов.
Оказалось, что под слоем грязи в его двигателе скрывается редкая экспортная модификация. Что карбюратор у него от более поздней модели, и его нужно менять. Что оригинальные хромированные колпаки — это целое состояние.
Он научился отличать звук здорового мотора от больного. Он узнал, что такое детонация, как выставлять зажигание и регулировать клапана. Это было сродни изучению иностранного языка. Каждая новая деталь, которую он снимал, чистил и ставил на место, была как выученное слово. И постепенно из этих слов начала складываться осмысленная фраза.
Аня поддерживала его как могла. Привозила на дачу горячие обеды, искала в интернете редкие запчасти, просто сидела рядом в гараже и читала книгу, пока он возился с машиной.
— Знаешь, — сказала она однажды, — я тут читала про японскую философию «икигай». Это то, что придаёт жизни смысл, что заставляет тебя просыпаться по утрам. Это пересечение того, что ты любишь, что ты умеешь, что нужно людям и за что тебе платят. Мне кажется, ты сейчас нащупываешь свой «икигай».
— Мой «икигай» сейчас пахнет бензином и машинным маслом, — рассмеялся Стас. Но он понял, о чём она. Его работа на телевидении была интересной, но она не давала этого чувства. Чувства, что ты создаёшь что-то настоящее, материальное, своими руками.
Прошло одиннадцать месяцев. Год подходил к концу. «Волга» преобразилась. Стас полностью перебрал двигатель, заменил всю проводку, отчистил и отполировал каждую хромированную деталь. Он нашёл старого мастера, который перетянул салон точно таким же красным дерматином, какой был в оригинале. Кузов он красил сам, в специальном боксе, который арендовал на последние деньги. Три слоя краски, четыре слоя лака. Теперь машина сияла на солнце глубоким, благородным бежевым цветом.
В предпоследний день он прикрутил на капот фигурку оленя, которую нашёл на барахолке и долго реставрировал. Он вставил ключ в замок зажигания. Двигатель завёлся с пол-оборота, заработал ровно, сыто урча. Стас выехал из гаража. Машина шла плавно, величественно, как корабль. Он справился.
На следующий день, в последний день срока, на дачу приехал седой, подтянутый мужчина — тот самый Мельников Виктор Семёнович, эксперт из завещания. Он оказался старым другом и заместителем деда.
Он молча обошёл машину, заглянул под капот, провёл рукой по крылу. Потом сел за руль, проехал по посёлку. Вернувшись, он долго смотрел на Стаса. — Афанасий был бы горд, — просто сказал он. — Он всегда говорил: «Чтобы чем-то управлять, надо понимать, как оно работает изнутри. Хоть такси, хоть машина». Он не ошибся в тебе, парень.
Он подписал акт.
Через две недели их снова собрали у нотариуса. Лариса Александровна, дядя Борис и тётка Вера сидели с постными лицами. Они, видимо, решили, что сейчас будет финал комедии — Стаса официально признают неудачником.
Нотариус прокашлялся и зачитал акт экспертизы. А потом достал тот самый лист с мелким шрифтом. — В связи с полным и своевременным выполнением условия завещания, — торжественно произнёс он, — контрольный пакет акций ЗАО «МосАвтоТранс» переходит в собственность Станислава Михайловича. Мои поздравления.
Тишина была такой, что казалось, слышно, как пыль оседает на папки с документами. Первой опомнилась тётка Вера. Она издала странный звук, похожий на писк. Дядя Борис застыл, его лицо стало белым, как полотно.
А Лариса Александровна… Она медленно повернула голову к сыну. В её глазах была смесь неверия, ярости и чего-то ещё… Понимания. Полного, сокрушительного понимания того, что она проиграла. Проиграла не деньги. Проиграла всё.
— Как… ты… мог? — прошипела она. — Ты знал? Ты всё это время знал и молчал?
Стас посмотрел на мать. И впервые в жизни не почувствовал ни вины, ни жалости. Только холодную, спокойную усталость. — Да, мама. Я знал. Но это ничего бы не изменило. Дед оставил своё дело не тому, кто больше кричит, а тому, кто готов работать. Я просто сделал то, что он просил.
Он встал, взял Аню за руку. — Пойдём, — сказал он жене.
Они вышли из конторы на залитую солнцем московскую улицу. Стас глубоко вздохнул. Он чувствовал себя свободным.
— Куда теперь, владелец заводов, газет, пароходов? — улыбнулась Аня, щурясь на солнце.
— Для начала, — ответил Стас, улыбаясь в ответ, — поехали кататься. На нашей «Волге». Ведь я теперь точно знаю: куда повернёшь руль, туда и поедешь. Главное — не отпускать.